Камбрийская сноровка - Владимир Коваленко

   — Сколько нужно готовить лошадь… для такого?

   Рыцарь пожал плечами.

   — Под рыцаря? Меньше, чем под колесницу. Сам трюк? Недолго. Но зачем?

   Ответом стал прищур.

   — Скоро узнаешь. Только я сначала те штуковины, что от Лорна привезли, сложу с теми, что с собой взяла. В одну!

   — Опять холмовые премудрости? Лучше бы на дружину таких луков… Как ты говорила, блочных?

   — Тебе — да, — согласилась Немайн, — и всем твоим пальцам незагнутым. Зато остальным… Ладно. Сейчас время шашек! И — дружиться с будущей соседкой. Сейчас она должна быть доброй.

   Настроение у королевны, и верно, неплохое. Если точней — стремительно ухудшающееся. Не дура, понимает, что позволила себе лишку, не сдержалась. Нельзя было так явно подарку радоваться! Вот и ушастая торопится, добрых слов ждет. Что ж, подарок поднесла базилисса, а ее не грех и поблагодарить. Девочка не виновата, что попалась в сети холмовой. Даже одета не пойми как: штаны и сапоги как на рыцаре, платье короткое, как на саксонке, а сверху и вовсе диковинная одежда — длинная, яркая, и держит ее только пояс. На котором пристегнут удивительно подходящий к наряду кривой, как у сиды, клинок.

   Конечно, пришлось пройти половину пути — до невысокой, ушастой по пояс, каменной стены, что делит вытянутый круг ипподрома пополам. Потом — кланяться, и низко.

   — Благодарю тебя за дар, святая и вечная, — сказала Кейндрих, — он принесет горе моим врагам…

   — Лук сестра собрала, — сообщила Анастасия, — хваля оружие, ты и ее радуешь.

   Пришлось притворяться дурой.

   — Так это не греческая работа?

   — Работа — здешняя, а кто это придумал… Августина многое знает.

   Сида дернула ухом, и римская императрица, святая и вечная августа, поспешно поправилась:

   — То есть, Немайн. Я к ее новому имени еще не привыкла.

   Сида вздохнула и принялась втираться в доверие. Разливалась про то, как восхищена меткой стрельбой, хвалила отца, воспитавшего храбрую и мудрую наследницу… Между славословиями несколько раз — как бы ненароком — пожелала семейного счастья. В глаза при этом почти не смотрела. Вот и верь, что сиды не врут!

   Ради королевства приходилось слушать, отвечать малозначащими словами. Немного скучно, немного противно, и все сильней злость берет. Прежде всего — на себя. Не могла вытерпеть, новую игрушку после отъезда красноволосого чудища опробовать? Теперь терпи, смотри, как та врет и глаза под ноги прячет… Нет, не прячет!

   Пялится на грудь, как безусый оруженосец!

   Было мгновение, в которое Кейндрих почти поверила, что Немайн — кровосмесительное отродье, армянка и гречанка разом. Настоящая римская императрица… вроде Мессалины. Извращенная и развратная.

   Потом — поймала смущенный взгляд. Поняла: изучает. Скопирует и жениха уведет! А уши ее кошмарные Гулидиену и так нравятся. Сам рассказывал…

   Тут и пожалела, что обычай о трех одежках блюла «для кумушек», не стала потеть в плаще и куртке. Сейчас бы запахнуть полы, и кончено — ни любви ущерба, ни державе. С другой стороны… Союз союзом, а гадить хозяйке, пусть и будущей, в ее же доме — нельзя! Так и сказала.

   Сида уши прижала и в долгу не осталась.

   — Нужны мне твои прелести, у меня свои есть, покрасивей! И король мне твой не нужен.

   Тут–то и попалась!

   — Докажи.

   Немайн фыркнула… но задумалась, вот удивительно. На грудь, правда, все равно зыркает.

   — Скажи, как доказать.

   — Сама замуж выйди!

   Сида засмеялась. Тихонько, невесело, но до чего обидно!

   — Во–первых, — сказала, — не хочу. То, что мне не нужен твой жених — еще не значит, что я себе другого насмотрела. Приглядываюсь пока. Я жизнь портить не намерена даже ради твоей дружбы. Во–вторых, это ничего не докажет. Я замуж выйду, а ты вспомнишь историю Гвиневры!

   Жены, наставившей рога королю Артуру — который, хоть и герой, и сам был не без греха. Двух супружеских измен хватило, чтобы прежняя Британия рухнула.

   — Тогда — сама придумывай. Не я к тебе в подруги набиваюсь.

   — Меня обвиняют, и я же — ищи доказательства? Женская логика…

   — А у тебя — мужская?

   В ответ получила растерянное, почти обиженное:

   — Дааа…

   И полиловение до кончиков ушей! Словно ее поймали… ну, не под кустом с добрым молодцем, но, по меньшей мере, зацепившей на пиру под столом башмак рыцаря — своим. Или — не рыцаря. Дамы… Тут и у Кейндрих щеки вспыхнули. Сколько упреков жениху бросала, а чудище завидущее, оказывается, к чужим невестам тоже неровно дышит. Еле отогнала дурные мысли. Отрезала:

   — Вот и думай. Веди себя, как подобает гостье… и я тебя до срока снесу. Время пока терпит.

   Сида расправила уши. Глаза, несмотря на яркий день, приоткрылись во всю ширь, сверкнули озорством. Выскалились хищные зубы. Какие сомнения? Точно — сида, и никаких римлян!

   — Почему пока, великолепная? Время просто терпит.

   Кейндрих не нашла ответа. Отмахнула рукой конец разговора, вместо прощания спиной повернулась. Ушла к конюшням — проследить, чтоб вороного устроили хорошенько, да и успокоиться хоть немного. Вороной жеребец норовист да сердит, но от него всегда знаешь, чего ждать. Не то, что от волшебного народа!

   На половине дороги оглянулась — сида стоит на прежнем месте, уперлась кулаками в камень, глазищи оловянными блюдцами вытаращила. Только смотрит не вслед. Внутрь…

   Камня на ипподром римляне не пожалели — ледникового гранита, розового со слюдяной искрой. Шершавый на ощупь, по–утреннему ласковый на поверхности, но тянущий тепло внутрь, в холод. Так ее душу внутрь тянет страх. Чужая память? А вдруг своя? Вдруг нет никакой Немайн, а есть человек, которого Сущности сунули в женское, да еще нечеловеческое, тело? Вот и сошел с ума… Сами экспериментаторы, чтоб им ни дна, ни покрышки, уверяют, что согласно приборам по Камбрии именно владелец этой памяти и ходит. На чужих невест засматривается!