Кабы не радуга - Борис Херсонский

"Старик ударами каблука…"

Старик ударами каблукадобивает оскалившегося зверька.Потом за хвост поднимает тельцеи отбрасывает. Второй негодяй безрук.На культю насажен железный крюк.Что еще сказать о его владельце?

Всюду мертвые крысы. В толк не возьму:всюду мертвые крысы – это к чему?Не поминай суму и чуму.Особо чуму. Все равно не услышу.Лучше вот погляди: покидая крышу,химера летит головой во тьму.

Пьет вино душегуб, не чувствуя губ.Льнет к суккубу инкуб, к инкубу – суккуб.Самцы ревут, покрывая самок.На кресте собора железный петухсвятой розарий читает вслух.

Из вершины холма выпирает Замок.

"Вот Сатана. Он едет верхом…"

Вот Сатана. Он едет верхомна хромой седой кобылке с грехомпополам, с погибелью накоротке.Проезжает узкую улочку. Вдругпред ним – река и цветущий луг,и лодка плывет по реке.

На одной ноге, на самой корместоит монах не в своем умес горящим крестом в руке.Он корчит гримасы, поскольку огоньразгорается, жжет ладонь.И лодка плывет по реке.

Огромные рыбы всплывают со дна.В чешуе отражается седина:бес в ребре, седина в бороде.В облаках читают псалом чтецы.Дьявол скачет во все концы,а лодка плывет нигде.

В небе – Агнец с крестом меж роговсмотрит вниз. Он видит враговсоцветьем несчетных глаз.Он видит всадника и пловца,пешего, лешего, подлеца,но прощает – на этот раз.

"Во времени, как и в пространстве, есть святые места…"

Во времени, как и в пространстве, есть святые места.Места паломничества. Здесь нечестивых устав кровь замолкают, припадая к подножью креста.

Здесь капюшон закрывает верхнюю половину лица,но по излому губ и острому подбородку узнаешь гордеца.Потом – второго и третьего. И так без конца.

Посмертные судьбы врагов разведены по полюсам:в пылающий центр земли, к слюдяным небесам,совершенно безоблачным. Что хуже? Не знаю сам.

Поющие ангелы. Квадратные ноты. Круглые рты.Ниспадающие одежды скроены из пустоты.Господи, я взываю к Тебе, но не слышишь Ты

ни моей мольбы, ни его, ни вообще ничьей.По цветущему лугу бежит звенящий ручей.У разрушенных врат алебастровый старец со связкойключей.

"Улочка слишком узка. Когда из окна…"

Улочка слишком узка. Когда из окнальют нечистоты – не увернуться. В столицедела обстоят иначе. Там повсюду виднарассудительность герцога, да продлитсявремя его владычества! – молится вся страна.

Там вдоль домов – канавы. На каждом доме балконзакрытый, но с круглой дырой в полу. Оттудавниз низвергаются желтые струйки или слышится стон:кто-то выдавливает экскременты. Ночная посудатам не нужна. О, герцог! О нас позаботился он.

Конечно, по улице ходят посередине, гуськом.Опять же запах. Но лучше с плеском в канаву,чем прямо на голову. Даже мечтать о такомпрежде не смели. На площади видишь оравувосторженных граждан. Герцог сидит верхом

на любимой кобылке. Как любимой? Это вопрос.Всякое говорят. Скотоложство – личное делоскотоложца. Пустяк, если вспомнить горбатый носгерцогини, ее большое, должно быть дряблое тело,собранный на макушке узел седых волос.

Закипая, огромное облако заполняет весь небосклон.Но толпа не расходится. Также и смена столетийне мешает сброду сбегаться со всех сторон,чтобы увидеть, как герцог, епископ и некто Третийпосредине площади плотью выкармливают ворон.

"Человек никогда не бывает один. Рядом…"

Человек никогда не бывает один. Рядом(или, вернее, над) глядит немигающим взглядомГосподь, а в подполье мышью скребет Сатана.Иногда он выскакивает на пружинке.Это он, я знаю его ужимки,да и тень на стене хорошо видна.

Я бросаю в него чернильницей. Мимо!Он смеется беззвучно, рожи корчит незримо.По стене растекаясь, причудливое пятнонапоминает опять же исчадье ада.Сквозь окно доносится блеянье стада,и вечерний свет наполняет окно.

Городок сжимается, в небо выставив шпили.Ратуша и Собор. Кто знает, зачем мы жили?Между Спасеньем и гибелью, как между двух огней.Между матерью и отцом – духовной и светской властью.Между бездной и бездной. Между страстью и страстью.Спит душа. Холодные звезды стоят над ней.

