За Русь святую! - Николай Андреев

Это был единственно удачный уже по мнению обоих Кириллов план. Хитрый, с несколькими обходными маневрами. Чем-то он напоминал гонку. Гонку, в которой один становится победителем, а другой, сорвавшись с трассы, гибнет под обломками собственной машины.

Пока рука Кирилла выводила строки, его губы напевали песню. Она пришла из той части памяти, которая принадлежала полковнику Сизову…

Пройдет совсем немного времени, и ее станут петь всем, кому дорога прежняя Россия. Хотя бы часть ее…

Слышишь, гвардеец? - война началася,

За Правое Дело, в поход собирайся.

Мы Смело в бой пойдем за Русь святую,

И, как один, прольем кровь молодую.

Рвутся снаряды, трещат пулеметы,

Скоро покончим с врагами расчеты.

Мы смело в бой пойдем за Русь святую…

И, как один, прольем кровь молодую

Вот показались красные цепи,

С ними мы будем драться до смерти.

Мы смело в бой пойдем за Русь святую…

И, как один, прольем кровь молодую

Вечная память павшим героям,

Честь отдадим им воинским строем.

Мы смело в бой пойдем за Русь святую,

И, как один, прольем кровь молодую

Русь наводнили чуждые силы,

Честь опозорена, храм осквернили.

Мы смело в бой пойдем за Русь святую,

И, как один, прольем кровь молодую

От силы несметной сквозь лихолетья

Честь отстояли юнкера и кадеты.

Мы Смело в бой пойдем за Русь святую,

И, как один, прольем кровь молодую

Так в семейных кругах звали Николая II Романова.

Участники "Прогрессивного блока", организованного в 1915 году, объединившего 300 депутатов Государственной думы и группу академического центра Государственного совета.

С 10 июля 1915 земские и городские союзы объединились в Земгор.

Глава 2.

Кирилл только под утро закончил письма. Их было не так уж и много, но слова трудно давались ему в ту ночь. Как избежать всех "острых углов", но одновременно дать понять, что надвигается буря, которой еще не было равных в истории?

Однако Романов…Или Сизов? Или оба? Хотя, какое это уже имело значение? Ведь теперь был только один человек. И помыслы его были направлены только на одно дело.

Это было свойство, перешедшее Великому князю от Сизова. Без целеустремленности, понимания важности цели Кирилл Владимирович никогда не стал бы работником ГРУ. Юность сделала его двуличным: на службе и даже в кругу ближайших друзей не было человека, более преданного делу строителей светлого будущего и партии. Сослуживцы шутили, что только четверо человек могли бы похвастаться тем, что знают "Капитал" наизусть: Маркс, Энгельс, Ленин и, конечно же, Кирилл Сизов. Правда, в знаниях последнего было несколько больше уверенности. Все-таки у Ильича уже не получится спросить. Как и у Карла с Фридрихом.

Но глубоко внутри Сизова всегда прятался романтик. Да, белые тоже были не идеальными людьми. Во всяком случае, не все. Многие были готовы пойти на подлость, предательство, бегство, низость. Многие презирали красных, называя их быдлом и мародерами, копошившимися в чреве рухнувшей страны, а потом переходили на их сторону по разным причинам.

Но ведь белые были всего лишь людьми. И у них были свои слабости. Однако Сизов не знал ни одного из лидеров движения, кто разжег бы огонь ненависти, призыва к гражданской войне против своего народа, ратовал за поражение своей страны, или спокойно разъезжал в пломбированном вагоне, который благосклонно предоставил бы правитель государства, с которым Родина ведет борьбу.

Был, конечно, для Сизова один из белых, кто вызывал отвращение: барон Унгерн. Он не жалел ни чужих, ни своих (своих даже меньше жалел). Пролилось много крови по его указаниям. При захвате Урги вырезали все еврейское население столицы Монголии. Однако в глазах Сизова "творец коммунизма" был ничем не лучше Кровавого барона: ведь по его попустительстве погибло в десятки и сотни раз больше людей, чем по приказанию барона Унгерна.

Двуличие, двойная жизнь нелегко давались Кириллу. Продвижение по карьерной лестнице, устремление к сокрытым тайнам, хранившимся в архивах, желание докопаться до правды, понять, суть Гражданской войны - и постоянные депрессии. Упадки настроения, которые еле-еле удавалось скрывать, ссылаясь на усталость от работы. Тогда Сизов с головой уходил в свое дело, в работу с агентурой, карьеру. "Топил" себя в повседневности, лишь бы отвлечься от тяжелых мыслей и темных чувств.

