На верхней границе фанерозоя (о нашем поколении исследователей недр) - Юрий Ампилов

Все туристы перешли в огромный открытый зал ресторана под шатровыми навесами от возможного дождя, и началась вторая, не менее интересная, часть вечера с национальными танцами «фламенко». Группы музыкантов выступали не только на сцене, но и ходили с песнями между столами, позволяя фотографироваться с собой. Вскоре в углу собралась большая очередь. Оказалось, что там продавали фотографии нашей корриды по 10 долларов за штуку – сумма по тем временам немалая. Ко мне за столик стали подходить туристы с просьбой оставить автограф на фотографиях, которые они приобрели. Я был уверен, что нам с Мишей, сделавшим огромную прибыль штатному фотографу, лучшие снимки подарят бесплатно. Но не тут-то было. Пришлось выложить 30 долларов за три не самых лучших снимка, поскольку наиболее удачные к тому времени разобрали.

Сейчас я с трудом представляю, как это мы вместе с моей Людмилой из более чем 600 присутствующих туристов разных стран оказались в центре событий? Видимо, этот факт неслучаен и говорит о нашей небывалой активности в то время. Не уверен, что сейчас мы пошли бы на такое. А тогда все происходящее казалось нам естественным. Мы просто отдыхали без комплексов, вырвавшись в первый раз всей семьей в дальнее зарубежье.

Пешком по сугробам через границу с НАТО

В конце 80-х – начале 90-х годов стал понемногу приоткрываться «железный занавес», и начались рабочие контакты между нашими и зарубежными специалистами. Тут мне стало очень не хватать английского языка, поскольку и в школе, и в университете я учил немецкий. И кандидатский минимум тоже сдавал на немецком. Пришлось срочно начать изучать его самостоятельно с помощью пособий и пластинок с записями диалогов.

Чаще других в Мурманск стал наведываться заместитель директора норвежского института IKU, входящего в известную группу SINTEF, Карл Оскар Сандвик. Вскоре при участии нашей НИИМоргеофизики и IKU была организована первая научная конференция по геологии Баренцева моря и прилегающих областей.

Потом в порядке обмена к нам на стажировку прибыла сотрудница IKU аспирантка Марита Гардинг, и шефство над ней по поручению дирекции взяла наша лаборатория. Евгений Федорович, наш директор, сказал: «Обеспечь, чтобы все было нормально, и тогда ты поедешь на стажировку к ним по обмену. Только имей в виду, что денег на командирование переводчиков у нас нет, поэтому на то, чтобы выучить английский язык, у тебя осталось не больше трех-четырех месяцев». Хоть я и начал уже учить его, за три месяца удалось лишь бегло ознакомиться с курсом средней школы. Словарный запас я пополнял довольно быстро с помощью специальных карточек, на одной стороне которой было английское слово, на другой – русский перевод. В любую свободную минуту я «тасовал» эти карточки в ту или другую сторону, где бы ни находился. Все же был серьезный стимул: съездить в Норвегию. В то время еще не наступила пора массовых поездок наших граждан за рубеж. Краткосрочные месячные курсы и общение на конференциях с зарубежными коллегами и с Маритой, ни слова не знающей по-русски, сделали свое дело, и я спустя полгода с момента начала изучения английского языка мог более или менее сносно объясняться и понимать собеседника.

Интересны для того времени некоторые моменты, связанные с пребыванием Мариты в Мурманске. Все же это была первая иностранная гостья, приехавшая к нам общаться на уровне обыкновенных людей, а не официальных делегаций. Среди прочих мероприятий надо было пригласить ее в гости к себе в квартиру на «товарищеский ужин». Моя супруга Людмила превзошла сама себя и приготовила все, что только было возможно при наличии ограниченного продуктового рациона в то время всеобщего дефицита. Для начала надо было провести Мариту в наш обычный подъезд девятиэтажного дома, где, как водится, все стены были исписаны и изрисованы каракулями и непристойностями, а половина лампочек не горела. Несмотря на то, что жена моя, не дожидаясь уборщиц, как могла, вычистила подъезд к приходу Мариты, сделать что-либо кардинальное было невозможно: требовался серьезный ремонт. Пытаясь объяснить причину столь удручающего вида подъезда, который иностранцев должен был приводить в ужас, я не нашел ничего лучшего, как сказать Марите, что в нашем моряцком городе, когда отцы большую часть времени в море, матери не успевают уследить за своими сорванцами и должным образом их воспитывать. Это, конечно, отчасти верно. Однако в пролетарских районах Москвы, где отцы в море не ходят, состояние подъездов тогда было еще хуже. Но Марита оказалась очень воспитанной и, чтобы я не чувствовал неловкость за наших соотечественников, сказала, что и у них в Норвегии такое бывает. (Вот уж неправда! Там, как и во многих европейских городах, даже тротуары с мылом моют).

И вот мы, наконец, миновав подъезд и поднявшись на исцарапанном надписями лифте на седьмой этаж, вошли в дверь нашей квартиры, где, слава богу и моей жене, внутри было все в порядке. Люся уже все накрыла и ждала гостей. Чтобы мне было полегче с моим пока еще «корявым» английским, я позвал приятелей и знакомых, учивших язык в институте, а также их детей, посещавших младшие классы гимназии № 1, где язык углубленно изучали с первого класса. Но все оказалось тщетным. Взрослые язык безнадежно забыли, а дети сильно «комплексовали» и смущались, да и запас знаний был пока мал. В общем, процесс моего интенсивного погружения в языковую среду продолжался с удвоенной скоростью.

На столе у нас были традиционные советские праздничные блюда, начиная от салата «оливье» и куриного холодца и заканчивая необычными закусками, рецепты которых Люся вычитала к этому случаю из многочисленных кулинарных книг. И, конечно, как особая гордость, были приготовленные на зиму по собственным рецептам маринованные помидоры, огурцы, грибы и различные овощные салаты, консервированные и осенью закатанные в банки. Марита, видя такое разнообразие солений, спросила: «А что, обилие кислой пищи характерно для русской кухни?». Я перевел этот вопрос жене. Она подумала и ответила, что для зимнего периода точно характерно. Не будешь ведь объяснять, что, если не сделать заготовок осенью, то особо и полакомиться зимой будет нечем, кроме купленных в магазине стеклянных банок со страшными зелеными, кислыми маринованными помидорами да кабачковой икрой. Еще кильки в томате за 33 копейки тоже было в избытке. А вареную колбасу – извольте только по талонам по 400 г в месяц на человека, да масло по 200 г. Про копчености даже не вспоминайте. Разве что изредка, по случаю, в праздничном наборе с большой нагрузкой из плохо продаваемых недефицитных товаров. В общем, ничего этого объяснить иностранцам, привыкшим к свежим овощам и фруктам круглый год, было невозможно, да и не к чему, поэтому простой ответ: «Да, это характерно для русской кухни», – ставил все на свои места.