Ялос-2015 - Сборник

Выставка Шагала

Бьют часы петушиным крылом.Время кошек, бродяг и влюблённых.Старый дворник, взмахнув помелом,Исчезает в чернеющих кронах!

Ты пришла, ты стоишь у стола.Треплет платье сиреневый ветер.Кто придумал, что ты умерла?Мы бессмертны, как боги и дети!

И, о счастье бесстыдно трубя,Мы летим над уснувшим кварталом!..Ты прости, что я стал без тебяПоседевшим, больным и усталым.

Видишь соты еврейских дворов,Где я рос, быстроглаз и неловок,Видишь в небе счастливых коров,Что парят легче божьих коровок?!

Видишь, лошадь, Пегасам под стать,С надоевшею твердью рассталась?..Это я научил их летать.Только мне без тебя не леталось.

Сколько музыки, света, огня!Мир луною увенчан, как митрой.И пускай будет плакать родня —Там, в квартире с забытой палитрой.

Я целую тебя – на весу,Унося к райским кущам и чащам.Только туфельку, словно слезу,Ты обронишь над городом спящим.

«Меж сосен, как между свечей…»

Меж сосен, как между свечей,Зажжённых медленным закатом,Он уходил – уже ничей,Не подотчётный супостатам.

В мерцающую синевуОн уходил, прямой и строгий,Бессмертные роняя строки,Как парк – последнюю листву.

Здесь было всё его – ручьи,Дома, овраги, перелески…Всё – до полета занавески,До вздоха гаснущей свечи!

Он выправлял им голоса.С каким младенческим упрямствомОн дирижировал пространством,В себя влюбляя небеса!

Беспечный, как античный бог,Печальный, как пророк библейский,Прошедший как по тонкой лескеСквозь жёрла варварских эпох,

Отшельник в собственной стране,Он уходил, во тьму врастая.И строк осиротевших стаяКружила в гулкой вышине!

Он уходил – как долгий деньУходит, ночи покоряясь, —Во всех живущих растворяясь,На всё отбрасывая тень.

И в небе, как прощальный знак,Как несмолкающая нота,Как долгий след от самолёта,Парила подпись «Пастернак».

«Отряхнув на неделю привычных забот паутину…»

Юле и Нилу

Отряхнув на неделю привычных забот паутину,Как весенние птицы, мы радостно кружим с тобойНад улыбчивым морем по ялтинскому серпантину,Где нам машет Ай-Петри косынкой своей голубой.

Нам сейчас дела нет до вчерашних тревог и огрехов,Если можно легко затеряться на несколько днейВ этих улочках сонных, которыми хаживал Чехов,В этих парках, хранящих дыханье великих теней.

Будет низкое небо, неласковый город промозглый,Будут вязкие будни и тяжкой усталости ком.А ночами мы будем лечить себя этой приморской,Этой щедрой нирваной, в нее ускользая тайком!

И когда я исчезну, зарывшись в летейскую тину,Бесприютной беглянкой сюда возвратится душа —Чтоб кружить неустанно по ялтинскому серпантину,Этим морем и солнцем, и зыбким покоем дыша.

Прощание с Крымом

Л. Козовскому

Белеющей кромкой родного Понта,Курортный закрыв сезон,Уходит за линию горизонтаПечальный мой гарнизон.

Оставлены крепости, порты, склады —Форпосты большой игры.Десантная рота ночной прохладыВползает во все дворы.

Кто завтра нам, грешным, залижет раны,Кто будет так с нами щедр?Молчат кипарисы, молчат платаны,Ветвями разводит кедр.

И нам ли, неверным, искать спасенья,В раю застолбив места?И первая капля тоски осеннейУпала в ладонь листа.

Молчи. Все слова будут нынче лживы.Нальём и поднимем тост —За август, за то, что ещё мы живыПод брызгами этих звёзд!

За сонного моря скупые ласки,За трапез ночных изыск,За то, как вручную сажали в ЛаспиБагряного солнца диск!

За эту игристость, за это иго.За то, что есть ты и я.За неудержимость любого мигаЛетучего бытия.

«Окон февральских морозная влага…»

Окон февральских морозная влага.Свечечка теплится еле живая…Что вы забыли, доктор Живаго,В чреве летящего в бездну трамвая?!

Что потеряли вы в давке московской —Средь костоломного единодушья,Где даже сам Командор МаяковскийШпалер ласкает, давясь от удушья?

Где вы, Арбата знакомые лица —Музы любимцы, жрецы Гиппократа?Люмпенским локтем пихает столицаВ бок недобитого аристократа!

Кровью безвинной промокла бумага.Мчится трамвай мостовыми Лубянки.Что вы забыли, доктор Живаго,В этой консервной грохочущей банке?!

Будет Голгофой маршрут ваш увенчан.В облаке райском морозного параБледные лица двух любящих женщинВас осенят у ограды бульвара.

Вот оно, Господи, – вырваться, выпастьЗёрнышком – из молотилки Прокруста!Но лишь – соседей похмельных небритостьС запахом злобы и кислой капусты.

Но – лишь метели дымящийся саван…Свечечкой тусклою теплится совесть…Хмурый кондуктор закроет глаза вам.Вот и начнётся бессмертная повесть.

