Время побежденных - Мария Семеновна Галина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Очень плохо, — вновь вставил индеец, — теперь он уходить.
— Послушай, как там тебя…
— Чоро! — подсказал доктор.
— Послушай, Чоро, хоть ты заткнись. Никуда он не уходить. Мы его вязать, понимай?
— Понимай. Ночью вязать, днем как? Очень плохо. Он все равно уходить.
— Вот дьявол! Послушай, док, — устало сказал Хенрик, — да сделай ты хоть что-нибудь!
— Я могу ввести ему успокаивающее, — задумчиво сказал док, — по крайней мере, хоть ночь пройдет спокойно.
— Ну ладно ночь, — вздохнул Хенрик, — а потом?
— Может, к утру он оклемается.
— Оклемается он! Как же!
Док порылся у себя в аптечке и извлек оттуда ампулу и шприц.
— На вашем месте я бы его не развязывал до утра, — сказал он, вгоняя иглу в предплечье Рамиреса. — А там видно будет.
— Как же мы пойдем-то, — сокрушенно спросил Карс, — если он связанный?
— Может, он к тому времени придет в себя. Если же нет…
— Тогда что?
— Развяжем ему ноги.
— Это демоны, — вставил Чоро, — он с вами не ходить. Он туда ходить.
— Ходить, ходить. Куда надо, туда и ходить.
Я подошел к Рамиресу. Успокаивающее, которое ввел ему док, уже начинало действовать — глаза у него были по-прежнему мутными, но дыхание стало ровнее.
— Представляешь, как он пойдет завтра с нами в таком виде? — сказал Хенрик.
— Нет… не представляю. Хоть знать бы, что с ним такое…
— Демон забирать его душа, — настаивал индеец.
…Ночь прошла паршиво. Да и наутро, когда мы тронулись в путь, к лучшему ничего не изменилось. Рамирес так и не пришел в себя. Он, правда, покорно поднялся и пошел за нами, но сделал это как-то механически, словно его мысли витали где-то далеко. На всякий случай Хенрик, который развязал веревки, стягивающие ему ноги, оставил ему связанными кисти рук.
Док, который осмотрел его перед выходом, сказал, что, может, Рамирес все еще находится под действием лекарства. Он по-прежнему не мог объяснить, что происходит с парнем. Видимых отклонений, сказал он, нет. Не знаю, что он имел в виду под видимыми отклонениями — может, если бы у Рамиреса начала отрастать третья нога…
Мы потащились дальше, вслед за Чоро, который, после того как мы неторопливо двигались все утро по пружинящей лесной подстилке, вдруг насторожился и стал нас поторапливать.
— Очень плохой место, — сказал он, — вы ходить быстрее.
— Чем ему тут не нравится? — спросил я. Местность вокруг выглядела точно так же, как и вчера, разве что лес стал гуще и почва болотистей.
— Да тут везде плохо, — ответил Хенрик. — Я вообще не понимаю, куда он нас тащит. Погоди.
Он достал из сумки карту и развернул ее, пытаясь сориентироваться.
— Что толку на нее смотреть? — спросил я. — Глен говорил, что после Катастрофы никто не составлял новых карт.
— Ну хоть как-то… сейчас я сверюсь с компасом, посмотрим.
Он достал компас и удивленно сказал:
— Вот дьявол!
Я склонился над нехитрым прибором. Светящаяся стрелка не стояла на месте: она выплясывала сумасшедший танец, рывками вращаясь на своей оси.
— Никогда не видел ничего подобного!
— Я слышал про что-то такое… — вмешался док, — магнитные аномалии…
— Ничего себе аномалия!
Индеец, который за это время успел уйти далеко вперед, обернулся и отчаянно замахал копьем.
— Зачем стоять! Уходить отсюда! Плохое место!
Хенрик пожал плечами, свернул карту и подтолкнул Рамиреса в спину.
— Ладно, пошли!
…Внезапно я понял, что вокруг стало гораздо темнее, чем раньше. Это была странная тьма — словно сам воздух вдруг перестал пропускать свет. По левую руку открылось еще одно болото — черная маслянистая грязь, из которой точно пальцы мертвецов торчали голые стволы деревьев с черными пучками листьев на верхушках. Между этими стволами вдруг вспучились и поползли бледные языки тумана, который испускал слабый свет.
— Не стоять, — вопил Чоро, размахивая копьем, — идти быстро! Очень плохо!
— А знаете, — вдруг сказал Хенрик, — тут по-своему даже красиво.
— Нырни туда, — посоветовал я, — оттуда, снизу, вид еще лучше.
— Иди ты к черту!
Не успел я сделать шаг, как Рамирес, который со связанными руками безразлично стоял рядом с доком, вдруг сделал резкий прыжок, метнувшись в сторону, точно заяц. Он перескочил через вывороченный корень огромного дерева, нависающего над маслянистой жижей, и ринулся вниз.
— О Господи! — Я в ужасе смотрел на фигуру, исчезающую в полосе тумана. — За ним!
— Куда за ним, — крикнул Хенрик, — там наверняка трясина!
Но я уже скатился с обрыва и перепрыгнул на островок, торчащий из черной воды. Потом еще на один. Спина Рамиреса маячила передо мной, то отдаляясь, то приближаясь.
— Рамирес! — позвал я.
Сзади донесся крик Карса:
— Олаф, осторожней!
Рамирес несся по болоту, каким-то шестым чувством угадывая места, где почва была относительно твердой. Мне не оставалось ничего, как следовать за ним. Пустое дело! Остановить его я не мог. Черт, не стрелять же ему в спину!
Стянутые веревкой руки мешали Рамиресу сохранять равновесие, и оттого он двигался рывками и неровными скачками. Несколько раз мне казалось, что он вот-вот упадет, но он каждый раз ухитрялся вновь выровняться и бежать дальше.
Я потерял из виду своих спутников — у меня просто не было времени оборачиваться, но хлюпанье у меня за спиной подсказывало, что сзади тоже кто-то бежит. Я прибавил темп, след в след повторяя путь Рамиреса. Туман светился, и казалось, что его фигура, попадая в очередную полосу тумана, то сжимается, то разбухает до невероятных размеров. Даже со связанными руками он бежал так быстро, что мне едва-едва удавалось поспевать за ним.
Наконец мне почти удалось нагнать его — он стоял на крохотной кочке, примеряясь для очередного прыжка. Мне там места не хватало. Я остановился и крикнул через разделяющую нас черную полосу воды:
— Рамирес!
Он даже не обернулся.
— Рамирес, вернись!
Видимо, следующий твердый участок был где-то далеко; он колебался. Казалось, он не знает, что делать.
Наконец он обернулся. Лицо его поразило меня; оно оставалось лицом Рамиреса, все черты были его, но по нему словно прошлась чья-то неуловимая рука, стерев всякое выражение. Он нерешительно топтался на месте, не говоря ни слова.
— Рамирес! — вновь сказал я как можно мягче. — Все в порядке. Иди сюда.
Он молча смотрел на меня. Сначала мне показалось, что он меня не узнает, но потом он с видимым трудом разжал челюсти и выговорил:
— Я не могу…
— Глупости. Ты можешь. Давай. Я освобожу тебе место. Возвращайся назад.
— Мне нельзя!
— Не говори ерунды!
— Ты не понимаешь, — сказал он, — вы все не понимаете.
И вдруг, оттолкнувшись от своей кочки,
