Любовь как закладная жизни (СИ) - Горовая Ольга Вадимовна

Глава 2

Он стоял в самом темном углу. Хотя, возможно, это Вячеславу так только казалось. Одно он знал точно — Агния его не сможет здесь увидеть ни при каких обстоятельствах. Нет, он не прятался от жены. Но она не знала о том, что он жив. Об этом говорили все, кого Боров только смог заполучить в свои руки, и он не сомневался, что они говорили правду. Сложно лгать, когда он «убеждает». И концерт не казался Вячеславу лучшим местом, чтобы объявить ей о своем «воскрешении».

Эта мразь, Шамалко, старательно скрыл от Агнии то, что его попытка убить Вячеслава не увенчалась в итоге успехом, и, судя по всему, продолжал наслаждаться мучениями женщины.

Боруцкий люто ненавидел Шамалко за это.

Не больше, чем себя, впрочем. За то, что так долго собирал силы, чтобы суметь выступить теперь против него. За то, что был недостаточно ловок, силен и расторопен, чтобы уберечь жену от всего. Господь свидетель, все его мучения и боль не выдерживали никакого сравнения с тем, что, наверняка, пережила она. И продолжала переживать.

Певица свободно и легко сидела на высоком табурете в центре зала с высоким коническим потолком. Здесь не было сцены, как таковой. Слушатели стояли вокруг, на некотором расстоянии, у стен, и на тупиковых лестницах, поднимающихся вдоль стен до середины высоты помещения. Оркестр расположился по бокам от певицы, не закрывая Агнию, и ее тонкая фигурка, подсвечиваемая лампами сзади, казалась еще более хрупкой и тонкой, чем полчаса назад, у дверей.

В последний раз, когда он видел ее, его Бусинка была на четвертом месяце беременности, и ее фигурка уже начала меняться, округляясь в талии. А он постоянно клал на ее проступающий живот руки, пытаясь уловить биение новой жизни, такой непонятной и оттого — таинственной и волшебной для него. У него должен был родиться сын…

Шамалко отнял у них и это.

Он отплатит.

Возможно, не ему, бандиту, горевать и мстить за отнятую жизнь. Возможно, это его расплата за все те жизни, которые погубил он. Все может быть, и Вячеслав готов был принять этот счет. Но только не Агния. Она не заслуживала такого горя. У нее не имели права убивать ребенка только из-за того, кого эта женщина посмела полюбить.

Вячеслав мучился от того, что они потеряли, но прекрасно отдавал себе отчет, что Агния восприняла это во стократ сильнее. Эта женщина и так потеряла в жизни слишком много. А он готов был мстить любыми методами и за малейшую ее боль.

Ее голос разносился по объемному пространству частного концертного зала, наполняя и окружая каждого. У его жены был великолепный голос, и даже то, то она сейчас плакала, этого не меняло.

Никто не видел и не понимал. Никто, кроме него. Вячеслав знал каждый тембр и каждую тональность ее голоса. То, как тот менялся, когда его Бусинка была весела, или грустила, когда она находилась в задумчивом настроении, или когда плакала…

На шее Агнии тускло поблескивала золотая цепочка, на которой, вместо кулона, висело массивное кольцо, определенно, не ее размера. Золотое. Мужское. То, что он всегда носил вместо обручального.

Вячеслав даже не представлял, что ей довелось вытерпеть, чтобы забрать его кольцо у Виктора. Что она вынесла, когда просто увидела то. На его пальце, который Щур отрезал вместе с мизинцем, чтобы принести доказательство его смерти Шамалко.

И об этом ли она думала, плача сейчас?

Он не мог смотреть на ее слезы. Не мог.

Но смотрел, сжимая искалеченные руки на толстых шипах роз, которые собирался отправить ей после концерта, не замечая, как рвет кожу и пачкает стебли кровью. Все его тело покрыто шрамами, одним больше — одним меньше, это уже не играло роли. Но ее страдания всегда причиняли ему такую боль, которую, кто б мог подумать, Вячеслав Боруцкий вынести практически не мог.

