Изумрудное пламя - Джулия Грайс

– Эмеральда, я знаю, что ты считаешь нас жестокими. Но разве ты не видишь, что у тебя нет выбора? Ребенок отнимает все твое время. Что ты будешь делать, если вдруг сломается ось? Это может произойти в любой момент. Ты знаешь, как ее отремонтировать?

– Не знаю.

– И что? Как ты будешь чинить ее?

– Думаю, что кто-нибудь из мужчин мне поможет.

Гертруда вздохнула.

– У мужчин хватает своих забот. А как ты собираешься переправляться через реку? Или подниматься на гору? Или в конце концов, если кто-то из мужчин будет домогаться тебя, как Зик?

– Не знаю.

– Я возьму малыша. Но только на сегодня, – наконец сказала Гертруда, протягивая руки к ребенку. – За него не беспокойся. Я позабочусь о нем. Но все же подумай над тем, что я тебе сказала. Поняла?

И Эмеральда стала думать. Все складывалось так, что выхода у нее не было. Никто не приходил на помощь, когда она изо всех сил подгоняла волов по каменистой, усеянной осколками земле. Она с ужасом поглядывала на повозку, раскачивающуюся из стороны в сторону на вихляющихся колесах. Был момент, когда одно из них едва не слетело с оси. Ей самой приходилось смазывать их, поднимая повозку за заднюю ось. Руки и платье ее были в грязи. Эмери понимала, что ни на кого не может обижаться, у всех своя работа, все заняты: каждая из повозок требовала постоянного внимания.

В полдень они остановились на отдых. Облегченно вздохнув, Эмеральда принялась разводить костер. Все ее тело ныло. Она знала, что выглядит ужасно. Потные пряди волос выбились из-под капора, лицо покрывала испарина, платье тоже было влажным от пота, юбка – в колесной мази и грязи.

Оглядев себя, Эмеральда горько усмехнулась. Кто сейчас захотел бы взять ее такую?

Тимми тоже сник. Он сидел в тени повозки и ни о чем не спрашивал. Сюзанна, присев на корточки рядом с братом, играла маленькими камешками, которые собрала по дороге. Оба избегали ее взгляда.

Эмеральда умылась и поставила кипятить воду для кофе. Она раскладывала остатки пирога с зайчатиной, когда заметила приближающихся мужчин. Все холостые мужчины лагеря, словно сговорившись, пришли взглянуть на нее.

Первым подошел Бен Колт, высокий, желчный, высокомерный, без тени улыбки на узком лице. И хотя Эмери знала, что он влюблен в нее, в нем было что-то такое, что внушало ей тревогу. Нет, она никогда не станет женой Бена.

Вторым подошел Мартин Ригни. Ему было всего восемнадцать – высокий, неловкий, словно подросток, который хочет казаться взрослым. Он смотрел на нее горячо, но опасливо. Если она станет его женой, ей придется всю жизнь иметь дело с его мамашей. Нет, это не для нее.

Рэд Арбутнот пришел в сопровождении своих двоих сыновей. Они разговаривали и, казалось, не замечали ее. Но она чувствовала, что ее обсуждают, словно товар, выставленный на продажу.

Ну что же, можно выбрать Рэда. И пусть ему шестьдесят пять, но он еще вполне в силе.

Мэтт – рыжеватый, веснушчатый крепыш. Питер очень похож на брата, только более угрюмый. Все они неплохие ребята, но она не испытывала к ним ни Любви, ни страсти, ни хотя бы расположения. Ее влекло только к Мэйсу. Любой брак с кем-нибудь из них был всего лишь сделкой: ты мне – я тебе.

Следующим подошел Уайт Тетчер. Он был на дюйм ниже ее и хорохорился, словно ярмарочный петух. Он был прощелыгой, авантюристом, шарлатаном, мечтавшим завоевать Калифорнию своими патентованными лекарствами. Эмери попыталась представить себя рядом с ним за игральным столом или участницей презентации его лекарств и горько усмехнулась.

Даже Билл Колфакс, словно ненароком, прошелся около ее костра. Вот уж за него она точно никогда не выйдет. Зик Йорк был последним, кто «совершенно случайно» проходил рядом. Только Мэйс Бриджмен не пришел.

Эмери знала, что Мэйс вернулся в лагерь. Она видела его, занятого починкой уздечки. Но он предпочёл сделать вид, что не замечает ее, и вскоре присоединился к трапезе Уайта Тетчера.

«Ну что же, – думала Эмеральда, – он держит слово, которое дал. И, конечно, ничего не сделает, чтобы спасти меня».

Обеденная стоянка казалась бесконечной. Эмери едва притронулась к еде. Всю работу она делала автоматически, мысли ее были заняты другим.

«Мэйс! – кричало ее сердце. – Мэйс, как же ты можешь?!»

Наконец отдых кончился, и вновь она сосредоточилась на управлении повозкой. Никогда переход не казался ей таким долгим и утомительным. Солнце палило так, что каждый шаг давался с трудом. Она поймала себя на том, что смотрит на повозку со злостью и страхом. Ей тут же вспомнился Оррин: как он дрожал над колесами и осями! Только бы они выдержали! Только бы продержаться…

Хорошо, что Кальф с Гертрудой. Но это сегодня, а завтра?..

Когда солнце уже опускалось, один из волов, самый слабый, отказался тянуть. Она щелкала рядом с ним кнутом, но вол только уныло смотрел на нее.

Эмеральда стерла с лица пыль, почувствовав ее горьковатый вкус во рту. Если падет этот вол, у них останется всего пять. Придется облегчить повозку. А что, если умрет еще один?

«Неудивительно, что Оррин постоянно был раздражен, – подумала она вдруг – Есть от чего портиться настроению».

Когда они остановились на ночлег, Эмеральда пошла к Гертруде.

– Я… Боюсь, вы оказались правы, – сказала она так тихо, что Гертруда подалась вперед, чтобы расслышать ее. – Наверное, мне действительно нужен мужчина в помощь.

– Я знала, что ты придешь к этому выводу, – ответила Гертруда. – Прости, дорогая.

Глава 30

Одинокий Волк устал. Рана, оставленная пулей на его правой руке, болела, несмотря на все растирания и мази. Раньше ему не раз приходилось испытывать боль, много шрамов оставили на его теле враги, не раз он попадал под камнепад в горах, подвергался нападению диких зверей, и всегда все обходилось. Но на этот раз его ранил белый человек. Наверное, в рану попал какой-то незнакомый ему яд.

Одинокий Волк покинул лагерь, оставив женщин хоронить мертвых и заботиться о раненых, и вот уже несколько дней следовал за караваном, стараясь держаться так, чтобы его не заметили. И это ему удавалось. Белые люди были наивны, словно дети. Они вели себя так неосторожно, что Одинокий Волк постоянно видел их. Весь маршрут был как на ладони. Вот прошла одна повозка, следом – другая, оставляя на земле глубокие шрамы. Вот и свежие отметины пребывания белых: разбросанные повсюду, где проходил караван, предметы. Безумцы! Их лошади и волы выедали плеши в побуревшей летней траве, которой не так много осталось.

Одинокий Волк знал, что белых не волнует то, что они делают с землей. Зачем, спрашивал он себя, они покинули свои земли и идут сюда? Для чего им нужно все больше и больше земли?

Он не мог с уверенностью ответить себе, зачем последовал за караваном. Может, из-за того, что белые убили его воинов, или из-за того, что превратили в кровавое месиво руки Встающего Солнца?