Мазохизм: Юнгианский взгляд - Лин Коуэн

Средневековые флагелланты[7] могут служить примером крайнего стремления к публичному испытанию боли и удовольствия, порожденных религиозными и мазохистскими импульсами. В самом начале XI в. монахи-отшельники в местечке Камальдоли и Фонте Авеллана в Италии применяли практику самобичевания в качестве наказания. Эта практика вошла в обиход монашеской жизни, но вскоре проникла за монастырские стены и стала самым широко применяемым способом наказания среди всех уже известных. Фактически понятие disciplina, сначала употреблявшееся для определения всех видов наказания, назначаемых церковью, постепенно стало означать «наказание розгами».

Нам трудно представить, какая кровавая страсть руководила этими флагеллантами, какое неистовое желание могло достичь своего воплощения в изувеченной самоистязанием плоти. Нам привычнее более утонченное, не столь явное и внутреннее ощущение удовольствия-боли. Описание переживаний монаха XIV в. вызывает потрясение и вместе с тем завораживает. Этот монах холодной зимней ночью раздевшись донага, закрылся в своей келье… взял свои розги с острыми шипами и хлестал себя по телу, рукам и ногам, пока из него не полилась кровь, словно из наполненного до краев сосуда. Один из шипов плети был согнут в виде крюка: попадая на тело, этот крюк терзал и разрывал его плоть. Он хлестал себя с такой силой, что разорвал плеть натрое, а все стены были забрызганы кровью. Он стоял весь в крови и смотрел на себя. Этот взгляд был столь мучительно-ужасным, что во многом внешне напоминал возлюбленного Христа во время Его бичевания. Из жалости к себе он стал горько рыдать. Обнаженный, он пал на колени, обливаясь кровью, и в страшный мороз умолял Бога не обращать внимания на его грехи, отведя от них свой ласковый взор.

Целые процессии флагеллантов переходили из одного города в другой, в каждом из них пополняя свои ряды новыми самоистязателями. Иногда в количестве нескольких тысяч они приближались к церкви, вставали полукругом перед входом в нее — и начинался организованный обряд ритуального бичевания. Обнаженные по пояс бичующиеся совершали ритуал, исполняя торжественные песнопения и гимны, впадая в полную прострацию покаяния и поднимаясь, чтобы снова запеть гимн. В конце концов ритуал завершался жестоким самобичеванием всех участников, иногда длившимся несколько часов. По его окончании их изможденные тела были распростерты лицом к земле, полные стыда и восторга; спины были изуродованы так, что мясо висело клочьями, их розги, окрашенные в кроваво-красный цвет, были подняты в экстазе. Эмоциональное напряжение и чудовищное зрелище этой ритуальной масштабной публичной порки никогда не приводило к ее провалу, а наоборот, способствовало пополнению числа новообращенных флагеллантов.

Требования для вхождения в группу флагеллантов были очень конкретными и жесткими: все участники должны были принести клятву в беспрекословном подчинении Мастеру общины, но только на время участия в процессии (договор-контракт мало отличается от современного «мазохистского контракта», о котором пойдет речь несколько позже). Акцент делался на самоунижении. Его цель заключалась в том, чтобы заслужить прощение, но ритуальные процессуальные порки имели дополнительное воздействие, возбуждая участников для выполнения своей миссии искупления.

Флагелланты «считали самобичевание коллективным imitatio Christi (подражанием Христу), обладающим уникальной эсхатологической ценностью». Масса народа также верила в то, что совершаемое ими коллективное самонаказание должно приблизить эру Царства Христа, отвратив человечество от катастрофы, угрожающей ему полным уничтожением. Таким образом, мазохизм стал не только способом искупления грехов, но и способом выживания. Жестокий, бесхитростный и, наверное, слишком прямолинейный, с точки зрения нашего современника, все же это был очень эффективный и экзальтированно-возвышенный способ выживания в лживом и страшном мире. И, по всей видимости, этот ритуал радикально изменял мировоззрение многих его участников.

