Россия против Запада. 1000-летняя война - Лев Вершинин

Отдадим должное эстонскому «хирду»: он не рассыпался, но остановить «железных людей» или хотя бы взломать их ряды, добравшись до пехоты, не получилось. Меченосцы медленно, со скрипом, но все же прорубались сквозь ряды противника. На флангах все шло совсем иначе. Атака латгалов не удалась, и началась длинная кровавая рукопашная, зато на правом фланге ливы, как аккуратно пишет Генрих, «внезапно решили сражаться вместе с немцами», то есть просто сломали строй и побежали под защиту клина, что дало эстам возможность даже нанести удар по оголенному участку «свиньи». Однако, судя по всему, именно в этот момент погибли Лембиту и его заместитель, после чего немецкий клин, пользуясь временным замешательством противника, все же пробил строй «варваров» и вывел им в тыл пехоту, под ударом которой эсты дрогнули и побежали. Общие потери убитыми – считая погибших и на поле боя, и в ходе преследования – составили почти 1000 человек, победителям достался весь обоз эстов и более 2000 лошадей, что само по себе было тяжелейшим ударом по экономике маакондов. Орден, впрочем, тоже понес значительные потери: рыцарей, правда, погибло немного, но немецких кнехтов, не говоря уж об ополчениях союзников, пало гораздо больше. А ведь это был «золотой фонд» епископства, достойные немецкие переселенцы! Эсты же, хоть и разбитые, хоть и потерявшие лидера, еще далеко не встали на колени, да и «русская проблема» никуда не делась. Стало ясно, что своих сил не хватит, и Альберту пришлось пойти на шаг, от которого он долго уклонялся: принять помощь датского короля. Естественно, в обмен на часть территории.

О, эти русские…

Датчане не отказались. В 1219-м они оккупировали часть островов, высадились на побережье в районе городка Колывань, взяли его и основали крепость Ревель ака Танне Линн («датский город»), по ходу дела помогая немцам усмирять мааконды. Теперь вся надежда эстов была на русских. Они каялись во всем и просили, забыв обиды, помочь. В Новгороде ситуацию понимали. Несмотря на то что ситуация в городе на Волхове была не лучшая для активной внешней политики (всего за шесть лет, с 1218-го по 1224-й, там сменилось пять князей), «мужи новгородчи» дважды, в 1219-м и 1222-м, приходили на помощь соседям. Однако и две осады Вендена, ключа к Риге, и осада Ревеля были неудачными, мощные укрепления и тяжелые камнеметы спасали гарнизоны. Более того, в 1223-м немцы, отвечая ударом на удар, взяли Вильянди, повесив всех пленных «на страх и ужас другим русским», а в 1224-м, максимально мобилизовавшись, двинулись на самую сильную русскую крепость – Юрьев, где княжил Вячеслав Борисович – тот самый «Вячко» из Кукейноса, принявший под свою крышу отряды еще непокоренных эстов во главе со старейшиной Мээлисом, вроде бы сыном покойного Лембиту.

Силы были несопоставимы, помощи из Новгорода или Пскова, не говоря уж о Полоцке, не предвиделось. Однако предложения немцев о капитуляции, весьма, между прочим, выгодной и почетной – свободный выход со всем имуществом, семьями, оружием и казной, и все это всего лишь за то, что князь покинет «отступников-эстов», – были отвергнуты наотрез: «Како стоим заодно, тако и ляжем». Несколько попыток штурма ничего не дали. Тогда, после прибытия подкреплений, было решено устроить еще один штурм, окончательный, с участием всех, вплоть до высшего состава ордена. Единогласно была принята также идея двух рыцарей, Фридриха и Фредегельма, недавно прибывших из Германии: «Взявши город, жестоко наказать жителей в пример другим, чтобы задать этим другим великий страх, князя же, покровителя язычников, вознести выше всех, повесив на самом высоком дереве». А затем был приступ, долгий и кровавый. Бились жестоко, без пощады, но немцев было больше, и они сумели ворваться в город, а потом на плечах начальства ворвались леты и ливы, и началась резня. Никому не было пощады. Бой продолжался до глубокой ночи. Уйти из крепости не удалось никому, да никто особо и не пытался. Все пленные, около сотни мужчин и женщин, русских и эстов, были повешены, тело павшего в бою князя выбросили в овраг на корм зверью. В живых оставили лишь одного пленника, «слугу» (полпреда) суздальского князя, – ему дали лошадь, еды на дорогу и отпустили в Новгород – рассказать своим, что «убиша князя Вячка немцы в Гюргеве, а город взяша». Над землей эстов, ставшей наконец частью Единой Европы, вставала заря новой жизни.