Он вытерпел все, что не раз творила с ним судьба: и пулевые ранения, и драки, и поножовщину, которыми изобиловала его жизнь. И тупой нож, которым ему Щур по живому отрезал пальцы, когда Вячеслав уже сам не знал, на каком свете находился. И челюсти бездомных псов, которые потом рвали его тело на части на свалке, и с которыми он отчаянно боролся за свою жизнь. Но ее страдания и боль рвали его душу, и с этой болью он справляться не умел.

Партию из какой-то оперы, в которых он так и не научился разбираться, несмотря на все ее старания, сменил романс, и Борова будто тряхануло, словно током прошибло по позвоночнику. Он почти вживую увидел совсем другой зал и сцену, на которой стояла белая ширма. И не было за той видно певицу, только тень. И голос, голос, который его парализовал…

Он не появлялся в ресторане пару месяцев, наверное. Так, забегал, проконтролировать Семена, припугнуть кого-то, если зарывался. По ночам, само собой, наведывался, сам ведь завел привычку принимать тех, кто приходил что-то просить. Но вот так, чтоб в разгар вечера, медленно и с толком посидеть, даже просто поесть нормально — времени не хватало. Столько дел навалилось, что Вячеслав ощущал себя белкой в колесе.

Нашли живность, чтоб его так.

Но в такие моменты больше всего и получается урвать. И он не зря парился — новое направление его «бизнеса» в виде двух ночных клубов, которые прежние хозяева оказались «вынуждены» продать, выглядело весьма многообещающе. Тем более с тем, что он заправлял алкоголем городе, что всегда приносило хорошую прибыль.

Да и наклевывающееся «соглашение» с одним из крупных воротил бизнеса в их области, сулило многое. Чем больше Вячеслав наблюдал за происходящими в их стране событиями, тем больше приходил к мысли, что надо создавать себе мощное прикрытие в виде «чистого» бизнеса, и переводить капитал туда. Так всем проще заправлять будет, да и свои люди в органах намекали, что в таком виде его сложнее прижать будет. Хоть и ясно, что мзду этим самым людям никто не отменял. Тогда они на любой бизнес сквозь пальцы смотреть будут. И его не потревожат.

Вот и старался, создавал себе этот самый «бизнес». Да и сам старательно пытался «обизнесмениться», хоть и не то, чтоб ловил от этого кайф. Но новые времена требуют новых решений, ….

Короче, замотался он в конец. Да и с собачьими боями там что-то у парней не ладилось, пришли к нему свои разборки мирить, будто Борову больше заниматься нечем. На кой ляд надо было те у него когда-то клянчить, если не могли поделить и удержать это в своих руках? Шпана. Думают только об этой минуте и как сейчас побольше загрести, а в завтрашний день заглянуть — ума не хватает.

Ладно, завтра разберется и с этими. А сейчас надо бы нормально, никуда не торопясь, поесть. Потом можно завернуть в сауну и позвонить Гели, чтоб подогнал нормальную девчонку. А то, и правда, даже расслабиться по-человечески некогда. Живет, что тот евнух.

На том и порешив, Вячеслав вышел из машины и зашел в ресторан через главный вход.

Неплохо, Семен, определенно, разбирался в течениях нынешнего времени. Все чин по чину, украшено к Новому году. Сам Боруцкий и не вспомнил бы об этом, наверное, не появись мельтешение надписей в витринах. Но это и не важно.

Делегирование полномочий.

Хорошая фраза, умная. Любил ту повторять его первый бухгалтер, а он человек был непростой, ученый. На кафедре преподавал. Хотя, если по правде и по жизни — идиот-идиотом. Нашел у кого воровать. Зарвался и обнаглел. Но то уже, как Господь человеку определил. Знал ведь, на что подвязывался.

С бухгалтером Боров разобрался, но фразу запомнил, как и суть. Каждый должен заниматься своим делом. Тем, в чем сечет лучше всего. И Семен, определенно, отрабатывал деньги, которые Боруцкий ему платил. Впрочем, дело было не только в любви администратора к работе. После случая с бухгалтером, он старался перепроверять всех людей, которые стояли на денежных должностях и могли подворовывать. И всегда имел на подхвате тех, кто разбирался в деле и мог обнаружить обман. Не зверел, понятное дело. Ясно, что по мелочи не углядишь, да и что он, не понимал, что некоторые слабости простительны? Но и не попускал.