Исчезновение принца. Комната № 13 - Гилберт Честертон

Оба англичанина были в светлых костюмах и белых тропических шлемах, повязанных сверху тюрбанами, но этим их сходство в основном и ограничивалась. Почти одновременно они произнесли одно и то же слово, вот только интонации были совершенно разными.

– Вы уже слышали? – спросил человек, вышедший из клуба. – Изумительно!

– Изумительно, – ответил человек у колодца. Но первый мужчина произнес это слово так, как юноша может произносить его в адрес девушки, а второй – так, как старик может отзываться о погоде – искренне, но без всякой страсти.

И интонации эти были для обоих мужчин в достаточной степени характерны. Первый, некто капитан Бойл, выглядел молодцевато и молодо, имел темные волосы и огненный взгляд, только взгляд этот был огненным не по-восточному – в нем читались пылкость и честолюбие запада. Второй мужчина, гражданский чиновник Хорн Фишер, был старше и явно прожил здесь дольше. Глядя на его полуопущенные веки и вислые желтые усы, нельзя было не подумать о том, до чего странно, даже парадоксально видеть англичанина на востоке. Кровь у него была слишком горяча, чтобы он мог позволить себе утратить хладнокровие.

Никто из них не посчитал необходимым уточнить, что именно было изумительным, ибо то поистине были бы слова, пущенные на ветер. Весть о блестящей победе английских отрядов под верховенством ветерана столь многих блестящих побед лорда Гастингса над грозным объединенным войском турок и арабов газеты уже успели разнести по всей империи, включая и этот ее маленький аванпост, расположенный так близко к полю боя.

– Ни одна другая нация в мире не способна на такое! – горячо воскликнул капитан Бойл.

Хорн Фишер по-прежнему глядел в колодец, но почти сразу откликнулся:

– Да, мы действительно наделены искусством не совершать ошибок. Это то, что так и не удалось понять несчастным пруссакам. Сами они только то и умеют, что совершать ошибки, а потом жить с ними. Чтобы не совершать ошибок, действительно нужно иметь определенный талант.

– О чем это вы? – спросил Бойл. – Какие ошибки?

– Ни для кого ведь не секрет, что он чуть не обломал там зубы, – ответил Хорн Фишер. Мистер Фишер имел привычку утверждать, что ни для кого не являются секретом вещи, знать о которых было позволено лишь одному человеку из двух миллионов. – К тому же нам чертовски повезло, что Траверс подоспел так вовремя. Просто удивительно, до чего часто нас спасает заместитель главнокомандующего, даже когда главнокомандующий – великий полководец. Вспомните хотя бы Колборна при Ватерлоо.

– Теперь империи может отойти целая провинция, – заметил второй мужчина.

– Я думаю, Циммерны будут настаивать на границе по линии канала, – задумчиво промолвил Фишер. – Хотя ни для кого не секрет, что сейчас расширение границ не всегда так уж выгодно.

Капитан Бойл нахмурился с несколько озадаченным видом. Он смутно догадывался, что ни о каких Циммернах в жизни не слыхивал, поэтому ему оставалось одно – невозмутимо заметить:

– Мыслить нужно в масштабах империй.

Хорн Фишер улыбнулся, и надо отметить, что улыбка у него была очень приятной.

– Здесь все мы – всего лишь маленькие англичане, – сказал он. – Будь его воля, он бы и носа не высунул с Британских островов.

– Простите, но я вас не понимаю, – подозрительным тоном произнес молодой человек. – У меня такое впечатление, будто вы не в восторге от Гастингса и… и… вообще от всего.

– Я восхищаюсь им бесконечно, – ответил Фишер. – Он как никто подходит для этого поста. Гастингс понимает мусульман и может делать с ними все, что захочет. Именно поэтому я против того, чтобы натравливать на него Траверса, хотя бы из-за этой последней заварухи.

– Я, право, не понимаю, к чему вы клоните, – откровенно признался второй мужчина.

– Ну и правильно делаете, – пренебрежительно заметил Фишер. – Но к чему все эти разговоры о политике? Вы слышали арабскую легенду об этом месте?

– Боюсь, что арабские легенды меня мало интересуют, – сухо отозвался Бойл.

