Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма - Кэтрин Зубович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы только что оторвали глаза от маленьких деревянных домиков в два-три оконца, где еще живут «пригородные москвичи», – и вот перед вами здание, которое вблизи нельзя увидеть все целиком, а надо водить по нему глазами вверх и вниз, справа налево и слева направо[743].
Этим огромным зданием, конечно, был новый университетский небоскреб – сооружение, казавшееся еще более великанским, чем оно есть на самом деле, из-за расположения на пустынной возвышенности Ленинских гор.
Переведя дух после минутного головокружения («Мускульное чувство у нас связано со зрением», – заметила Шагинян), писательница приблизилась к небольшой временной деревянной постройке, где размещался Строительный отдел МГУ. Там, на втором этаже, Шагинян нашла того, кого искала, – Сергея Балашова, главного инженера МГУ – «крупного, широкоплечего, гостеприимного» человека, который мог рассказать писательнице все, что она желала знать о новых методах строительства, применявшихся на стройплощадке, и о воздействии этих методов на самих высотников[744].
Илл. 6.15. Вид на стройплощадку МГУ. На переднем плане – административные здания УСДС. Июль 1959 г. Собрание ЦГА Москвы
Шагинян не в первый раз посещала большую советскую стройку. С 1926 по 1928 год писательница вблизи наблюдала за строительством Дзорагетской ГЭС в Армянской ССР. Эти впечатления легли в основу ее производственного романа «Гидроцентраль», вышедшего в 1931 году[745]. Писавшая до революции символистские стихи, Шагинян со временем потянулась к масштабным инженерно-строительным проектам, потому что именно там, как ей казалось, можно живее всего ощутить связь между новыми технологиями и рождением «нового советского человека». В 1952 году Шагинян основательно изучила тему, а потом приехала на стройплощадку университета. За предыдущие несколько недель она прочитала о строительстве московских небоскребов все, что смогла найти, а теперь решила посвятить целых две недели исключительно наблюдениям за московскими высотниками. Шагинян загорелась идеей побывать на стройплощадке МГУ после того, как прочла книгу с рассказами высотников, вышедшую в том же году, – тот самый сборник, где молодой сварщик Мартынов делился воспоминаниями о своем первом рабочем дне.
В тот июньский день 1952 года Шагинян полчаса проговорила с главным инженером МГУ. Он стал первым из многих, с кем ей предстояло побеседовать на стройплощадке, и, несмотря на занятость, на кипы бумаг и чертежей на столе, на других людей, толпившихся в кабинете, Балашов довольно долго отвечал на вопросы писательницы. Он сыпал цифрами, а Шагинян делала записи. Особую важность имели детали – например, лифты. Шагинян узнала, что в МГУ будет 108 лифтов, из них 66 – в главном здании. Их скорость будет превышать скорость обычных лифтов в семь-восемь раз, так что с 1-го этажа на 36-й можно будет подняться достаточно быстро.
Но впечатляла не только инженерная техника. Шагинян беседовала на стройке с молодыми рабочими, и у нее складывалось впечатление, что все эти плотники, каменщики, штукатуры и маляры превратились здесь в совершенно новых людей. Подобно тому как с каждым новым советским строительным проектом улучшались технологии, работавшие на этих стройках люди тоже поднимались на новые высоты. В рассказе Шагинян об этом человеческом опыте не нашлось места для упоминаний ни о трудовом лагере на 23-м этаже главного здания, ни о лагерных зонах, раскинувшихся внизу. Эта писательница смотрела на мир сквозь линзу соцреализма.
Когда Шагинян посещала Ленинские горы в начале лета 1952 года, близилось к завершению строительство первых московских небоскребов. В августе 1952 года в журнале «Советское искусство» сообщили: «27-этажный дом на Смоленской площади – готов! Он первый среди высотных зданий столицы сдан в эксплуатацию… Большой асфальтированный двор, еще совсем недавно бывший строительной площадкой, украшен плакатами, прославляющими доблестный труд строителей-высотников»[746]. В «Советском искусстве» рассказывали о торжественной церемонии открытия, на которой рабочие всех профессий собрались на празднование вместе с архитекторами, государственными и партийными деятелями и другими гостями – представителями московских фабрик и заводов. На одной из просторных лестничных площадок установили временную трибуну, где выступали с речами, а над ней повесили растяжку с лозунгом: «Слава великому Сталину!» В статье сообщалось, что на торжестве присутствовало много рабочей молодежи, «для которой стройка высотного здания явилась серьезной школой, где они овладели новой строительной наукой и усовершенствованной техникой, стали высококвалифицированными мастерами-высотниками»[747].
Илл. 6.16. Небоскреб на Смоленской площади. 1952 г. Собрание ГЦМСИР
В дальнейшие годы в похожей обстановке торжественно открывались одно за другим и остальные высотные здания. Как мы узнаем из следующей главы, в начале 1953 года распахнет двери для новоселов жилой дом на Котельнической набережной, вскоре будет введен в эксплуатацию жилой небоскреб у Красных Ворот, а позже – высотка на площади Восстания. Московский государственный университет откроется для первого потока студентов 1 сентября 1953 года. В первые месяцы постсталинской эпохи в небоскребы въехали и студенты, и представители советской элиты. Эти монументальные воплощения сталинского представления об образцовой Москве начали приносить реальную, а не только символическую пользу как раз в тот момент, когда сам сталинизм постепенно уходил в прошлое.
Глава 7
Вид сверху
Из всех жилых московских небоскребов первым был достроен дом на Котельнической набережной – напротив Кремля, на другом берегу Москвы-реки. С конца 1952 года квартиры в этом доме получали представители советской элиты – культурной, научной и бюрократической. Примерно тогда же среди избранных началось распределение квартир в почти достроенной жилой высотке у Красных Ворот, расположенной недалеко от площади трех вокзалов на северо-востоке Москвы. О том, как москвичи мечтали поселиться в одном из новых столичных небоскребов, можно узнать из сотен сохранившихся писем. Эти послания, написанные благополучными представителями московской элиты и адресованные советским вождям, позволяют мельком взглянуть на жизнь тех людей, которым проект небоскребов пошел на пользу. А еще они дают представление об отношениях между советским государством и отдельными людьми, на высшем уровне обслуживавшими его в послевоенный период. С одной стороны, московский монументальный проект побуждал выселенных граждан писать властям и изливать им свои заботы и чаяния, а с другой, открывал и такое дискурсивное пространство, где советская элита могла заявлять о себе и доказывать свой более высокий статус.
Люди, надеявшиеся
