Прыжок над Рекой Времени - Баир Жамбалов

Одинокий ворон ниспадал подобно осенней листве, на лету испуская дух. Старый воин от души восклицал знак восхищения:

– Вижу парня земли Баргуджин-Тукум. В твоей десятке все таковы?

– Все до единого… – таков и был ответ.

«Кроме коня «чудо оружием» монголов может считаться и так называемый «сложный лук». Несколько частей из различных пород дерева, кости и рога подгонялись друг к другу и склеивались животным клеем. В результате появилось оружие, в умелых руках немного уступающее по точности и дальности стрельбы огнестрельному…

Даже обычный воин мог с расстояния 100 метров пробить кольчугу врага. При этом скорость стрельбы была значительно выше, чем из мушкетов и ружей. Стрелять на полном скаку монгол начинал с трёх лет». – историк Григорий Козлов. «Вокруг света». 2006 г.

Неторопливо тихо течёт Уда. Неторопливо тихо протекает беседа двух воинов. Неторопливо тихо догорает костёр. Доеден наваристый суп из баранины, выпиты чашки кислого кумыса. Есть о чём поговорить.

– По слухам слышал, твой друг детства Эрдэни у берегов Онона.

– Он там учится. Все новобранцы там учатся. А Вы учились?

– Немного. Больше молодые. Но вижу, ты учился, много учился. И тоже у берегов Онона? Или Керулена?

– У берегов Онона. Там и встретил будущую жену.

– Оттуда она?

– И не поверишь, сама племянница Исунке-багатура, родственника самого хана ханов. Тогда он сотником был.

– Ныне тысячник, как полагаю? Наслышан много о нём. Да, истинный батор.

– Да, истинный. Джэбе сказал ему, что отпускает меня на двадцать лун. Он согласился. Хотя, по родственному, требует с меня больше всех. Ох, упорный. Лучше ему на войну, чем на праздник.

– Говоришь на войну. Слышал, что назревается что-то. Потому молодые парни у берегов Онона. Так слышал.

– Там на земле, о которой не слышал никогда, убили караванщиков, сам караван разграбили. Так говорят. Но говорят, убили посла Чингисхана.

– Да… – призадумался старик, замолчал.

Неторопливо тихо течёт Уда. Кое-где неспешных ходом да взбурлится небольшой пеной, да и потечёт опять всё той же тихой гладью. Так было давно до него, так будет давно после него. Но какие реки будет суждено увидеть?

– А знаешь, что предок Чингисхана по материнской линии из племени хори?

– Да? Как? – возглас радостного удивления вырвался из груди Баяр-Туяа.

– Хорилардай звали его предка по материнской линии. Так мне говорил мой командир десятник Жаргалтэ, родственник Борте, жены Чингисхана, урождённой в племени унгират. А ему, Жаргалтэ, говорил об этом сам Джучи, старший сын Чингисхана. А Джучи в свою очередь говорила о родословной его бабушка Оэлун, мать Чингисхана.

– Я слышал о Хорилардае. Он из берегов Уды. Он из нашего племени хори.

– Так и есть.

Замолчали оба. Было о чём думать. То была культура племён степи Центральной Азии, племён лесов Баргуджин-Тукум, которых Чингисхан и объединил в народ единый, культура знать предков до седьмого колена и дальше. Так есть и ныне у монголов, бурят, калмыков. Так будет всегда.

Неторопливо тихо течёт Уда. Да, так и было. Когда-то на более раннем неумолимом истечении Реки-Времени Хорилардай также смотрел на спокойные, разве что бурливые у самого истока, воды Уды, и думал о чём-то своём. Она, Уда, всегда будет такой, как и есть, и была в Бурятии, залитой солнцем, через множество столетий, через череду эпох в истечении, намного нижнем истечении вечно неувядаемой Реки-Времени.

– Там, – кивнув при этом на склон священной горы Саган-хада, что находилась от них на западной стороне, но подразумевалась уж далёкая западная сторона, неведомо сокрытая за много, много гор и рек, старик и проговорил тихо… – ждёт тебя неизвестная война. Желаю – вернись живым, как и многие сыны земли Баргуджин-Тукум. Вы, молодые не думаете об этом, хотя, по большей части, вы и есть дополненные руки и ноги своего командира. И я таким был.

Баяр-Туяа оставалось лишь кивать, молча, в знак согласия со старшим, выказывая уважение по велению родной земли, да и так же по велению Великой Ясы Чингисхана. Как и есть.

Они не узнают, не дано узнать, не суждено, что совсем в другом, намного нижнем истечении Реки-Времени, соизмерённой семью столетиями с небольшим, уйдут бурят-монгольские парни, славные сыны Баргуджин-Тукум на войну великую несоизмеримо, что и будет далеко на той стороне, куда и заходит солнце. Уйдут, чтобы вернуться победителями. Но и многие останутся там навсегда, сложив головы за эти степи, за эти горы, за долины, за берега родной реки.

