Волкодавы СМЕРШа. Тихая война - Олег Таругин

Несколько секунд буравил обоих глазами, затем задал вопрос:

– Самозащиту без оружия изучали?

– Так точно.

– По Спиридонову или Галковскому? – уточнил Корень, имея в виду авторов наставлений РККА по рукопашному бою[6].

Курсанты быстро переглянулись, не сговариваясь, ответив:

– Вроде по Галковскому, товарищ командир.

– Добро. Ну что ж, бойцы, покажите, чему вас в армии учили. Гимнастерки долой, ремни тоже, обувь по желанию. Цель – победить противника. Не увечить, промеж ног не бить, по глазам и горлу ударов не наносить, других подлых приемов не применять, до этого мы еще дойдем. Но бить всерьез, по-настоящему, чтобы до крови. Ну, готовы?

– Так точно.

– Работайте. Остальным смотреть со всем вниманием. Потом и до вас очередь дойдет. Сегодня у всех лица слегонца помятыми будут, это уж точно. Начали!

Александр бросил на застывшего в двух метрах противника короткий взгляд, быстро, как учили, срисовывая и анализируя детали. Примерно его роста и комплекции, самое обычное лицо, не за что и зацепиться. Напряжен, не знает, с чего начать, ожидает подвоха – как, собственно, и сам Гулькин. Судя по положению рук, правша, опорная нога тоже правая. Чуть прикусил нижнюю губу – волнуется…

– Ну, и чего в гляделки играете? – добродушно подбодрил Корень. – Германцу тоже станете перед схваткой глазки строить, словно бабе понравившейся? Начали, я сказал! Пять минут у вас.

Бить боевого товарища, вполне вероятно, такого же погранца, как он сам, Гулькину казалось немыслимым. Он же не немец, не фашист?! Но и не бить тоже нельзя, вот в чем загвоздка… Разумеется, когда Сашка проходил подготовку для службы в погранвойсках, он не раз участвовал в учебных поединках. Но тогда это было… как-то иначе. Провел пару-тройку заученных приемов, завалил противника на пыльный мат – и все. Сейчас же от них определенно ожидали чего-то совсем другого.

– Ну, давай, что ль, первым, братишка, – едва слышно пробормотал противник.

– А чего это я?! – возмутился Сашка. И, мгновение поколебавшись, несильно толкнул того в грудь. Без особого напряжения отбил вялый удар в скулу, ответил, стараясь не переусердствовать. Кулак скользнул по лицу, даже кожу на костяшках не ожгло. Несколько секунд курсанты топтались на месте, бестолково толкаясь и пробуя друг на друге запомнившиеся приемы той борьбы, которой их некогда обучали. Пару раз Александру почти удалось провести локтевой захват, пытаясь взять соперника на удушающий прием, но тот вывернулся. Попытавшись в ответ подбить его ногу и опрокинуть, что ему тоже не удалось, хоть оба и упали. Загиб руки за спину и бросок через бедро тоже не особенно удались – уровень подготовки у обоих оказался приблизительно одинаковым.

А затем рядом возник инструктор, плавным движением ввинтившийся между ними:

– Совсем охренели, бойцы? Так бабу свою учить станете, ежели изменит да от соседа понесет. Если супротив вас настоящий германский диверсант будет, оба трупы! Или, может, тут кинофильму снимают, а я не в курсе?

И, внезапно изменившись в лице, ухватил Гулькина за плечо оказавшейся неожиданно сильной рукой. Швырнул его на противника, едва не сбив того с ног:

– Он – немец, фашист, он убил твою семью! Бомбой, снарядом, пулей, штыком! Танком раздавил! Убей его! Или сдайся! Прямо сейчас выбор делай, победить или сдаться! Ты товарищей хоронил? Он их убил!

Пудовый кулак Корня врезался под дых, сбивая дыхание.

– Не я ударил, он! Бей! Бей в ответ или сдохнешь! Тебе тоже помочь?!

– Нет, – противник рванулся вперед, атакуя. От удара кулаком в глазах сверкнули, невзирая на белый день, искры, в голове на миг потемнело. А локоть противника уже вминал ребра. На краткий миг накатила обида – мол, как же так, своего бить?! – и Сашка разозлился по-настоящему. Вспомнил тот бесконечный день двадцать второго июня. Представил, как немецкие пули сочно чпокали, входя в тела его друзей. Как он стаскивал в окоп разорванное взрывом тело сержанта Карева, а следом волочились его облепленные комьями глины серовато-розовые кишки. Как накатывала радость, когда в прицеле «СВТ» падал и уже больше не поднимался очередной силуэт. Как тухло воняла сгоревшим тротилом расплесканная земля, бурая и скользкая от крови. И в ноздри лез ее железистый, острый запах.

– Н-на, сука, н-на! Получи!