Взгляд на движение флагеллантов как на «явление массового психоза», а на его участников — как на «оппозиционеров», «психопатов» и «маньяков» был бы слишком ограниченным. Простая замена религиозных понятий («добродетель», «Бог», «греховность», «наказание», «искупление») психологизмами («идеалы Супер-Эго», «фигура Отца», «бессознательное чувство вины», «потребность в наказании»), по существу, ничего не объяснила. Этот феномен упорно продолжал существовать, отвечая социальным потребностям и потребностям души. В 1349 г. папа Климент VI объявил флагеллантов вне закона за распространение самых разных ересей. Но уже на следующий год многие из них понесли наказание в виде бичевания розгами на Высшем Алтаре Святого Петра, которое осуществляли священники, а не мастера их городских и сельских сообществ. В некоторых религиозных уставах самобичевание сохраняется и по сей день; его цель как формы наказания остается неизменной, да и в современной светской жизни его место практически не изменилось.

Две мои знакомые, бывшие монахини, исполняли послушание, в котором практиковалась «порка по пятницам» — индивидуальное самобичевание. Каждую пятницу по ночам они хлестали себя розгами по спине, усмиряя свою мятежную душу. Вместе с тем они обе сильно беспокоились — правда, больше на словах, чем на деле, — испытывая «мазохистское» чувство, так они это называли. Наряду с таким чувством и совершенно от него неотделимым было желание соединиться с Христом и понести наказание за отлучение от Него: и то, и другое порождало смутное ощущение удовольствия. Эти ощущения вместе с подсознательным и стыдливым ожиданием пятничной порки привели этих женщин к тому, что они стали считать мазохистским удовольствием наказание, которое назначали себе сами, т. е. еще одним грехом, заслуживающим наказания. Подобное тому, что происходило с ними шесть лет назад во время ритуальных публичных процессий, теперь совершалось в уединении в келье, однако предвосхищение и желание этого наказания и подспудное сексуальное желание в значительной мере искажали религиозное переживание этих двух человеческих душ.

Они страдают от психологического постулата, объясняющего, что религиозное чувство сводится к обычному сексуальному инстинкту и его отклонениям. К тому же они страдают от окультуренной идеи, что сексуальное чувство и религиозное чувство должны исключать друг друга. При этом чем больше розог, тем острее они ощущают болезненное удовольствие, требующее дополнительного наказания. Выйти из этого порочного круга помогло бы изменение отношения или/или на отношение оба/и то, и другое. Наверное, секс и тело были теми двумя основами, до которых так и не снизошло христианство. Скрытая роль, которую играют секс и тело в феномене мазохизма, будет обсуждаться в главе 2 «Унижение: погружение в основы мазохизма». А сейчас ограничимся тем, что скажем: в рамках христианства нет такого места, где тело ощущало бы себя достаточно комфортно. Вероятно, на более глубоком уровне мазохизм является одним из усилий психики сделать секс сакральным — содержать тело в состоянии духовности. Больше духовности отнюдь не означает меньше телесности.

Мы видим, что мазохизм, помещенный в психологический контекст, воплощает религиозную установку в отношении сексуальности. Вместе с тем он воплощает религиозную установку и к боли, и к страданиям. А так как мы страдаем, то мы обладаем по отношению к страданиям некоей установкой. Иногда, чтобы узнать свои установки, нам необходимо сделать передышку. В такие моменты наблюдения за собой наш слух становится «сверхчувствительным» к собственным словам и к тону, которым мы их произносим; мы отмечаем особенности жестов, позы и походки, появление слез. Иногда мы слышим совсем не спокойный внутренний голос, говорящий нам, что мы ненавидим свою боль, что сходим с ума или пребываем в полной панике от того, что придется ее ощутить и снова и снова с ней справляться. Иногда мы отмечаем, что обращаемся к своей боли, а не отворачиваемся от нее.

Мазохизм — это установка, которая делает из нас подвижников, преданных страданию. Страдание, о котором идет речь, с присущим ему резонансом религиозного чувства не столько относится к эйфории страданий, вызываемых лишь для того, чтобы почувствовать боль, и не столько к эйфории знания, что боль скоро пройдет, а за ней наступит долгожданное вознаграждение. Скорее это осознанная установка подвижничества по отношению к страданиям и содержащимся в них ценностям и смыслу. Мазохизм может способствовать тому, чтобы привести человека к страданиям, чтобы его душа могла еще глубже познать себя, — страданиям, исходящим из гнозиса и ведущим к гнозису. Самопознание причиняет боль; это знает каждый человек, покинувший сад Эдема. Будучи одной из фантазий души о страдании, мазохизм — это установка, способная привести к сочувствию, смирению и, возможно, даже исцелению, благодаря тому, что она отодвигает значение страданий («патологию») назад, к их трансперсональному источнику: архетипам или богам, формирующим душу, воздействующим на нее и движущим ею.