Облачная демократия - Леонид Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ранее вопрос о природе власти решался иррационально: просто считалось, что легитимная власть может принадлежать только монархам, которые получили ее непосредственно от Бога. Следовательно, законна только та власть, которая исходит из короля – пусть даже сам он фактической властью уже и не обладает. Но – он ее кому-то передал, органу ли или конкретному лицу, тем самым освятив носителей власти причастностью к безусловной божественной легитимности.
В принципе вся современная демократия до сих пор живет идеями и категориями XVIII века и Великой французской революции, которая стала практическим выражением всех брожений своего времени. В каком-то смысле мы все так и не выросли из коротких штанишек Великой французской революции.
Что же произошло тогда? Люди вплотную подошли к мысли, что никакого Бога, который назначает им королей, не существует. Ну, или Бог существует, но к королю не имеет никакого отношения, а потому короля можно даже и казнить.
Дальше все вроде логично: раз только народ имеет право управлять, то ему и власть. Но так как людей много и собрать их всех вместе довольно затруднительно, они просто должны избрать из своего числа наиболее достойных – тех граждан, которые и будут представлять весь народ во всех органах власти.
Вообще, Великая французская революция – это довольно странная вещь, особенно для наших русских реалий. Юридический смысл ее такой. Для утверждения новых налогов королевское правительство было вынуждено (нам, жителям России это трудно понять: как так, абсолютный монарх нуждается в согласии какого непонятного парламента для введениях новых налогов. Между тем вот такой был во Франции абсолютизм) созвать Генеральные Штаты. Мероприятие это во Франции не проводилось несколько веков.
По средневековым нормам делегаты были выбраны от трех сословий – от духовенства, от дворянства и от всех остальных, которые составляли третье сословие. Фактически революция началась с того, что депутаты, избранные для участия в работе Генеральных Штатов от третьего сословия, объявили себя парламентом, то есть присвоили себе полномочия, которых у них ни юридически, ни даже теоретически не было. Впрочем, практически они были правы: третье сословие было самым многочисленным и в экономике играло решающую роль. То есть налоговое бремя приходилось именно на него, и, должно быть, мысль о том, что налоги устанавливают духовенство и дворяне, а платят все остальные, толкала депутатов на подвиги. Кстати, и в американской революции идея налогов была весьма важной и отразилась в знаменитом лозунге No taxation without representation («Никаких налогов без представительства!»): жителям колоний казалось несправедливым, что налоги они платят, а в парламенте, заседавшем в далеком Лондоне, они никак не представлены.
Так вот, сами революционеры считали, что Францией после революции правит великий французский народ, но фактически у власти оказались во многом случайные люди, которые сами себя объявили носителями народного суверенитета. И не факт, если уж говорить начистоту, что весь французский народ, включая крестьян из дальних деревень, так уж сильно ненавидел Людовика XVI и действительно уполномочивал на что-либо Робеспьера или какого-нибудь Сийеса.
То же самое происходило и в России конца XX века, когда съезд народных депутатов объявил себя носителем высшей власти: нас избрал народ, и поэтому мы можем делать то, что считаем нужным: менять конституцию, увольнять или назначать министров. Это, несомненно, демократия, только с одним, но очень важным «но»: не люди напрямую собираются и говорят: «мы хотим видеть во власти того или другого», а их представители собираются и принимают решения. При этом постоянно предпринимаются всевозможные ограничения правомочий этих представителей: идеи императивного мандата, идеи предвыборных обещаний. Все это делается для того, чтобы человек представлял именно тех, кого он якобы представляет. Однако эти процедуры появляются не от хорошей жизни и, к сожалению, мало что дают в смысле реального народного представительства: как только депутат побеждает на выборах, реальных механизмов контроля за тем, насколько его деятельность соответствует всему тому, что он декларировал во время выборов, практически нет.
