Окрашенное портвейном (сборник) - Георгий Янс

Михал Абрамыч надел очки, поднес близко к лицу мое заявление, написанное в жарких дискуссиях и начал читать: «…прошу принять меня кандидатом в члены КПСС, чтобы быть, как росинка на молодом побеге». Я оцепенел. Забыл переписать заявление? Михал Абрамыч засуетился: «Даже не представляю, откуда появилось такое заявление? Очевидно, Юрий Иваныч по молодости что-то напутал». Вот, гад. Сам надиктовал, а теперь все валит на меня.

– Наверное, в мастерских писали заявление? – Обратился ко мне директор. Я молчал, не зная, что сказать.

– Я не знаю, где он писал заявление товарищ директор. – Судя по обращению к директору, Михал Абрамыч сильно перетрухнул. – Юрий Иваныч мне передал его в коридоре на третьем этаже. Ведь так было Юрий Иваныч? – Мне ничего не оставалось, как молча согласиться. Он же продолжал оправдываться. – А я виноват, не досмотрел, по причине усталости бдительность потерял.

– Знаю, я, Михал Абрамыч вашу усталость. Напились, как всегда, и эту чушь надиктовали. Ладно, заявление он перепишет. Давайте перейдем к голосованию. – Директор взял на себя ведение собрания. – Вопросы к кандидату есть? Нет. Будем голосовать, Кто «за». Решение принято единогласно. Поздравляем Юрий Иваныч со столь значительным событием в вашей жизни. И всегда помните, коммунист должен быть кристально чистым, как росинка на молодом побеге…

Глава четвертая

Работа с учебником

Немного ошибся: восемь с половиной. До другой стены от стола около одиннадцати. Проверяю. Точно. Одиннадцать шагов, след в след. Посмотрел на часы. Прошло только две минуты. Господи, как же тянется время. Ладно, посчитаю, сколько же мы вчера выпили. Пили примерно поровну плюс – минус полстакана. А было нас около шести человек. Я» ломаюсь» обычно к концу второй бутылки. Значит, выпили мы около двенадцати бутылок. Сколько осталось времени? Еще целых тридцать пять минут. Ночевал я дома. Это скорее предположение, чем бесспорный факт. Иначе, с какой стати Маняша с утра звонила бы на работу и зло интересовалась, где я пропадал всю ночь. Тогда где же я был? Мои раздумья были прерваны вопросом:

– Юрий Иванович, на вопросы в любой последовательности можно отвечать?

Это Кочегаров с первой парты. Я не сразу понял, что он от меня хочет. Какие вопросы? Какая последовательность? Совсем забыл. Это он про вопросы к параграфу

– Ты можешь в любой последовательности.

Прошло еще две минуты. «Господи, куда же она запропастилась. Я же просил по – быстрее. «Одна нога там, другая здесь». От боли голову просто корчило и разрывало на части. В дверь постучали. «Она»! – обрадовался я. Но, каково же были мое разочарование и досада. В дверях торчала голова завуча, Лидии Сергеевны.

– Юрий Иванович, можно вас на минуточку, – позвала меня голова завуча.

– Слушаю вас, Лидия Сергеевна, – ответил, стараясь близко не подходить и не дышать в ее сторону. Но не получилось: слишком глубоко выдохнул от волнения.

– Ну и запашок от вас, Юрий Иванович, – Лидия Сергеевна брезгливо отмахнулась рукой. – Опять в мастерских гудели. Мой – то с вами был? – как бы невзначай спросила она.

Я на секунду задумался, что сказать. И решил ответить нейтрально:

– Не знаю Лидия Сергеевна. Может, был, а может, нет. Не могу ответить. Я даже сомневаюсь, а был ли там я. Вот, как раз ломаю голову над этой задачей. Был или не был? Вот в чем вопрос.

– Хватит паясничать. Допрыгаетесь, – прошипела она.

Но я не очень-то не испугался, потому что точно знал, что ее муж пил с нами. А главное, она сама все прекрасно знает, просто хочет проверить на прочность нашу мужскую дружбу.

– Ладно, в конце концов, это не мое дело, – уже более миролюбиво ответила Лидия Сергеевна. – И без вас голова пухнет от своих проблем. Я, что пришла. После шестого урока планерка. Явка строго обязательна.

– Есть, – попытался как можно бодрее отрапортовать я.

Голова завуча исчезла. Разговор с ней занял всего семь минут. Когда же она, наконец, придет? Я же просил, чтобы одна здесь, а другая…

– Юрий Иванович.

Опять этот Кочегаров. Засранец какой! Надоел уже со своими вопросами. Ладно бы, отличником был. Эти «ботаники» всегда все вопросы задают.

– Да, Кочегаров, я тебя внимательно слушаю.

– А, кто все сделал, что делать дальше? – действительно засранец. Уж этого от него точно не ожидал.

