Бандит с Черных гор - Макс Бранд

- Я, Линда, предполагаю остаться здесь, в городе, - произнес он. - Вот и забежал к тебе, чтобы передать кое-что.

- Что, от кого?

- Да от себя самого. Хочу сказать тебе: пусть Бад меня не пугается. Я зашел в кузницу, чтобы сказать ему об этом, но не нашел его там. Похоже, у него срочно возникли дела где-то в другом месте.

Несмотря на искренность тона, которым Дюк произносил эти слова, какая-то ядовитая, саркастическая нотка вкралась в его голос, и Линда покраснела до ушей.

- Бад ни разу не говорил мне, что боится тебя...

- Значит, теперь у него есть что скрывать от тебя! - усмехнулся Дюк; он заметил, как Линда передернулась от его злой иронии. - Ну и, главное, я зашел пожелать вам - тебе и Баду - счастья в семейной жизни.

Он протянул ей руку. В ответ Линда нерешительно вытянула свою ладошку. Коснувшись ее пальцами, Дик ощутил легкий трепет и потому тут же выпустил руку Линды на волю.

- Ох, Джон, - произнесла она совсем тихо. - Прошло так много времени, а люди такое рассказывали...

- Конечно, - произнес Дюк, - ты же не могла ждать вечно.

- А потом, мы были такие молодые... - добавила Линда; в ее голосе явно назревало рыдание.

- Теперь мы подросли, Линда, - ответил Дюк, - и теперь нам стало понятно, что мы были за люди.

- Да, я все понимаю, - почти простонала девушка.

Подумать только, ни следа радости не было в ее голосе, он показался Дюку даже чересчур угрюмым. Во всяком случае, у него сложилось такое впечатление. Он сделал шаг назад и оказался на террасе.

- Прощай, Линда!

- Прощай, Джон!

И опять зашагал по улице, но уже в противоположном направлении. Отойдя подальше, он обернулся, вежливо снял сомбреро и взмахнул им на прощание. Может быть, присутствие большого количества женщин, бдительно замерших во двориках и у окон, заставило его повторить прощальный жест? И может быть, только ради них он так широко улыбнулся, хотя акт торжественного прощания был уже завершен.

5. "ВЫРОС ПРЕСТУПНИКОМ"

Так и шагал он по улице, полностью разобравшись наконец в своих делах. Освободившись от Линды, он чуть ли не физически ощутил, будто верный скакун вырвался из вязкого песка и вынес его на хорошо укатанную дорогу. Освобождение от Линды вывело его из иссушающей пустыни в зеленую, продуваемую свежими ветрами долину. Тяжелый сон кончился, он проснулся. Да, если бы истина открылась ему все те же самые три года назад, насколько радостней был бы для него каторжный труд за решеткой! Ну а что касается Бада Спрингера, то пусть его наслаждается семейной жизнью!

Он достиг окраины города. Эти места были незнакомы ему. В последние несколько лет жизнь в городе оживилась, стала гораздо лучше, и старые границы были давно преодолены. Однако вновь приехавшие жители уже были наслышаны о Дюке. Конечно же, городская газета за последние года полтора не раз печатала портрет нашего героя. Каждый грамотный человек без труда узнавал

в нем "того самого нехорошего человека". Вот за забором толстый коротышка с курчавящимися черными волосами бросил копаться в своем садике и выпрямился, чтобы Удобнее уставиться на Дюка выпученными от страха глазами; Дюк давно привык к таким штукам. Человечек этот уж такого наслышался о страшном убийце и потому неотрывно смотрел на ужасную знаменитость, обливаясь от смертельного страха холодным потом. А здесь вот совершенно незнакомая ему крепкая женщина, едва завидев его на улице, с визгом принялась созывать играющих во дворе детей и загонять их домой, а дети, тоже объятые ужасом, выглядывали из-за материнской юбки, ожидая, когда же начнется убийственная стрельба.

Что же это такое - неужели все они считают его людоедам, или как?

И при этой мысли он вздрогнул. Пусть уж лучше его боятся женщины и дети, но пусть только не презирают. Пусть он лучше останется таким, каким стал в глазах жителей города, чем превратится, скажем, в Бада Спрингера, который скрывается через черный ход, когда с фронта приближается опасность. Нет, все здесь предопределено судьбой! Самой судьбой! Он вернулся домой, чтобы вести совершенно мирный образ жизни, как всякий законопослушный гражданин. Но как сохранить покой и блюсти закон в этой смертоносной атмосфере всеобщего подозрения? Если каждая рука мысленно или тайком вздымается над ним с зажатым оружием, то разве не имеет права и он поднять собственную руку ради спасения жизни? В мрачном и непредсказуемом будущем было, однако, какое-то волшебство, неизъяснимо манившее к себе. Стычки не миновать, и кто знает, может, она произойдет еще сегодня, в крайнем случае - завтра. И тогда его опять объявят вне закона. А восстановив против себя закон, он сможет бороться несколько месяцев, может быть, всего лишь несколько дней, скрываясь и прячась, поливаемый дождем и палимый солнцем, одинокий несчастный человек, силы которого поддерживает только безумная страсть дикой борьбы за выживание, одинокий несчастный человек, восставший против соединенных сил всего общества. И, восстав против всех, преследуемый каждым в отдельности и всеми вместе, он наконец встретит смерть в бою!