5

Столь нетерпеливо долгожданное посещение Сыгнака откладывалось. Таковым оно и было для юного Анвара, сына высокочтимого отца Мукожан-бека. Давно уж быть в несравненно прекрасном городе, давно б купаться в дивных садах его, но нет, заторчали они в Ургенче, столице обширнейшей империи. Несравненно прекрасным он был ещё и тем, что проживала там, опять же несравненная ослепительной красой своей, о которой никогда не перестаёт думать, после того, как с отцом, когда было ему всего двенадцать вёсен, удосужились быть гостем в великолепном дворце столь гостеприимного Мукожан-бека. Тогда-то и услышал кристально заливистый смех ещё тогда девочки, любимицы отца.

Не знать, насколько остановились в столице они, сопровождая повсюду весьма обеспокоенного Джелал-ад-дина, к которому частенько присоединялся эмир Тимур-Мелик.

Вдоволь, не вдоволь посмеявшись, да расходилась, разъезжалась знать по своим городам. Но посреди них уж самым довольным, в таком уж распрекрасном расположении духа уезжал Кайыр-хан. Но не преминул отметить, удостоить правитель Отрара эскорт Джелал-ад-дина взглядом весьма многозначительным, но, скорее, и предназначался он благородному принцу, но ещё поточнее, то Тимур-Мелику, часто подходящему к благородному принцу, разделяя вместе с ним взволнованное беспокойство.

Запоздалым был совет хорезмшаха с сыном, да ещё с Тимур-меликом, но не в тронном зале, но подальше от нежданных взоров всяких, выехав в поле за пределы Ургенча. Уж запоздалое лучше, чем никогда. И сопровождали их самые вернейшие хорезмшаха, да эскорт благородного принца. И как ни старался напрячь острый слух Анвар, но слова разговора хорезмшаха с принцем да с Тимур-меликом были никак недоступны для ушей сопровождения. Их статные арабские кони в стороне то гарцевали грациозно, то застывали, будто внимая словам повелителей своих. Но знать ли им, что разговор носит важное значение для всей империи, но вот свита догадывалась об этом, предполагала это. Что ж, они из свиты и присутствовали у подножия беседы исторического значения. Хотя, сам истинный поворот, развернувший ход мировой истории, уже состоялся накануне в роскошно тронном зале, когда и решился доказать. Откуда ж знать.

– Ты уверен, стоит ждать войны…? – спрашивал хорезмшах, обуреваемый сомнениями.

– Я думаю, будет война. Совершено непоправимое… – отвечал сын Джелал-ад-дин.

– Полагаешь, готовиться…

– Рассылать во все концы, как можно, скорее…

– Почему ты так обеспокоен?

– Не знаю. Скорее, говорит за меня сердце. Что-то давит, колет…

– Неужто так силён, так грозен этот хан, про которого не знаю. Хотя, присылал дары мне, и послание.

– В том послании не было такого уж дурного, предосудительного. Разве что… – и смолк старший сын.

В умолчании сына всплыли на поверхность памяти подробно слова того хана в его послании. На бумаге обращался этот хан к нему как равный с равным, не так, как многие из высшей знати и в самом Хорезме, и от государств сопредельных. Как их слова ласкательны для слуха! Но вот дары этого хана? О-о! А тот караван, который так безжалостно разграбил родственничек дражайшей матушки Теркен-хатун. Это был его караван! А ведь по её настоянию, превозносящей лишь высокую знать кыпчаков, он-то и лишил старшего сына, мудрого сына самого наследства на престол. Да всё потому, что родила его туркменка, а не из рода высокочтимой кыпчакской знати. А вот Озлаг-шах, объявленный наследник слишком мал, да и не превзойти разумом своим старшего брата, уж никак. Одно лишь достоинство – мать именно из того рода, который разумом да сердцем и взлелеет всегда матушка Теркен-хатун.

– Неужели так силён этот хан? – спрашивал обоих хорезмшах.

– Трудно сказать, не увидев его государства. Но, то сражение… – отвечал на этот раз задумчиво тихо преданный эмир Тимур-Мелик.

– Уж, договаривай… – всколыхнулась чаша нетерпения из глубин души хорезмшаха.

– Их войско было намного меньше нашего, но мы не одержали победу.

– Но ведь говорили же, что бежали они подобно жалким трусам.

– Говорили те, желающие прослыть верными в твоих глазах, да отважными… – уже вставил слово старший сын, истинно владетель мудрости да отваги несокрушимой, бесценные достоинства которого никак не хочет разглядеть неугомонная Теркен-хатун, чей взгляд разума и застилает пелена амбиций непомерных лишь во славу её сородичей и не более того.