Сладкая месть - Кэт Мартин

— Н-на туалетный столик, наверное. Спасибо. Они такие красивые.

Это были алые розы — несколько десятков алых роз.

В дверь снова постучали, и Рейн пошел открывать.

— Несколько коробок положите на кровать, — сказал он маленькой армии слуг. — Остальное — на пол.

— Что это?

Рейн улыбнулся, будто они не виделись много дней. Он весь сиял, словно с его плеч свалился какой-то тяжкий груз. Но при этом в его глазах таилась какая-то мрачность.

— Большая часть посадок перенесла грозу. И так как Бертран вернулся и может наблюдать за работой, я провел день в городе. А это то, чем мне хотелось тебя купить.

— Купить меня? Я… я не понимаю.

— Не понимаешь? — он положил руки ей на плечи, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо. — Тогда позволь мне внести ясность. Ты больше не пленница. Как только мне удастся все уладить, твой приговор будет отменен и пятно на твоей репутации снято. Как дочь сэра Генри ты займешь в обществе место, подобающее леди благородного воспитания. С этой минуты к тебе будут относиться здесь как к гостье — дорогой гостье, со всей необходимой учтивостью. Я привез из Кингстона портниху. Ей, конечно, далеко до французских модисток, но под твоим руководством, я думаю, она справится.

— Портниху?

— Именно. Ты превосходно сумела превратить ткань в простые неброские платья, но я хочу, чтобы у тебя был гардероб как у леди. В этих коробках ты найдешь туфельки десятков цветов, метры тесьмы и кружев, перья и другие пустяки, которыми ты сможешь отделать платья — надеюсь, это все, что тебе может понадобиться, и еще чуть-чуть. Если не так, я привезу еще.

Джоселин вглядывалась в его лицо, но оно оставалось непроницаемым. Она подошла к кровати и приподняла крышку одной из коробок. Ее до краев наполняла пена белого белья. Тут были чулки, подвязки, тонкие сорочки. В другой коробке оказались бархатные и атласные ленты всех цветов и размеров. Еще в одной Джо увидела богато украшенную щетку для волос из слоновой кости с серебром, расческу и зеркальце на серебряном подносе.

— Рейн, не нужно было этого делать.

— Безусловно, нужно, — ответил он с преувеличенным весельем. Он взял коробку в цветочек, перевязанную бледно-розовой лентой. — Особенно мне понравилось это. Надеюсь, и тебе понравится.

Джоселин развязала бант, ее руки задрожали, когда она достала прелестную фарфоровую музыкальную шкатулку. Она вся была покрыта изящными пастельными цветами. Когда Джо подняла крышку, из шкатулки донеслись нежные звуки клавикордов.

— Какая она красивая, спасибо.

Из глаз Джоселин потекли слезы, ей пришлось отвернуться. Если не считать медальона, у нее никогда не было такой прелестной вещицы.

Рейн откашлялся, но его голос все равно звучал хрипло.

— Я рад, что тебе понравилось.

Джо разворачивала свертки, коробки, сумки, пока комната не наполнилась шляпками, зонтиками бархатом и кружевами, золотым и серебряным шитьем, шкатулкой из розового дерева, инкрустированной перламутром — всем, что только могло заинтересовать женщину.

— Это всего лишь начало, Джоселин. Мне нужно расплатиться за многие месяцы. Я хочу, чтобы у тебя было все, чего только пожелает твоя душа.

Единственное, чего желает моя душа, это ты. Джо хотелось сказать ему об этом, дать понять, что ему не нужно покупать ее прощение. Вчера она поняла, почему он верил в ее виновность. Это была ужасная, роковая ошибка, заставившая их обоих страдать. Если бы они не познакомились, когда она целилась в него, если бы знали друг друга лучше, если бы больше доверяли друг другу, этого бы не произошло.

Но это все же произошло, и Рейн явно чувствовал себя виноватым. Она не знала, к чему все это приведет.

— Ты очень внимателен, но в этом нет необходимости.

Его плечи напряглись, а тьма, которую Джо еще раньше заметила в его глазах, казалось, омрачила все его лицо.

— Разве? — он снова схватил ее за руки. — Неужели ты не понимаешь, как мучительно мне думать, что ты вынесла в этой страшной тюрьме? Сознавать, что я был тому причиной?

— Ты не виноват. У тебя были все основания считать меня виновной.

— Это так, и если бы дело обстояло иначе, не думаю, что я смог бы примириться с самим собой. И все же, за многое ответствен именно я. Безусловно, лишь я виноват в том, что произошло между нами здесь.

Джоселин коснулась рукой его щеки.

— И даже это не целиком твоя вина. Правда, ты был разгневан на меня почти все время, но ни разу ты не поднял на меня руки.

— А как насчет остального, Джо? Как насчет тех раз, когда я заставлял тебя отдаваться мне? Я овладевал тобой без капли нежности, не задумываясь о твоих чувствах. Я считался только со своими потребностями.

— Неужели ты хочешь заставить меня поверить, что я не смогла бы тебя остановить — даже там, в сарае?

Рейн покачал головой, но боль все еще искажала его черты.

— Нет, я бы остановился, если бы ты только попросила об этом.

— Ты же сам однажды сказал: мы оба получали удовольствие друг от друга.

Он отвел глаза, стараясь не дать воли чувствам.

— Эти подарки лишь знак моей привязанности к тебе. Все дары, все сокровища мира не могут искупить мою вину. — Он провел рукой по ее тяжелым черным волосам. — У них есть и практическое назначение. Тебе же нужна достойная одежда.

— Мои скромные запросы можно было бы удовлетворить гораздо меньшим.

Мне только нужно понять свое положение.

— Мы в десятках миль от города. Мне было 6ы вполне достаточно несколько новых платьев.

— Мы в четырех тысячах миль от города, от Сити. А там, в Лондоне, тебе все это понадобится.

У Джоселин сжалось сердце.

— Лондон! Неужели ты собираешься уехать отсюда? Ты же только что засадил плантации. С ним все может случиться. Ты должен остаться здесь следить за делами.

— Речь идет о том, чтобы отменить твой приговор и снять пятно с твоего имени. Я считаю, что нам нужно отправляться в путь, как только мы будем готовы.

— А как же Фернамбуковая долина? Все твои усилия, весь труд?

Он снисходительно улыбнулся.

— Эти кусты кофе дадут плоды лишь через пять лет, не раньше. А самое тяжелое уже позади. Если в наше отсутствие руководить плантацией будут Пауло и Бертран, у нас есть все основания надеяться на успех.

— Но я не хочу ехать обратно в Англию. Я хочу остаться здесь.

Рейн нахмурился.

— А как же Броуни и Такер? Я думал, ты скучаешь по ним.

— Я… я скучаю, очень скучаю.

А если Так стрелял в тебя?

Джоселин ощутила, как ее охватывает паника. Она вспомнила дни, проведенные в Ньюгейтской тюрьме, о грязи и разложении.

— А что если дела пойдут не так? Если они тебе не поверят? Если снова посадят меня в тюрьму? — она всхлипнула. — Я не вынесу этого, Рейн, — еще раз.