Нижний уровень - Андрей Круз

Сорок четыре года назад. Добавить еще одиннадцать лет — возраст, в котором ее осудили. Пятьдесят пять. А ведь я думал, что ей не больше тридцати, да.

Но узнать ее все равно легко.

Интересно, к ней тоже приехал джентльмен на «Ягуаре»? И куда он ее отвез? И где она была все это время?

Дочь проститутки, которая дочь избивала и даже сдавала своим клиентам. Никогда бы не подумал. Эти тридцать два года свободы прошли для нее не зря. В то, что она из Сюррея и из хорошей семьи, веришь сразу и без сомнений, в ней словно бы врожденный аристократизм, привычное положение над головами общества. Из-под любого нувориша так или иначе лезет подлинная сущность, спрятать это невозможно, я видел много раз, а тут… Жуткое детство, убийца-психопат, двенадцать лет тюрьмы и принудительного лечения — и ничего, никаких следов этого. Скажи, что это наследница Ротшильдов, — секунды сомневаться не буду.

Джентльмен на «Ягуаре»? Или сама так… перевоспиталась? Нет, перевоспиталась — это если бы она уже не убивала. Переродилась скорее. Но убивать продолжает, пусть и не своими руками. Или своими тоже?

А вот это я хотел бы знать. Мне это важно, не знаю даже почему. Потому, наверное, что я все же влюбился. Пусть не знал в кого, но отрицать это глупо. И даже сейчас она мне не безразлична. Да, от любви до ненависти всего один крохотный шаг, и я даже не знаю, сделал ли я его уже… Пожалуй, что завис где-то в середине этого шага. Просто потому, что не верю. Не могу верить. И чувствую, что это правда, и в то же время верить не могу.

Я должен знать наверняка. Не так, как сейчас.

Глава 4

Когда я закрыл подготовленный Витьком обзор, то заметил, что О'Мэлли с интересом смотрит в экран моего лэптопа. Затем он спросил:

— Кого-то уже узнали?

— Да, кого-то узнал. — Я повернулся, посмотрев ему в глаза: — А вы?

Священник улыбнулся, затем сказал:

— По прошлым их деяниям — всех. По нынешним — никого. Пока.

— А вы знаете про нынешние?

— Вы знаете, а я пока нет. Но я понимаю, о чем идет речь. Я довольно много знаю о подобном.

— А кого вы представляете? — решил я не ходить кругами.

— Я иезуит, помощник провинциала Нового Орлеана. Вы знаете, что такое провинции у иезуитов?

— Нет. Вроде миссионерских территорий?

— Верно, вроде. — Опять улыбнулся О'Мэлли. — В провинцию «Нью-Орлеан» входят штаты Луизиана, Алабама, Флорида, Теннесси, Арканзас, Техас и Нью-Мексико. Возглавляет ее провинциал. А я ему помогаю.

При упоминании Техаса мне вспомнился «тванг» Акосты. Поэтому созрел следующий вопрос:

— А как вышло, что официальное лицо, представляющее правительство США, вдруг допустило к делу орден Иисуса? Для меня, признаться, это выглядит немного странным.

— Ничего странного, я все объясню.

Это обнадеживает. Действительно, очень хочется объяснений.

— Начну с того, что Майкл Акоста получил образование в иезуитском колледже Сент-Чарльз в Нью-Орлеане, в котором я когда-то преподавал. — Он усмехнулся и добавил: — Это немного ускорило наш контакт с вами, но несущественно. Существенно же то, что наше Общество Иисуса уполномочено Святым Престолом наблюдать за подобным. И бороться с этим, насколько позволяют возможности.

— С чем — этим? — решил я уточнить.

— С человеческими жертвоприношениями для того, чтобы получить доступ в тень нашего мира, например. — О'Мэлли закрыл свою книгу и убрал ее в сумку, явно приготовившись к длительному разговору. — С тем, что кто-то ищет тех, кто способен спускаться в эту изнанку, и подталкивает их к новым преступлениям.

— А федеральное правительство?

— Кое-что об этом вы уже знаете. Скажите, каковы шансы правительства с этим бороться теми методами, которые прописаны в существующих законах?

Мне осталось только сказать правду:

— Незначительные.

— Верно. — Священник чуть повернулся ко мне в кресле. — Но главное даже не в этом. Те люди, которые вовлечены во всё это — они опасны для других. Представьте на минуту, что знания о том, что малолетние убийцы способны пробивать дыры в ткани нашего мира и спускаться туда, где их никто не достанет, да еще и долго хранить молодость, уходят в общую тюремную популяцию. Что тогда?