«Нападками газетными исколот…»

Нападками газетными исколот,Вдали от всех превратностей и бед,Ещё не стар, хоть далеко не молод,Курил он, опершись о парапет.

Он всё глядел куда-то сквозь и мимо…Она, уже давно не так стройна,Но до сих пор мучительно любима,Стояла рядом – спутница, жена.

Внизу искрилось ласковое море,Шептались сосны крымские вокруг…И он сказал: – Нас ждёт немало горя. —И услыхал: – Но я с тобой, мой друг.

Какая бы ни разыгралась драма,Друг другу наши вверены сердца.– Но будет ложь, и кровь, и царство Хама.– Ну что ж, мы будем вместе – до конца!

Пройдя сомнений тягостные петли,Покой земной не выслужив себе,Стояли посреди красот Ай-ПетриОна и он, покорные судьбе.

Вонзались в небо кипарисов свечи,Чуть слышен был громов далеких лай.И обнимал любимую за плечиПоследний император Николай.

«Чёрных окон провалы под веками ставен…»

Чёрных окон провалы под веками ставен.Этот дом умирать под забором оставлен.В чехарде перемен обойдён и обижен,Он ветшает, к земле пригибаясь всё ниже.

Штукатурки куски на прогнившем паркете…Здесь резвились когда-то счастливые дети!И витал Божий дух, легкокрыл и бесплотен,И надменные дамы глядели с полотен.

Он, как Фирс-доходяга, забыт в прошлом веке,Он бормочет, как Вий: «Поднимите мне веки!» —Чтобы солнечный луч разогнал эту сырость,Чтобы снова в бокалах вино заискрилось!

Чтобы вновь зазвучали скрипичные струны,Чтобы пары кружили, пронзительно юны,Чтоб безусый поручик, изящен и пылок,Пел романсы, ещё не убитый в затылок!

Чтоб полковник, раздавленный в той мясорубке,На коленях застыл перед ангелом в юбке,Чтоб цветущая леди смеялась по-детски,Не догадываясь о снегах соловецких!..

Клочья ржавых обоев, торчащая пакля.Пыльный занавес неба в финале спектакля.И распахнута комнат пустых анфилада —От Эдемского до Гефсиманского сада.

«Я увидел во сне Петропавловский шпиль…»

Я увидел во сне можжевеловый куст…

Я увидел во сне Петропавловский шпильИ балтийского рейда предутренний штиль,И невзятого Зимнего гордый фасад,И пронизанный солнцем Михайловский сад,И могучие торсы ростральных колонн,И напичканный сплетнями светский салон,И строки гениальной небрежный полёт,И мятежную гвардию, вмёрзшую в лёд,И на вздыбленном, неустрашимом конеУсмиряющий воды шедевр Фальконе!..И такой ностальгией аукнулся вдругЭтот сон: «Возвратите меня в Петербург!»И надменный лакей мне промолвит в ответ:«Полно, барин! Такого названия нет. —И добавит, скосив подозрительно глаз: —Пропускать, извиняюсь, не велено Вас!»

И обступит меня петроградская тьма.Как не велено?! Вы посходили с ума!Он же мой – я отравлен им с первого дня —Этот город, кормивший с ладони меня!Где я горькую пил и бумагу марал,Где в блокадную зиму мой дед умирал,Где балтийское небо кромсала гроза,Где на летние ночи, расширив глаза,Мои тезки глядят у чугунных оград!..Я прошу, возвратите меня в Ленинград!И убитый комбриг мне промолвит в ответ:«Ты забылся. Такого названия нет. —Так он скажет, окурок втоптав сапогом.И добавит чуть слышно: —Свободен. Кругом!»

И вскричу, как Фома я: «Не верю! Не ве…Я же помню дворцов отраженья в Неве!Я же помню: в семнадцатом – это меняПо Кронштадту вела на расстрел матросня!Я же помню, как он отпевал меня вслух,Я же помню, как я в нём от голода пух,Как несли репродукторы чёрную весть!..Он же был, этот город! Он будет. Он есть!»И качнется Исакия гулкая высь:«Ты добился. Иди. Но назад не просись.Не пеняй на сиротскую долю потом.Этот город – мираж, наважденье, фантом.Кто попал, как пескарик, в его невода —Причастился небес и погиб навсегда!»

И шагну я, набрав, словно воздуха в грудь,Самых ранящих строк, – в этот гибельный путь!И с моста разведённого в чёрный пролётРухнет сердце, уйдя, как торпеда, под лёд!И поднимут меня, как подранка, с коленШостаковича звуки средь воя сирен!И в кровавый рассвет уходящий без слов,Мне с Лебяжьей канавки махнёт Гумилёв.И как пьяный я буду бродить до утраПо брусчатке, что помнит ботфорты Петра!

Я, оглохший от визга московских колёс,Я вернулся в мой город, знакомый до слёз!Чтоб скользить по каналам его мостовых,Удивляясь тому, что остался в живых!Чтоб в горячую лаву спекались слова,Чтобы к горлу, как ком, подступала Нева.Чтоб шальные друзья и лихая родня,С ног сбиваясь, напрасно искали меня.Чтоб угрюмый ключарь им промолвил в ответ:«Спать идите! Его в этом городе нет».

«Я мечтал бы прожить, как буддистский монах…»