– Это большая ошибка, – ответил Фишер. – Тем более с вашей стороны. Лорд Гастингс сам превратился в арабскую легенду, и это, возможно, величайшее из его достижений. Если его репутация пошатнется, это ослабит наши позиции по всей Азии и Африке. Ну так вот, эта легенда о колодце, который уходит в глубь земли, никто не знает как глубоко, всегда приводила меня в трепет. Сейчас она имеет магометанскую форму, но я не удивлюсь, если на самом деле предание это появилось задолго до рождения самого Магомета. Вся эта история связана с человеком, которого они называют султаном Аладдином. Нет, это, конечно же, не тот Аладдин, которого мы знаем по сказке про лампу, похож он на него только тем, что имел дело с джиннами или гигантами, или чем-то наподобие. Говорят, он повелевал гигантами, строившими для него нечто наподобие пагоды, которая вздымалась все выше и выше, выше всех звезд. «Наивысшее для величайшего», – как говорили люди, когда строили Вавилонскую башню. Только строители Вавилонской башни были обычными, скромными людьми, мышами по сравнению с Аладдином. Они хотели всего лишь достичь небес – сущая безделица. А ему была нужна башня, которая достигла бы небес и ушла еще выше, и более того, он хотел, чтобы она продолжала расти бесконечно. Но Аллах сбросил его на землю, поразив молнией, которая пронзила землю, оставив дыру, и стала погружаться все ниже и ниже, пока не образовался колодец, не имевший дна так же, как его башня должна была не иметь вершины. Вот по этой перевернутой башне тьмы душа султана и падает вниз, и падению этому не будет конца.

– Ну и странный вы человек, – сказал Бойл. – Вы говорите так, будто верите в эти сказки.

– Может быть, и верю, но не в сказки, а в заложенную в них мораль, – ответил Фишер. – Но вот идет леди Гастингс. Вы, кажется, знакомы.

Клуб у поля для гольфа, разумеется, посещали не только любители гольфа, служил он и для множества других целей. Это был единственный культурный центр гарнизона, помимо военного штаба (в котором царили сугубо военные порядки), где могли собираться люди из общества. Здесь были бильярдная, бар и даже превосходная справочная библиотека для тех безрассудных офицеров, которые относились к своей работе серьезно. К ним относился и сам великий генерал, его серебряно-седая голова с бронзовым лицом, точно голова отлитого из бронзы орла, часто склонялась там над библиотечными картами и книгами. Великий лорд Гастингс верил в силу науки и учебы, как и в некоторые другие суровые жизненные идеалы, и бывало по-отцовски напутствовал юного Бойла, наведывавшегося в этот храм просвещения гораздо реже. Вот и сейчас молодой человек вышел на площадку для гольфа через застекленные двери клуба после одного из таких коротких уроков. Впрочем, прежде всего клуб служил местом, где протекала светская жизнь дам (по крайней мере здесь их бывало не меньше, чем мужчин), и в подобном обществе леди Гастингс чувствовала себя королевой почти так же, как в бальном зале собственного дома. Она была в высшей степени предсказуемой особой и, как кто-то подметил, испытывала безграничное желание таковой казаться. Леди Гастингс была намного младше своего супруга, и бесспорная красота ее порой таила в себе неведомую опасность. Когда она выпорхнула из клуба и увела с собой молодого солдата, мистер Хорн Фишер с несколько насмешливой улыбкой проводил ее глазами, после чего его сделавшийся печальным взгляд обратился к зеленым колючим зарослям вокруг колодца, состоящим большей частью из тех кактусов, в которых толстые, мясистые листья растут без ножек или веток прямо из других листьев. В его живом воображении тут же появилось зловещее ощущение диких зарослей, бессмысленных и бесформенных. На западе растение тянется вверх, чтобы увенчаться цветком, который и является его смыслом и сутью, здесь же беспорядочное нагромождение отростков напоминало ночной кошмар, в котором из рук вырастают руки, а из ног ноги.

– А провинции к империи все прибавляются, – с улыбкой произнес он и, погрустнев, добавил: – Пожалуй, я все же был не прав.

Размышления его прервал сильный, но приветливый голос. Фишер поднял глаза и улыбнулся, увидев лицо старинного друга. Нужно заметить, что голос его был намного более приветливым, чем лицо, которое с первого взгляда можно было бы назвать и мрачным. Квадратная челюсть, тяжелые насупленные брови – типичное лицо блюстителя закона – принадлежало человеку самому что ни на есть порядочному, хоть сейчас он и был прикомандирован на полувоенных началах к полиции этого дикого края. Кутберт Грейн в большей степени был криминологом, нежели юристом или полицейским, хотя в этом более варварском окружении с успехом сочетал в себе все три ипостаси. Он раскрыл не одно загадочное восточное преступление. Однако, поскольку мало кто был знаком или испытывал тягу к подобному увлечению или, вернее сказать, области знаний, его интеллектуальная жизнь проходила в одиночестве. Хорн Фишер был одним из немногих исключений, ибо имел удивительный талант разговаривать почти с кем угодно практически на любую тему.