Император Николай II. Тайны Российского Императорского двора (сборник) - Константин Романов

Боевые силы участка состояли из отдельной Морской Балтийской пехотной дивизии, береговых батарей с орудиями, снятыми с судов, плавучих батарей, 2-х канонерских лодок и 4-х миноносцев и всего Румынского флота. В моем же распоряжении находились все баржи и около 90 буксирных пароходов.

Волей судеб пришлось мне, морскому офицеру, стать сухопутным начальником и познакомиться с крупной военной организацией — Штабом Армии… Воспитанный во флоте со всеми его особенностями, я чувствовал на первых порах себя немного дико, удивляясь порядкам в Армии. Во флоте все живет сигналом или радио. Достаточно адмиралу поднять несколько сигнальных флагов, имеющих значение какого-нибудь приказания, чтобы эскадра начала бой или отступила, словом выполнила бы все беспрекословно. В Армии же все должно быть написано на бумаге и скреплено соответствующими подписями, без чего ни один подчиненный не сделает шага, хотя бы обстановка и вынуждала бы его к принятию какого-либо решения.

Во флоте, если мне нужно спросить что-либо у начальника, то достаточно передать ему мой запрос по семафору и получить таким же способом ответ, равносильный документу. В Армии же мало говорить по телефону непосредственно с начальником и слышать его голос, на все нужно получить еще и письменное приказание. Во флоте начальника можно видеть ежечасно, для чего достаточно перебраться на шлюпке к нему на корабль. В Армии это не так просто.

По переходе штаба участка в г. Измаил, я выехал на автомобиле в город Болград, где находился штаб Армии. До завтрака я успел познакомиться с начальником штаба, генерал-квартирмейстером и дежурным генералом. Командарм каждое утро ездил верхом, почему до завтрака видеть его было невозможно. За завтраком собрался весь штаб, и я увидел впервые за столом такое количество офицеров разных чинов, что хватило бы чуть ли не на замещение должностей целой дивизии. Во время еды служебные разговоры не допускались. После завтрака Командарм очень любезно назначил мне прием в 8 часов вечера, благодаря чему мне пришлось остаться ночевать в Болграде и познакомиться с частной жизнью чинов Штаба. Все чины штаба были размещены по обывательским квартирам соответственно чину и положению. Многие были с семьями и жили как в мирное время. В городском сквере играла военная музыка, гуляла публика, процветал флирт, игра в карты и т. п. развлечения самого мирного времени.

Начальник штаба — красавец мужчина и большой Дон-Жуан заходил в штаб на короткое время слегка ознакомиться с текущими делами, а остальное время проводил в ухаживании за сестрами милосердия. Штаб работал, как в мирное время, занимаясь бесконечной перепиской, отпиской и т. д. и сводкой всевозможных донесений. Последних было бесконечно много. От штаба моей дивизии потребовали доносить три раза в день по особой таблице о числе штыков в полках, отдельно от ружей и вместе с ружьями, о числе гранат различных систем, снарядов и т. п., что было практически абсолютно бесполезно и только отнимало время у чинов штаба и требовало назначения для этого специальных писарей.

Вот почему штабы никогда не довольствовались чинами, положенными по штату, а всегда имели много прикомандированных.

Во флоте все было иначе. Штаб размещался на боевом корабле. Каюта каждого чина штаба служила ему и канцелярией. Писаря размещались в судовой канцелярии, т. е. специально отведенном помещении под канцелярию со времени постройки корабля. Ни один начальник не мог причислить к своему штабу кого-либо сверх штата. Все сношение шло по радио, семафору или сигналами флагами. Один раз в день отдавали приказ, где помещались лишь назначения, перемещения и т. п. Вся организация была много проще и доступнее для каждого, имеющего какое-либо дело к штабу. Что же касается дам, то они допускались на корабли только в мирное время при приемах, устраиваемых не отдельными личностями, а кают-компанией, т. е. всем составом корабля.

Находясь в Измаиле и имея в штабе участка прямой провод со Штабом Армии, так же как и телефон, я много раз пытался говорить с Начальником Штаба или генерал-квартирмейстером и почти всегда получал ответ, что лица эти вышли на прогулку.

Та к работал Штаб Армии в Великую Европейскую войну.

Незаметно прошли два месяца в подготовке общего наступления весной, когда все мысли были направлены к точнейшей разработке плана перехода войск через Дунай.

Одновременно шли мелкие операции на всем фронте, всегда успешные для нас. Работы было так много, что не было времени интересоваться чем бы то ни было вне своего участка и задач, связанных с ним. Поездки по участку отнимали также много времени, так как ввиду его растянутости приходилось тратить не менее трех дней, а за это время накоплялось много кабинетной работы.

Не было буквально никаких признаков надвигавшейся революции, о которой никто и не думал, когда неожиданно ураганом влетел ко мне в кабинет бледный начальник штаба и подал зловещие телеграммы от командующего флотом с известием об отречении Государя и передаче Престола Великому Князю Михаилу Александровичу. Телеграмма была составлена в туманных выражениях, и из нее можно было ясно понять лишь факт отречения и вступления на Престол нового Императора. Поэтому немедленно войска участка были приведены к присяге на верность Государю Императору Михаилу Александровичу. Всюду царил полный порядок, но чувствовалась какая-то общая подавленность, как будто перед грозой.

Получился по телеграфу текст отречения и последний Высочайший приказ по Армии, где Государь приказывал подчиниться новой власти[408]. А какой — не было понятно. Пришло, наконец, отречение Великого Князя Михаила Александровича[409], и спуталось все. Абсолютно невозможно было понять, кому перешла вся полнота Верховной власти, и стало ясно, что наступила гибель.

Хотел бы я знать, что думали и как рисовали себе дальнейшее устроители революции и отречения Государя. По-видимому, им все казалось каким-то праздником, на котором они будут играть первенствующие роли, заливаясь красивыми речами перед плачущей от счастья толпой. Как подумаешь, что устроителями этой «бескровной революции» были не гимназисты, гимназистки и студенты, неопытная безусая молодежь, а маститые генералы, государственные деятели и председатель Государственной Думы, то делаются совершенно непонятными их близорукость и незнание русского народа.

Как же прав был Государь, когда относился к ним всем с недоверием, и как трудно было Государю делать выбор своих помощников, когда не было кругом людей.

Еще хуже! В этом кошмарном деле убеждения Государя отречься и в сочувствии революции приняли участие и Великие Князья.