Глава VI. Оккупация

Мнение свыше

Гибель Лембиту и падение Юрьева для Прибалтики означали многое. Если уж у драчливых эстов, да еще и при русской поддержке, не хватило сил справиться с «железными людьми», это, в понимании тех мест, означало, что лучше никому не рыпаться. Используя, как нынче говорят, благоприятную конъюнктуру, епископ Риги и его вассалы-меченосцы начали прибирать к рукам что плохо лежит, благо в Полоцке начались серьезные усобицы и «русский фактор» на какое-то время стал неактуален. Побежденных эстов, правда, особо щемить не стали, ограничившись обязательным крещением, данью и поставкой войск для своих походов (против чего эсты, надо сказать, возражали куда меньше, чем против крещения и дани), а вот предков латышей обнулили круто. Ливы и так были уже прижаты к ногтю, теперь их судьбу разделили курши, а потом и земгалы, попытавшиеся было заполнить «вакуум силы» и тут же надорвавшиеся. Себе на беду, вдохновленные успехом братья-меченосцы ввязались в войну и с резко идущими на взлет литовцами – и вот тут-то белая полоса кончилась. В 1236-м, при Шавлях, Орден Меченосцев был бит (не без помощи эстов, в решительный момент ударивших в спину господам) с такой силой, что перестал существовать, а его остатки перешли в ведение западного, Тевтонского, ордена, в статусе «регионального» Ливонского. Поскольку братья-тевтоны напрямую подчинялись Папе, а братья-ливонцы – рижскому епископу, начались скандалы, ослаблявшие «железных людей». К тому же приоритетом Тевтонского ордена были земли пруссов, а бывшие меченосцы (ныне «ливонцы») требовали натиска на Восток и покорения Пскова, Новгорода, а там и еще чего-нибудь, тем паче что аккурат тогда по Руси гуляли татары, в связи с чем дело казалось верным. Кончилось все, как известно, поражением на Чудском озере, после чего «ливонцы» присмирели и подчинились Кёнигсбергу в полной мере. Однако и у «тевтонов» все было не слава богу. Реагируя на чересчур опасное усиление все той же Литвы, они в 1260-м устроили тотальный поход на Миндаугаса Объединителя и, зарвавшись, получили под городком Дурбе свои «Шавли». А как следствие – знаменитое Великое Прусское восстание, поставившее орден на грань гибели, каковая, наверное, и не замедлила бы, не снаряди заинтересованные лица прямую интервенцию из Германии.

В конечном итоге от больших походов пришлось отказаться. Литовцев пару десятилетий «братья» вообще так боялись, что не рискнули связываться даже когда «король Литвы» погиб, а в жемайтских лесах и болотах началась драка за право быть новым Миндаугасом. Но и позволять себе застаиваться на месте орден не мог, так что действовал потихоньку, отгрызая кусок за куском у не умеющих объединиться мелких местных племен, на что, в очередной раз, столкнулся с русскими, которые, без спора, вовсе не были непорочными ангелами, никого никогда не обижавшими, а в походы ходившими исключительно обороны ради. Все у них было как у всех. С соседями на межах резались только так – и по поводу, и без повода, типа удаль показать да барахлишком разжиться. Однако в 1268-м все было чуть иначе. Зимний поход «в немцы», запланированный Господином Великим Новгородом, имел некоторую специфику: конкретно насекомить предполагалось не всех «немцев» подряд, а исключительно «даньских». То есть датчан, владевших тогда, как мы уже знаем, третью будущей Эстляндии. Были у мужей новгородских с датскими фохтами какие-то серьезные разногласия, разрешить которые без крови не получалось. Орден же по предвоенной диспозиции оказывался как бы в стороне. С Данией у него был договор о союзе, однако предполагал сей документ совместные действия только в случае, если союзника атаковали вовсе без причины, а у датчан какой-то пушок на рыльце имелся. К тому же разведка донесла куда надо информацию о том, что в кампании примут участие и низовские дружины. Так что еще в разгар подготовки к походу Новгород посетило полномочное посольство ордена и епископа Рижского, сообщившее, что в предстоящей войне участвовать genossen не хотят, и поклявшееся не помогать датчанам. Позже, уже в Риге, на встрече с ответным посольством, епископы и Великий магистр Отто фон Роденштейн клятву подтвердили, скрепив целованием креста и печатями. Это считалось надежной гарантией.

Датчане, однако, забеспокоились и, понимая, что в одиночку не устоять, приняли меры. Их тайное (русские о нем так и не узнали) посольство предложило братьям-рыцарям не думать о глупостях, а взвесить все, как пишет Магнус Стодтхольм, «с точки зрения уникально удобно для Европы сложившейся ситуации». Взвешивать, в самом деле, было что. Для похода на Раковор, а затем, если повезет, то и на Ревель, русские стянули практически все имеющиеся силы. Резервов, по факту, не оставалось ни в Новгороде, ни в Пскове, ни даже «на низах» у великого князя. Таким образом, сломав русскую рать и, как формулирует тот же Стодтхольм, «нанеся русским максимальный урон в боеспособных мужчинах», можно было рассчитывать по горячим следам, на плечах бегущих, быстро оккупировать Новгородскую и Псковскую земли. Даже, если повезет, занять и оба города – и тогда уж не менее года спокойно закрепляться в новых владениях. На что и Папа, и император, и князья Священной Римской Империи, несомненно, прислали бы и денег, и людей. Особый упор делался на то, что все продумано и неудача попросту невозможна, поскольку русским придется столкнуться с «войском, вдвое большим, нежели они рассчитывают, к тому же занявшим позиции по своему усмотрению; для успеха осуществления плана нужно только соблюдать полную тайну».