Такие вот сильные, мрачные и возбуждающие мысли бродили в его сознании, и в такт им он ускорил шаги и остановился с поникшей головой. И не поднял он взгляда, пока не услышал совсем близко скрип несмазанных колес и грубое дребезжание огромной фуры. И поднял он взгляд в самое подходящее время, чтобы заметить появляющихся из-за поворота весело мотающих мордами лошадей, что свидетельствовало о легкой поклаже или о полном ее отсутствии.

Они тянули громадную пустую повозку, способную, видимо, без особого труда протащить по самой что ни на есть каменистой дороге груз весом тысяч в двадцать фунтов. Колеса с железными спицами были ростом с человека. В такую фуру можно было запрячь не менее семерки лошадей, а кучер помещался на высоко поднятом передке, управляясь с длиннющими вожжами и нахлестывая лошадок длинным кнутом. Но сейчас возница дико злился па сивого жеребца ростом не менее пяти футов в холке, который ну никак не хотел дружно тянуть вместе с другими конями. Он так и старался рвануть немного в сторону, обогнать своих взнузданных товарищей, а потом остановиться в одиночку на перекрестке и весело заржать. Но ничего не получалось. Он был впряжен в огромную повозку, которую кучер мог вдобавок затормозить, сбросив па огромное колесо железную штангу тормоза. Дружная работа смирившихся со своей судьбой лошадей, запряженных впереди и сбоку сивого, не давала ему выбиться из строя. И сейчас это гордое животное неистово боролось с судьбой, стараясь то оборвать постромки, то вытащить голову из хомута, то просто порвать на мелкие клочки всю сложную упряжь. Шкура его потемнела от пота и покрылась клочьями пены.

Кучер прямо с ума сходил от злости, но никак не мог прекратить шуточки сивого. Он поднялся на передке и замахнулся длинным кнутом. В руках любителя бесполезны и длинная рукоятка, и втрое сплетенные полоски сыромятной кожи, и кнут способен только беспомощно мотаться над головой такого кучера, не доставая до нарушителя конской дисциплины. Однако Тони Саматти не таковский был человек. Говорили, будто Тони может кнутом перешибить пополам слепня на кобыльей ляжке, не коснувшись даже шкуры. Конечно, это было, скорее всего, легкое преувеличение, но он умел обращаться со своим страшным оружием с таким искусством, что только так вспарывал кнутом шкуру своим врагам, почище чем острым ножом.

Вот и сейчас он размахивал кнутом молча, без ругани, в жуткой тишине, сжав челюсти, постреливая своей кожаной молнией и лишь слегка оглаживая ею других, послушных лошадок. Те лишь вздрагивали всей шкурой и прядали ушами, с тревогой ожидая, что следующий удар уж точно придется со всей силой по их бокам, и потому еще старательней налегали на упряжь. А Дюк, подняв свою красивую голову, подошел почти вплотную к приближающейся фуре, чтобы лучше рассмотреть строптивого копя.

Сначала он бросил на него лишь беглый взгляд. Действительно, он оказался прав: сивый был совершенно изможден, но продолжал сражаться с неукротимой энергией. Мало того, совершенно очевидно, что через десять минут он падет, но смерть его только порадует злобного черноволосого иностранца с кнутом в руках.

Собственно, этот конь был вообще не для упряжи. Без него остальным лошадкам было бы даже намного легче тянуть груз. Но что за конь! Подвижный, словно пантера, и поров у него не простой, дикий, сразу видно. Ноги у коня тонкие: не ошибешься, ноги скаковой лошади, а не бедолаги-ломовика. Голова маленькая, ноздри длинные, чуть ли не от верхней губы до самых глаз. Нет, как ни глянь - племенной конь! И как только попал он в этот здоровенный семерик?

Дюк поднял руку, и Тони Саматти немедленно натянул вожжи. Взвизгнул тормоз, и фура встала. Все лошади в упряжке стояли смирно, иногда только, вспомнив про бич, подергивали всей шкурой. Тони, оставив кнут, поспешно слез со своего высокого трона. В руках у него, однако, осталась мягкая ременная плетка.