Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка… - Михаил Казовский

У него в груди сладко екнуло сердце.

Он сел на пуфик рядом с Милли. И проговорил для начала:

– Никаких распоряжений насчет меня пока не вышло. Видимо, отпуск не отменят, но отставки мне не видать как своих ушей. И поближе, в Россию, переведут вряд ли.

– Очень жаль, – проронила Мусина-Пушкина.

– Жаль, конечно, но не фатально. Я еще вернусь в Петербург. И надеюсь, что навсегда. Вы меня дождетесь?

Милли подняла брови.

– То есть как «дождусь»? Вы о чем?

– Не уедете за границу? Не решите со мной порвать?

Она покусала губки.

– Не решу, пожалуй… За границу же, возможно, поеду – по одной серьезной причине.

– К дочке?

– Да.

– Расскажите о Машеньке.

Милли с удовольствием улыбнулась.

– Что рассказывать? Очень, очень славная девочка. И необычайно серьезная.

– Вот как?

– Подойдешь, бывало, к кроватке, чтобы посмотреть, хорошо ли спит, а она не спит. Молча лежит с открытыми глазками. Вроде думает о чем-то. Ни с одним из моих сыновей не было такого.

– А еще, еще?

– Кушает неважно. Иногда животик болит. Мы давали ей укропную воду, и она тогда не плакала.

– Закажите ее портрет. И пришлите мне. Я его вставлю в медальон и носить стану на груди. Вместе с ладанкой.

– Закажу непременно.

Появилась Софья Николаевна и произнесла приглашающе:

– Господа, просим всех в столовую.

Лермонтов сидел за столом рядом с Мусиной-Пушкиной, а Аврора – с Андреем Николаевичем. После ужина почитали стихи, дамы помузицировали, а в конце вечера Михаил и Андрей проводили сестер к их экипажу. Целовали им ручки. Приглашали приехать еще – завтра, послезавтра… Сестры обещали.

Поднимаясь по лестнице, Михаил сказал:

– Ты счастливее меня, оттого что Аврора теперь свободна и ничто не мешает вам соединиться.

Карамзин усмехнулся.

– Да, ничто. Но имеется некто, кто невольно мешает.

– Кто? Додо?

– Совершенно верно. Ты ведь знаешь, что ее младшая дочка – от меня?

– Знаю, но Додо замужем и не собирается разводиться.

– Да, а совесть? Как я буду смотреть ей в глаза, ежели женюсь на Авроре?

– Да она будет только рада, если ты обретешь семью.

– Сомневаюсь.

– Я уверен в этом.

– А Эмилия со своим расстанется?

– Мы не говорили об этом теперь. Раньше не хотела, а сейчас не знаю.

– Мы с тобой в любви несчастливы оба, – резюмировал Карамзин.

Но поэт не согласился.

– У тебя есть все-таки надежда на Аврору. У меня же надежды не имеется вовсе.

– Ну, не говори: а Щербатова?

– Разве что Щербатова.

Попрощавшись с хозяевами, сумрачный и печальный, он поехал к бабушке.

Глава третья

1

Лермонтова разбудили в семь утра. Он сначала не понял, что случилось, и смотрел на Андрея Ивановича невидящими глазами. А слуга втолковывал:

– Михаил Юрьевич, барин, к вам господин военный из штаба.

– Из какого штаба?

– Не могу знать. Говорят, с пакетом.

Натянув на себя брюки и шлафрок, вышел из своей комнаты. И увидел порученца Главного штаба – тот служил у дежурного генерала Клейнмихеля. Козырнув, передал письмо в конверте и сказал своими словами:

– Так что вам предписано в сорок восемь часов покинуть Петербург. Ибо срок отпуска давно вышел.

– У меня медицинское заключение о заболевании.

– Вы лечение продолжите на Кавказе.

– Ожидаю высочайшего распоряжения о моей судьбе.

– Вот оно и есть, в сем конверте.

– Я подам жалобу. Это произвол.

Офицер усмехнулся.

– Если только Господу Богу… – И добавил, смягчившись: – Говорю по-свойски: лучше поезжайте. Если хлопоты всех ваших друзей не окажутся напрасными – вас вернут с дороги. А теперь нельзя не послушаться, надо ехать.

Михаил тяжело вздохнул.

– Понимаю. И благодарю за совет.

– Я от чистого сердца, правда.

Бабушка, узнав о решении наверху, побледнела и выронила платочек из рук.

– Господи, что же это? Мы ведь так надеялись…

Он зло процедил сквозь зубы:

– Значит, зря надеялись. Распорядитесь насчет моих вещей. Я поеду попрощаться с друзьями. Послезавтра должен выметаться из города.

У Елизаветы Алексеевны потекли слезы, и она, обессиленно села на кушетку. Внук поцеловал ее в щеку, стараясь утешить.

– Полно, полно плакать. Я еще вернусь.

Поскакал сначала к Краевскому – тот сидел за гранками новой книжки «Отечественных записок». От известия широко раскрыл глаза.

– Ехать? В сорок восемь часов? Да они взбесились!

– Нет, они гнут свою линию. Это я в бешенстве.

Он отказался от кофе и поехал к Ростопчиной. Та заверила: передаст Эмилии его просьбу быть сегодня вечером у Карамзиных. А потом сказала:

– Я вчера посещала гадалку – Александру Филипповну Кирхгоф. Удивительная старуха. Знает все о нас и предсказывает судьбу. Поезжайте к ней – пусть раскроет будущее, чтобы знать, как избегнуть опасностей.

– Я не верю в ее гадания, – покачал головой поэт.

– А вот Пушкин верил. И она ему предсказала, что бояться должен в тридцать семь лет белого человека в белом мундире. Все сошлось точно…

– Верил, да не смог избежать плохого.

– Может, вам больше повезет?

Она дала адрес на Невском. Это было недалеко, и поручик решил завернуть к ворожее смеха ради.

Кирхгоф жила во флигеле небольшого дома с полуколоннами. Лермонтов позвонил внизу в колокольчик. Дверь отперла смуглая служанка, уроженка юга, но не кавказского – видно, из Бессарабии. Проговорила с акцентом:

– Нет, мадам сегодня не принимать. Болеть.

– Передай, пожалуй, что пришел поэт Лермонтов, завтра я уеду на Кавказ и зайти больше не смогу. Очень нужно потолковать.

– Хорошо. Быстро доложить.

Удалилась, не пропустив его внутрь. Но действительно ходила недолго.

– Да, мадам соглашаться. Можете идтить.

В доме пахло мускатным орехом. Михаил разделся и пошел вверх по лесенке. Навстречу ему выплыла гадалка – высокая немка лет под семьдесят, в черном шерстяном платье и черном кружевном чепчике. Посмотрела на него внимательными глазами. Улыбнулась полным здоровых зубов ртом.

– Проходи, мин херц, извини, что заставила стоять на крыльце, я действительно прихворнула нынче, но тебе отказать не могла.

– Благодарствую, Александра Филипповна.

Проводила в комнату с занавешенными шторами, запалила на столе три свечи. Пригласила сесть. Взяла за левую руку и стала вглядываться в лицо.

От пристально-сверлящего взгляда даже ему, герою Валерика, стало не по себе. Он спросил, запинаясь:

– Что же вы видите, уважаемая?

Облизав морщинистые губы, та ответила на вопрос вопросом:

– Подарили тебе кинжал… убиенного человека… зверски убиенного… правда ведь?

– Точно, подарили. – У поручика внутри все похолодело. – На Кавказе, его вдова подарила.