Костотряс - Чери Прист

— Это было куда хуже, чем все ампутации, — да что уж, хуже даже, чем обе руки потерять. Но теперь… — Она то ли повернулась на бок, то ли снова пошевелила рукой — та бренькнула под одеялом. — Теперь я рада, что она у меня есть. Хоть и недешево мне обошлась.

В последних словах барменши, с которыми та и заснула, Брайар уловила намек на что-то очень нехорошее, но час был поздний, и сил на дальнейшие расспросы у нее не осталось. Очутившись за стеной, она только и делала, что бегала, карабкалась куда-то, пряталась, и при этом не нашла никаких следов Зика, которого могло уже и не быть на свете.

Пока Брайар боролась со своим беспокойным разумом, у нее забурчал желудок — и она поняла, что не может вспомнить, когда в последний раз ела. От одной только мысли о примитивнейшей из потребностей ее живот порывался самостоятельно отправиться на поиски пищи. Но хозяйка понятия не имела, куда идти, так что крепко обхватила его и свернулась в клубочек, решив для себя, что утром обязательно справится насчет завтрака.

Брайар Уилкс была не из тех женщин, кто много молится, и не могла сказать, так уж ли верит в того Бога, имя которого поминает временами всуе. И все же, закрыв глаза и стараясь не обращать внимания на прерывистый писк отопительных труб, она попросила небеса помочь ей и сыну.

…которого, как знать, могло уже и не быть на свете.

А потом она проснулась.

Это произошло так неожиданно, что Брайар растерялась: может, у нее помутился рассудок и она даже не засыпала? Но нет — что-то изменилось. Насторожив уши, она не уловила никаких признаков, что Люси в комнате. А в щель под дверью просачивался мутный оранжевый свет.

— Люси? — шепнула она.

Ответа не было. Тогда Брайар принялась шарить вокруг себя, пока не нащупала свечу и рассыпанные кем-то спички.

При свете свечи ее догадки подтвердились: никого не было. На матрасе, где прежде лежала Люси, зияла вмятина в форме полумесяца. Трубы утихли, но на ощупь — Брайар коснулась их тыльной стороной руки — оказались теплыми. В комнате было уютно, но пустовато, и ее одинокая свеча не помогала разогнать мрак.

Обнаружив возле умывальника керосиновую лампу, она зажгла ее, а свечу оставила на прикроватном столике. В рукомойнике была вода. Один ее вид вызвал у Брайар такую жажду, что она почти уже начала пить, но остановилась, вспомнив о бочках с более свежей водой, дожидавшихся ее в коридоре.

Наскоро умывшись, Брайар натянула ботинки и вновь нацепила кожаный пояс. Сейчас ей даже нравилось чувствовать его на теле: он создавал иллюзию защиты, а когда наваливалась усталость или страх, помогал держаться прямо.

Дверь закрывалась изнутри. Это объясняло, как Люси сумела покинуть комнату без посторонней помощи. Брайар толкнула дверь, и та с щелчком отворилась. На стенах коридора через каждые несколько шагов были установлены небольшие факелы.

С какой же стороны они пришли? Непонятно.

Слева, подумалось ей.

— Ну слева, так слева, — сказала она себе под нос.

Котельной видно не было, зато вскоре стало слышно.

Рев печи стих, мехи прекратили работу и потихоньку, пощелкивая да посвистывая, остывали. А жаркое, как лава, пламя зрело себе внутри, пока машинерия отдыхала.

Бочки, как и обещал Свакхаммер, стояли у самого входа. На подвешенной рядом полке в беспорядке валялись деревянные кружки.

Бог знает, когда их в последний раз мыли, но она запретила себе привередничать — схватила ту, что была почище других, и сняла крышку бочки. Вода казалась черной, но только из-за теней. Качеством она не отличалась от той, что получали у них на водоочистной станции, так что Брайар осушила кружку до дна.

Пока желудок с хищной радостью впитывал жидкость, чуть ниже в ее животе что-то забулькало, побуждая на поиски уборной. В конце прохода обнаружилась дверь; Брайар проверила, что за ней, — и вышла несколько минут спустя, чувствуя себя лучше, чем перед сном.

Было и другое чувство — слежки. Она не могла понять его причины, пока не сообразила, что откуда-то поблизости доносятся голоса. У нее всего лишь перепутались ощущения — когда еле-еле различаешь чужую речь и когда подслушивают тебя саму. Если не шевелиться, можно было кое-что разобрать. А стоило сделать шажок вправо, слышимость улучшилась в разы.

— Плохая мысль.

Люси. Тон ее граничил с откровенно воинственным.

— Не обязательно. Можно сначала спросить ее.

— Мы с ней пообщались. Вряд ли она согласится.

Второй голос принадлежал Свакхаммеру — без маски.

Он повторил:

— Ну спросить-то ее можно. Не ребенок, сама за себя в ответе. Из этого может выйти толк — вдруг она скажет наверняка?

— Она и так уже уверена, что наверняка все знает, и сейчас у нее полно других забот, раз уж мы вспомнили о детях, — возразила барменша.

Скользнув за угол, Брайар прижалась спиной к стене рядом с приотворенной дверью.

— По-моему, она знает больше, чем говорит. И если это так, то не годится вытягивать из нее правду, — подытожила Люси.

Свакхаммер помолчал.

— Не надо ничего ни из кого вытягивать. Чуть только она увидит его, а он ее, все сразу станет ясно. Он не сможет больше прятаться под маской другого мошенника; и у тех, кто сейчас его боится, появится повод выйти против него.

— Или же он попытается убить ее за то, что слишком много знает. А заодно и меня, раз уж я ее поведу.

— Тебе руку нужно чинить, Люси.

— Я об этом думала. Наверное, попрошу Хо-цзиня. Тоже смыслит во всякой механике. Когда в прошлом месяце встали печи, исправлял все он. И еще починил карманные часы Кальмара. Умный паренек. Может, он сумеет привести ее в порядок.

— Китайцы, китайцы… Будешь и дальше водить с ними дружбу, поползут слухи.

— Да пусть ползут сколько угодно. Нам не обойтись без этих людей — и тебе это известно не хуже меня. Без китайцев мы и с половиной здешнего оборудования не управимся. Факт.

— Факты фактами, а меня они тревожат. Больно уж похожи на этих чертовых ворон, которые торчат на крышах: понять их невозможно, лопочут что-то между собой… Может, они за тебя, может — против, но ты ни в жизнь не узнаешь, пока уже не станет слишком поздно.

— Ты идиот, — сказала Люси. — Если ты их не понимаешь, это еще не значит, что они строят против тебя козни.

— А как насчет Яо-цзу?

Фырканье.

— Нельзя же судить все стадо по одной паршивой овце. Если бы я так делала, то больше ни одному бы мужику доброго слова не сказала. Так что хватит важничать, Иеремия. И не донимай миссис Уилкс нашим доктором. Она и о нем-то разговаривать не хочет, а уж с ним не захочет и подавно.