Глава 6. Проблемы аппроксимации
Идеальная модель прямой демократии, очевидно, может функционировать лишь в том случае, когда реализуются следующие допущения: во-первых, все люди хотят участвовать в управлении, и, во-вторых, все люди могут в нем участвовать, то есть достаточно компетентны: некая общность людей, отчетливо понимающая, что она управляет чем-то, собирается и принимает компетентные решения прямым голосованием.
Мы осознаем, что в реальности так не бывает, что в реальности слишком много проблем: и людей невозможно собирать постоянно, и непонятно, кто готовит все решения, и что подавляющее большинство людей совершенно некомпетентно. Поэтому прямая демократия рассматривается нами просто как идеальная модель, описывающая более справедливую и честную форму представительства мнений и позиций людей, чем опосредование таковых через структуры представительной демократии.
Представительная демократия появляется тогда, когда есть некое значительное количество людей – народ, который в своих маленьких округах (или по партийным спискам, что примерно то же самое, только вместо небольшого списка кандидатов избирателям предлагается небольшой список партий) избирает достойных и им передает свое право управлять.
Далее эти избранные люди где-то собираются и уже на постоянной основе принимают решения исходя из пользы тех людей, которые их послали. Возможно, такая идеальная модель какое-то время работала. И на некоторых территориях, особенно на местном уровне, где существуют небольшие муниципальные образования (например, всё в той же в Швейцарии), работает до сих пор. Люди собрались, выбрали местный совет, депутаты местного совета ходят по тем же улицам и решают проблемы своего городка, не теряя постоянного, живого, ежедневного контакта со своими избирателями. Но как только представительная демократия достигает уровня государства, когда избранные в одной местности люди отправляются в далекую столицу, начинаются проблемы, способы решения которых мы и пытаемся сейчас осмыслить.
Представительная демократия как идея, несомненно, хороша, но на практике даже та модель представительной демократии, которая сейчас реализована в ведущих европейских странах и в США, крайне далека от истинного народовластия.
Начнем с того (ранее мы уже обращали внимание на этот фактор), что, как только человек проголосовал, он уже не имеет отношения ко всему происходящему далее. Более того, его могут бесконечно обманывать. Избранные им люди перед ним никак формально не отчитываются, они могут принимать любые решения, а он сам не может их никак контролировать. В лучшем случае через несколько лет отказать им в доверии на следующих выборах. Но ведь несколько лет – это не так мало с точки зрения человеческой жизни: люди выходят на пенсию, дети рождаются, женщины уходят в декрет и так далее. Так что фактически гражданин пользуется своим правом один раз в несколько лет. Он приходит, отдает свой голос и все – больше у него нет никаких возможностей влиять на власть до следующих выборов. И это появилось не от хорошей жизни.
В принципе и все остальные демократические институты, которые сейчас кажутся нам естественными, – они все появились не от хорошей жизни, а от того, что прямая демократия невозможна, и поэтому ее нужно как-то аппроксимировать. В том числе институт разделения властей, который мы считаем очень хорошим, при прямой демократии не нужен (мы уже приводили пример сельского схода, который в пределах своего села вполне может замещать весь функционал и исполнительной, и законодательной, и судебной власти{5}). Если у нас есть народ, который является непосредственным источником власти и все решает, то никакого разделения властей не нужно, никто не должен никого контролировать, не нужна дорогостоящая и очень трудная в настройке система сдержек и противовесов{6}. То же самое с местным самоуправлением.
До конца XIX века, как мы уже говорили в предыдущей главе, цепочка власти выстраивалась сверху: от Бога к помазанному монарху и дальше вниз. Сейчас другая идея: сверху – государственная власть, а снизу, навстречу к ней, – местное самоуправление, которое должно быть независимым. Тем не менее сегодня местное самоуправление остается довольно сложной структурой, базирующейся на представительных принципах. Прямая демократия в современной России возможна (и существует) практически только на уровне ТСЖ: на общем собрании люди собираются и решают, как им жить, и никакие ветви власти им не нужны.