"Если стремишься к Богу, тело само по себе…"

Если стремишься к Богу, тело само по себеудлиняется и сужается. В постоянной борьбеплоти и духа черты заостряются. Глаз намне велено поднимать, чтобы не быть соблазноми себя поберечь. Упругие, нежные груди(если вы девушка) теряются в складках платья.

Страшный суд (сие же последнее буди! буди!)в облаках раскрывает свои объятья.Пастырь добрый овечку кладет на плечи.Не плачь! Время ранит, а вечность лечит.

Все это так, но легкий изгиб бедра,выставленная чуть вперед нога,улыбка, мелькнувшая на мгновенье,говорят о том, что на белых ризах добраможно найти отпечатки пальцев врага.Тебе понравилось прикосновенье.

И тогда остается сделать последний шаг.Превратиться в скульптуру. Напоминающие лягушатангелы держат герб. Властители в нишахпохожи на нищих духом. Или просто на нищих.

И ты – среди них. В углубленье последней стеныпоследнего храма в стране. Верней – в осколке страны.

"Нет, это не жизнь. Скорей – удачный эскиз…"

Нет, это не жизнь. Скорей – удачный эскизнеудавшейся жизни. Так, ступив на карнизи оступившись, с ужасом смотришь вниз

и видишь просторные бархатные луга,петлистую реку, размывающую берега,а дальше – края, куда не ступала нога.

А выше – небо, куда не залетало крыло,где кучевое облако никогда не плыло,где не светит солнце – и без того светло.

На лугу – теленок. У теленка две головы.Рядом с овцами мирно пасутся львы.Мяса не ест никто. Проблема в нехватке травы.

Прозрачную воду не рассекает плавник.На поплавок не глядит, набычившись, отставник.Восковой младенец к янтарной груди приник.

Между греком и итальянцем время зажато в тиски,где рай и геенна как муж с женою близки,на влажной простыне – черные курчавые волоски.

Умей наслаждаться. Каждый день напивайся пьян,приводи ежемесячно новую девушку из крестьян,каждый год четвертуй смутьяна, если найдетсясмутьян.

Раз в пять лет выбирайся к герцогу на турнир,там герцогиня, сидя под лозунгом "Миру – мир!",дает для храбрости рыцарям рыбий жир.

Теперь – опускай забрало. Скачи, наставив копье,сквозь щель любуясь на Даму, ее цветное тряпье.И если днем победишь, то ночью получишь Ее.

"Это стихи об отсутствии времени. Вот актер…"

Это стихи об отсутствии времени. Вот актервозлежит на ложе. Вокруг суета: очередная сменадекораций. У столба раскладывают костер.Костер догорает. Река, голубая, как венана локтевом сгибе, течет по холсту слеванаправо или справа налево. Непорочная Девастоит на центральной площади, удивленноозираясь. Выставив копья, колоннанарисованных воинов марширует куда-то,скорее всего в Палестину. Точные датыникому не известны. Точное время тоже.Пепел уносит ветром. Актер возлежит на ложе.

Собственно, есть часы. Солнечные. Но стрелка,вернее тень от нее, не имеет значения. Ибонебо затянуто облаками. Цифры написаны мелко.Читать никто не умеет. Что ж, и на том спасибо.

Лицедей не действует и не имеет лица. Его не станутхоронить в освященной земле. Но землю и святость забылиза пределами декораций. Бумажные розы не вянут.Их вечной красе не помешает ничто, кроме пламениили пыли.

"Статуя в нише. Витраж в окне. Пейзаж или портрет…"

Статуя в нише. Витраж в окне. Пейзаж или портретвнутри заглавной буквы. Все на своих местах.Перстень, ларец и сердце. У каждого свой секрет.В перстне – отрава, в ларце – завещание,в сердце – страх.

В стене за портретом скрывается вход туда,откуда выхода нет и не может быть.По сводам стекает мутной струйкой вода.Высохли кости мои. Боже, как хочется пить!

Пустые глазницы мои заполняет свет.Воздух в клетке грудной заперт – не продохнуть."Этот скелет покоится тысячу лет", —бормочет экскурсовод. И продолжает путь.

Цепочкою вслед за ним уходят люди в плащах,кожаных куртках или демисезонных пальто.Они любят наспех, похмеляются натощак.Всегда торопятся. Нужно спешить, а то

опоздаешь к отправке автобуса. Около двухминут займет обозренье страдающего Христа.Ангел поет хорал. У него абсолютный слух.Может напеть по памяти или прочесть с листа.

"Домино со стуком вываливают на стол…"