— Хм… — Вообще-то я уже об этом думал. И ни до чего хорошего не додумался. — Мне кажется, что много очень плохих людей начнет очень плохие эксперименты.

— Вот и мы так думаем. И всегда думали. И правительства с нами обычно согласны.

— «Всегда» — это как долго?

— Я попробую просветить вас по истории этой проблемы. — О'Мэлли открыл маленький холодильник рядом с креслом и выудил из него пластиковую бутылку минеральной воды. — Что-нибудь хотите? — спросил он меня.

— Нет, спасибо, здесь нормального туалета нет, так что я предпочту пить поменьше.

— Понимаю, — усмехнулся он. — Первые как-то задокументированные сведения о том, что подобное возможно, были добыты в Испании. Святой Инквизицией, разумеется. — Он снова усмехнулся и с треском свернул пробку на бутылке. — Добыты они были от испанских иудеев, которых обвинили в жертвоприношениях христианских младенцев, кровь которых требовалась для тайных каббалистических обрядов, после чего виновных сожгли на костре.

— Это… точные сведения? — на всякий случай уточнил я. — Нет, я понимаю, что инквизиция врать не будет, а если кого-то подвесить на дыбу, то он только правду и ничего, кроме правды…

— Это ложь, — ответил священник, отпив воды. — Протоколы допросов были переписаны так, как требовалось, а оригиналы были отосланы в Ватикан, где хранились в тайном архиве и хранятся до сих пор.

— Тогда… о чем мы вообще? — уже озадачился я.

— Ложью было не все. Отношение к иудеям в Испании на тот момент было очень сложным, даже враждебным. Во время войн с мусульманами они часто проявляли себя как союзники и шпионы последних, в те времена такой вражды между ними не существовало, палестинский конфликт еще не назрел. После победы христиан и изгнания мавров с европейского континента многие иудеи, для сохранения своих дел и торговли, демонстративно приняли святое крещение, продолжая втайне соблюдать свои законы. Что, кстати, вызвало к ним враждебное отношение не только со стороны христиан, но и со стороны верных своей вере иудеев, двуличие в таком великом в те времена вопросе не приветствовалось никем.

— Насколько я понимаю, протоколы были переписаны так, чтобы обратить гонения на марранов? — предположил я.

— Разумеется, — кивнул О'Мэлли. — Это было тогда политической проблемой, и мы о ней говорить не будем, потому что к нашей проблеме тогдашняя политика никакого отношения не имела.

— А что было на самом деле?

— Это черное знание, с проявлениями которого вы столкнулись, пришло в Испанию с иудеями, верно. По нашим предположениям — еще из Египта, как-то сохранившись в их среде. Но к иудаизму как религии и исповедующим ее оно не имело никакого отношения. Если сказать точнее, то это знание ни к какой религии не имеет отношения, просто в те времена подобный вывод не был возможен вообще, даже для проводников этого знания. Знание было тайным, но время от времени вырывалось наружу. Достаточно вспомнить средневековые процессы над иудеями, случавшиеся в разных частях Европы, все по одному и тому же обвинению — в жертвоприношениях христианских детей. Не знаю, какая часть из этих процессов имеет отношение к нашей проблеме, а какая была следствием гонений на евреев, но думаю, что часть имела точно.

— Половина? Треть? — решил я уточнить.

— Не знаю. Есть признаки, по которым некоторые процессы можно признать имеющими реальную причину, но недостатки следствия тех времен делают невозможными точные выводы. Тогда не только пытались добиваться истины на допросах, но и подводить ее под определенные выводы. Даже если пытали настоящего убийцу, то его наверняка заставляли признаться и в традиционных грехах, вроде добавления крови в мацу. И они, понятное дело, сознавались. Признания подводились к шаблону. Тогда это ценилось, для приговора требовались все признаки конкретного преступления, а в результате мы имеем однотипные спонтанные случаи тут и там — и ничего точно. Архивы почти не сохранились, а если в них что-то и есть, то обычно уже «документ о документе». Летописец сообщает, что вот там судили за это и приговорили к сожжению.

О'Мэлли снова отпил воды, кивнул каким-то своим мыслям, затем продолжил:

— Фактически всего один раз испанская инквизиция, видимо, что-то заподозрив, а может быть, получив конкретный донос, добивалась именно истины в том виде, какова она есть.

— И добилась.

— И добилась, похоже. Но истина была признана опасной, по той же самой причине, по которой американское правительство не расследует подобные дела официальным образом. Поэтому было решено протоколы допросов переписать.