Фантастический Калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том I - Владимир Михайлович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Эт чо же теперя будет?», «изверги – глаза на кой вырезать?», «ой, миленькая, за чо ей-то», «экая же нелюдь эдак-то?»…
Электричка сбавляла скорость, за мокрым окном потянулась очередная платформа. «Тихвиновка». Бабкин мобильный коротко пискнул, как при разряжающемся аккумуляторе.
– Ой, Галюнь, всё! – заторопилась попутчица. – Зарядка сканчивается, запамятовала зарядить-то… Да я буду скоро, дожидайся.
Телефон скрылся в кармане поношенного тёмно-синего демисезонного пальто. Бабка скорбно покачала головой, выудила очередной ломтик из поставленного на скамью контейнера.
Пальцы нырнули в рот, задержались на секунду, две… и стали запихиваться дальше – небольшими, торопливыми толчками. То, что полотно безмятежной реальности треснуло и через неумолимо расширяющуюся прореху проталкивается самая настоящая жуть – Инна поняла лишь тогда, когда кисть попутчицы целиком исчезла во рту.
Электричка остановилась.
– Тихвиновка-а-а-а… – утробно выдавилось из динамиков. Потом там что-то булькнуло, скрежетнуло, и голос продолжил. – Ра-а-аз… Кошма-а-ар окру-у-ужи-и-ит…
Первая судорога страха скрутила Инну не целиком, оставив нетронутым кусочек сознания. Краем глаза зацепив какое-то движение за окном, Инна машинально повернула голову – и лихорадочно отодвинулась ближе к проходу, всаживая своё «а-а-а!» в тягучий ритм считалки.
Безлюдный перрон двигался. Асфальтовый слой, кожа – вспухал, бугрился чем-то похожим на частые полуметровые волдыри. Самый ближний к окну – лопнул, разбрасывая по сторонам кусочки асфальта, обнажив пульсирующее подобие багрово-серого нарыва.
Ещё миг – и нарыв вскрылся, выхаркнув длинный тонкий стебель, увенчанный гроздью желтушных, раскрывшихся в полёте бутончиков. Они впечатались в стекло, стебель натянулся, но расплющившиеся бутончики не оторвались, лишь немного сползли вниз – оставив мутный, липкий след. Припухлые, похожие на пиявок лепестки чуть подрагивали.
Грозди летели в электричку одна за другой, туго натягивались стебли: электричку словно брали на абордаж каким-то сумасбродным, дьявольским способом…
Инна даже не пыталась представить, что может произойти по его завершению. Она безостановочно кричала, глядя на бабку – засунувшую руку в рот уже до половины предплечья. Рукав пальто собрался гармошкой, закрывая нос и подбородок. Безобразно распухла шея, «квашню» трясло, подошвы коричневых полусапожек хаотично шаркали по полу…
– …правит в этом мире-е-е-е… – в динамиках захлюпало, из них потекла зеленоватая, пахнущая тухлятиной жидкость.
Мужичок уже разлепил глаза, и ошалело мотал головой, пытаясь вникнуть в происходящее. Старшеклассник всё так же таращился в планшет, звук в наушниках надёжно отфильтровывал крики Инны и утробные завывания динамиков.
Бабка внезапно замерла, широко раскрытые глаза с кляксочками лопнувших сосудов – быстро стекленели…
Руку попутчицы вдруг вытолкнуло изо рта, как пробку из бутылки с игристым! Следом за рукой высунулось что-то вроде длинного и толстого, уродливого красно-бурого языка: отростка. Рука безвольно повисла вдоль тела, от кисти остался только куцый изжёванный огрызок, среди изувеченной плоти смутно белели кости. «Язык» пролетел дальше, растекся по полу и противоположной скамье. Спустя секунду Инна поняла, что это была обычная рвота.
Или не обычная?
Кровяная жижа не выглядела однородной, в ней отчётливо выделялись те самые, съеденные попутчицей ломтики. Не успевшие перевариться, и… шевелящиеся.
Стоящий скамье контейнер с недоеденными кусочками вдруг накренился, и содержимое полезло из него: до отвращения похожее на проворных, целеустремлённых слизняков. Ломтики из рвоты тоже принялись расползаться, оставляя за собой красноватые, быстро заканчивающиеся росчерки…
Старшекласснику, сидящему в двух скамьях от бабки, спиной к ней, так и не довелось осознать, что он стал статистом в набирающем обороты кошмаре.
Ломтики-слизняки добрались до него в считанные секунды. Нескольких он успел смахнуть, рефлекторно, явно не успев испугаться: уронив планшет на колени. Но с полторы дюжины кусочков облепили его голову, шею, ещё несколько скользнули в рукава чуть великоватой кожаной куртки.
А спустя мгновение – парень закричал. Так кричат, когда хочется умереть без промедления, вывернуться наизнанку – лишь бы избавиться от начавшегося страдания…
Слизняки начали быстро, безостановочно погружаться в плоть, как капли магмы, брызнувшие на снежный наст. Сходство усиливалось тем, что края ранок расширялись, приобретающая тёмно-серый оттенок кожа будто бы таяла, плавилась.