Он пропускал удары и наносил их. В голове звенело. Подбородку было тепло, во рту – солоно, вместо дыхания вырывался сдавленный хрип вперемежку с ругательствами. Когда оба повалились на траву, продолжая иссупленно мутузить друг друга, инструктор без особого труда раскидал их в стороны:

– Достаточно. Ишь, как сцепились, чисто коты мартовские! Встать!

Дождавшись, когда оба выполнят приказ и, пошатываясь, поднимутся на ноги, хмыкнул:

– Ну, боевую злость вы вызвать сумели. Но и только. Поскольку техники боя практически никакой. Самоконтроля – вовсе ноль без палочки. Чуть планка упала – и все, чисто деревенская драка. Грубая работа, очень грубая, никуда не годится. Вы совершили типичнейшую ошибку, полностью поддавшись этой самой злости и решив победить любой ценой. А в нашем деле на первом месте именно самоконтроль и холодная голова, это пусть германцы злостью исходят. Потому все запомните первое правило, накрепко запомните: в схватке никаким эмоциям места нет! Вообще нет! Выигрывает тот, кто с первой и до последней секунды себя контролирует. Иначе – ошибка и смерть. Не нужно страстно желать любой ценой одержать победу – нужно хладнокровно и технически победить противника. Использовать в своих целях его промахи, заставить совершить ошибку, обмануть. Но самое главное – с начала до конца держать бой под полным контролем. Что бы ни случилось, держать под полным контролем! Ничего, поработаем над этим. Плотненько поработаем, а то еще перебьете друг дружку, немец только спасибо скажет. И еще запомните: чтобы такой, с позволения сказать, «бой» я видел в последний раз. Понятно? Остальным тоже? Добро. Вон в сторонке ведро с водой, умойтесь, в порядок себя приведите.

И, потеряв интерес к потрепанным курсантам с разбитыми в кровь лицами, кивнул двум очередным «счастливцам»:

– Теперь ты и вон ты. Шаг вперед. Гимнастерки и ремни – долой. Что делать – знаете, видели. Чего не стоит делать – слышали. А кто прослушал, того придется наказать. Покажите мне другой бой. Вперед…

– Полей, – Сашка шумно умылся и высморкался под ноги. Потрогал рукой зудящую челюсть. Вроде бы не сломана, просто ушиб. Но ссадина наверняка вышла здоровенная, аж вся щека огнем горит.

– Спасибо, братишка. Моя очередь, давай помогу. Не шибко я тебя? Без обид? Как звать-то?

– Да нормально, какие уж тут обиды, – угрюмо буркнул бывший «противник», стягивая кое-где заляпанную кровью, изгвазданную глиной и раздавленной травой нижнюю рубашку и подставляя грязные ладони под струю воды. С полминуты он умывался, отплевываясь, затем вытерся той же самой рубахой, вывернув ее наизнанку – все равно теперь не наденешь, стирать придется. Взглянул на товарища по несчастью:

– А звать меня Костя. Паршин фамилия. Ломжинский погранотряд, семнадцатая застава, младший лейтенант.

– Коллега, значит, – усмехнулся разбитыми губами Александр, представляясь в ответ. – Я отчего-то так сразу и подумал. Ну, стало быть, будем знакомы, товарищ младший лейтенант.

– Будем, товарищ младший лейтенант. Хотя какие тут у нас звания… Вот отучимся, глядишь, и новые петлицы получим.

Пограничники крепко пожали друг другу руки, закрепляя столь неожиданно начавшееся знакомство. Ни тот ни другой пока еще не знали, что военная судьба свела их надолго, если не навсегда…

Глава 3

Лагерь жил своей жизнью, вчерашние красноармейцы, пограничники и милиционеры постепенно превращались в бойцов особого назначения, элиту советской контрразведки. Как сказал на одном из вечерних построений начальник спецкурсов, которого курсанты знали под псевдонимом «Первый»:

«Запомните, товарищи бойцы, в нашей армии и органах все равны. Советское командование одинаково ценит каждого бойца, сражающегося за свободу и независимость нашей Родины, за освобождение ее от ига немецко-фашистских оккупантов и их европейских прислужников. Но вы – особый случай. Вас готовят так, чтобы каждый из вас стоил в бою не одного, не двух фашистов, а десятка. Идет война, которую товарищ Сталин по праву назвал Великой Отечественной. И каждый советский человек – солдат этой войны. И тот, кто сдерживает натиск вражеских полчищ на передовой, и тот, кто кует в тылу оружие нашей грядущей победы, терпя лишения и голод, и тот, кто партизанит за линией фронта. Но есть и еще одна война; война тайная, о которой не пишут в газетах и не снимают кинолент. Наша с вами война. И вы ее первые и последние солдаты. Уже совсем скоро вам предстоит встретиться в бою с теми, кто считает себя лучшими и непобедимыми, элитой германской армии и разведки. Ваш противник – немецкие разведчики, диверсанты, шпионы. Они прекрасно подготовлены, но мы готовим вас еще лучше. Они думают, что им нет равных, но уже совсем скоро вы докажете, как глубоко они ошибались…»