Я мучительно задумался. Интересно, как бы поступил на моем месте великий русский педагог Ушинский, если бы пришел на урок с такого «бодуна»? Наверное, сначала бы опохмелился. Царская самодержавная власть просто бы не допустила его не похмеленным на урок. Я живо представил себе картинку. Идет в школу грустный и понурый великий русский педагог Ушинский. А на входе его встречает швейцар, в руках поднос, а на подносе стаканчик запотевшей водочки, рядышком, порезанный кружочком малосольный огурчик и говорит: «Выпейте Ваше превосходительство водочки, а то, что-то вид у вас смурной».

– Юрий Иваныч? Что дальше-то делать?

Я – не Ушинский, и в школе развитого социализма нет швейцаров.

– Читай следующий параграф и отвечай на вопросы.

– У – у, – разочарованно протянул Кочегаров. – Я думал…

– А ты не думай. Читай и отвечай.

В дверь постучали. Теперь-то уж, точно она.

В дверях появилась очередная голова, но совсем не та, которую я ждал.

– Юрий Иванович, можно вас на минуточку, – позвала меня голова Петровича, мужа Лидии Сергеевны. Остатки волос, образующие на голове венчик, были взъерошены, сам сильно взволнован.

– Моя была у тебя?

– Была.

– Про меня спрашивала?

– Спрашивала.

– А ты, что ответил?

– Сказал, что не помню.

– У – у, ё. Что ты наделал. Она меня сегодня закопает

– Что наделал? Как было, так и сказал.

– Ты, что? Я же наврал ей, что у тебя заночевал.

– Да, я ведь живу на другом конце города.

– Вот, вот. Это и хорошо, что ты живешь на другом конце города. Ты себя плохо почувствовал. Я помог тебе добраться домой. Пока доехали, то да се. Время уже позднее. Телефон у тебя не работал, сообщить, что задерживаюсь не мог, поэтому и остался у тебя.

– И чего ты нервничаешь? Я же не сказал ей, где ты был. Я сказал, что не помню. А был-то ты, где на самом деле?

– Ты, что, действительно, не помнишь?

– Не помню.

– Мы с тобой из школы к Татьяне пошли.

– К какой Татьяне?

– Неужели ничего не помнишь? Ты даешь! К Степановой Татьяне пошли.

– Зачем?

– Да, как зачем? У нее всегда выпить есть. Тем более, что ты все кричал: «У меня недопитие, у меня недопитие. – Петрович с шепота сорвался на крик.

– Да, тише ты. Урок идет. А что дальше-то было?

– А дальше плохо было, – Петрович с сочувствием посмотрел на меня. – Мы с тобой пришли, правда, ноги ты уже слегка приволакивал, а у Татьяны гости. Она хоть и не очень обрадовалась нашему приходу, но приняла нас нормально, за стол усадила. Даже по рюмашке выпить успели. Ты слова хорошие сказал: про любовь и дружбу, со стихами, все, как полагается. Одна из подруг Татьяны рюмку только пригубила. Вдруг, ты, ни с того ни с сего, на нее кричать начал: «Я с уклонистами от генеральной линии партии за одним столом сидеть не буду. Настоящий коммунист пьет всегда до дна. Покажите мне здесь настоящих коммунистов». Схватил ее рюмку и в себя опрокинул. И вновь кричать: «Коммунисты, вперед! Налить еще настоящим коммунистам». Потом частушки распевал.

– Опять? Приличные?

– Если бы.

Я схватился за голову. Какой позор! Татьяна была заместителем Михал Абрамыча, за идеологию отвечала. Во, попал! Сколько раз давал себе зарок. Выпил стакан, все, о партии ни слова.

– И чем все это закончилось?

– Тебя выгнали, а меня оставили.

– А ночевал – то ты где?

– Где, где! – завелся от моей непонятливости Виктор Михайлович. – В Караганде. У Татьяны остался. Всю ночь за тебя просил, ходатайствовал, так сказать.

– А больше ты ничего не просил? – попытался я съехидничать.

– Остальное я получил на блюдечке с голубой каемочкой. Баба – класс! Даже не предполагал, что в вашей партии такие бабы могут быть, – Петрович самодовольно ухмыльнулся. Я всегда удивлялся Петровичу: внешне ничего особенного, жена под боком, и «пасет» постоянно, а женщины на него, как рыбы на нерест, косяком шли.

– В общем, так, – продолжил он. – На перемене беги к Лидке и скажи, что запамятовал, а теперь вот вспомнил – муж ваш у меня ночевал. Сделаешь?

– Сделать-то сделаю. Только я не уверен, что я сам дома ночевал.

А где ж ты был?

Не помню.

– Помнишь, не помнишь, а жене моей скажи, как я просил. Кстати, ты полечился?

– Да нет еще.

– А я принял. Пол – чекушки оставалось. Ладно, я пошел, а то мои оглоеды класс разнесут

Я опять наедине с самим собой, а до конца урока еще двадцать минут. Головная боль и напоминания о вчерашнем позоре доканывали меня. И все – таки, есть высшая справедливость! Я услышал голос той, которую так ждал.

– Юрий Иванович, можно вас на минуточку.