Крик продлился недолго и оборвался резко, словно старшеклассника окунули лицом в тот же расплавленный металл. Голова начала терять форму, съёживаясь как шарик, из которого выпускают воздух. Раны обильно сочились бурой слизью.
Мужичок дёрнулся в сторону тамбура, то ли успев осознать происходящее в полной мере, то ли – на всякий случай, подальше от таких криков.
Он судорожно сцапал ручку ближайшей двери, рванул её вбок…
Из проёма навстречу пролетарию выскользнуло что-то полупрозрачное, похожее на гигантский язык. Сбило мужичка с ног, полностью погребло под собой. Почти неразличимая щель между полом и «языком» плюнула струйкой крови: второй, третьей… Существо расплющивало человека, как палец – нерасторопного комара.
Воздух внезапно стал спёртым, гораздо более смрадным. Инна мазнула взглядом по потолку, по стенам… И поперхнулась собственным криком.
Вагон менял очертания, искажался. Потолок медленно, неравномерно прогибался вниз, между тускнеющих плафонов змеились и набухали канатики синюшных вен. Окна заплывали коричневой мутью, полки выглядели фрагментами уродливого костяного гребня, спинки дальних сидений густо покрывались красноватыми язвами размером с кофейное блюдце.
Проход по всей длине разломила широкая, влажно поблёскивающая красным трещина. В её глубине ворочалось что-то крупное, сильное, беспокойное… Инна чувствовала – до того как вагон разорвётся пополам и оно выберется наружу, осталось совсем недолго.
Плафоны мигнули последний раз и погасли, твёрдость скамьи сменилась отвратительной податливостью чего-то живого. Вагон начал раскачиваться, послышался хруст – непрекращающийся, кошмарный… Нечто лезло из трещины.
Инна сжалась в комок, закрыла глаза. И снова закричала: исступленно, обречённо…
***
– Женщина-а-а. Женщина-а-а…
Инну кто-то тряс за плечо. С определённой тактичностью, но безостановочно.
Глаза разлипались вязко, с трудом: но она всё же выдралась из сновидения.
Машинально прошептала:
– А? Что?
– Просыпайтесь, – пробубнил прокуренный басок, рука убралась с плеча. – Высовск, конечная.
«Сон, конечно же…» – облегчённо выдохнула Инна. Опять закрыла глаза, помассировала веки – скупо, в пару движений. Потом осторожно потёрла виски, в голове чуть заметно елозило что-то наподобие странной дурноты. Хуже всего было то, что она заставляла ощущать себя с изъяном: но не телесным, и не душевным.
Дурнота словно растворила в себе кусочек памяти, не давая Инне вспомнить что-то важное, личное. И жёстко пресекла первую же попытку получить ответ – что именно забыто: ощутимо усилившись на несколько мгновений, воткнув в горло комок тошноты.
Инна глубоко вдохнула-выдохнула, снижая дурноту до прежней вялости, решив отложить выяснение этой странности на потом. Посмотрела на разбудившего её человека.
Невысокий, с выпирающим пузцом под форменной курткой охранника, сопровождающего поездных контролёров. Плутоватая, упитанная «хомячья» физиономия, на которой смешно смотрелись вислые рыжеватые усы. Светло-карие глаза индивидуума, который охотно поменял бы побудку Инны – на посиделки перед телевизором в компании пары бутылочек пива. Рядом с ним стояла женщина баскетбольного роста в форме контролёра. Некрасивое «лошадиное» лицо, очки, взгляд человека – за плечами которого остался нелёгкий рабочий день.
– Конечная, – повторил вислоусый. – Билет покажите.
– Сейчас…
Инна достала из нагрудного кармашка курточки требуемое, протянула женщине. Та привычно окинула бумажный прямоугольничек взглядом, оттиснула на обратной стороне бледно-синий штампик: вернула билет Инне.
Охранник продолжал исподволь следить за Инной, как будто ожидал от неё какого-то подвоха. Она молча взяла билет и зашагала к выходу. Фрагменты минувшего сна ещё торчали в памяти, как осколки стекла в плоти, и Инна поневоле замедлила шаг, скользнула взглядом по пятачку перед тамбуром, отыскивая хоть какие-то признаки того, что здесь раздавили человека.
Но тут же опомнилась, тряхнула головой, прогоняя мимолётное наваждение:
«Тьфу ты, зараза! Прицепится же…».
Инна вышла на перрон и направилась к вокзалу. Криво усмехнулась, поймав себя на мысли – что идёт не без некоторой скованности, опасаясь ощутить под ногами пульсацию или другой признак чего-то живого. Паскудное сновидение было слишком реалистичным, осязаемым – для того, чтобы бесследно раствориться в глубинах памяти за считанные минуты…
На выпуклой