После развала Союза это стало намного проще. Как-то слишком много людей стали заявлять, что всегда были противниками рухнувшей власти, пытались вести с ней скрытую войну.

Как грибы после напоенного радиоактивной пылью дождя вырастали демократические, либеральные, анархические, даже монархические движения и кружки. Стало намного легче. И еще горше: свобода превратилась во вседозволенность, вседозволенность - в безнаказанность, а безнаказанность - в анархию и кровь. Это до боли напоминало зарождение коммунистической власти. Только никакой войны, которую почти удалось выиграть, не понадобилось для краха государства. Правильно сказали на Западе: всесильное Политбюро подняло руки кверху и сказало: "Мы сдаемся".

Именно после той разрухи Сизов все более укреплялся в своей правоте: красный путь был неправильным. Хотя бы методами, которыми он создавался. Красным он стал от крови, а не от чего-либо еще…

К вечеру второго февраля Великий князь Кирилл Романов вернулся домой. Там его встречала его любимая Даки, Виктория Федоровна.

Самая красивая женщина, которую когда-либо встречал Кирилл Романов. Сизов, впрочем, не очень оценил внешность немки. Но затаился на время.

- Я так ждала тебя! Где ты был, Кирилл? По городу все чаще ходят глупые слухи о недовольстве. Будто бы бунт назревает: чернь решится пролить благородную кровь, - внезапно Даки замолчала. - Что с тобой, тебе нехорошо? Ты какой-то другой сегодня…

- Даки, не бойся, все хорошо. Просто я окончательно понял, что Господь не зря сохранил мне жизнь в грохочущем аду "Петропавловска".

Сизов решил, что речь Кирилла слишком пафосная. Но - что поделаешь? Ведь все-таки Романов говорил правду… А пока Кирилл радовался возвращению к Даки, его посланцы с письмами уже спешили в самые разные уголки империи…

Выглядевший старше своих лет человек в вице-адмиральской форме нервно ходил по своей маленькой каюте.

Сейчас на лице, состоявшем словно из одних нервов, особенно были видны морщины, залегшие в уголках рта, оттененного синевой очень коротко выстриженных усов и бороды. Глаза устремились куда-то вдаль, к желанной и неблизкой цели. Вместе с поистине ястребиным, очень крупным носом это делало вице-адмирала похожим на птицу.

Как человек, адмирал подкупал собеседников искренностью, честностью и прямотой. Он, будучи скромен и строк к себе, отличался добротой и отзывчивостью к другим. Чистота души Колчака находила выражение в его обворожительной улыбке, делавшей обычное строгое лицо адмирала по-детски привлекательным. Александр Васильевич был замкнутым, кабинетным человеком. Чтение книг - вот его любимое времяпрепровождение. Очень часто он становился угрюмым, неразговорчивым, а когда говорил, то терял равновесие духа, обнаруживал крайнюю запальчивость и отсутствие душевного равновесия. Но он легко привязывался к людям, которые были постоянно возле него, и говорил с ними охотно и откровенно. Умный, образованный, Колчак блистал в задушевных беседах остроумием и разнообразными знаниями и мог, нисколько не стремясь к этому, очаровать своего собеседника.

Раздался стук в дверь каюты.

- Прошу, - бросил вице-адмирал.

Дверь не без скрипа открылась, и на пороге возник молодой, лет тридцати, офицер, подполковник. Худощавый, в очках, он немного суетился, отдавая честь. Кто бы мог подумать, что это начальник штаба Морской дивизии: впечатление строевого офицера он совершенно не производил.

- Не до формальностей. Как обстоят дела в дивизии? - перешел сразу к делу вице-адмирал.

- Все хорошо. Некоторые низшие чины жалуются на плохое снабжение. Однако это не только в Морской дивизии, а повсюду.

- Я знаю. Скажите, готовы ли солдаты в любой момент к исполнению операцию?

- Частично, - уклончиво ответил подполковник. - Видите ли, Александр Васильевич…Солдаты, как Вы знаете, у нас не самые лучшие. Поэтому я не думаю, что вся дивизия готова в любой момент погрузиться на корабли и отправиться воевать. Но приказу он подчинятся.

- Хорошо, - Колчак вздохнул. - Благодарю Вас, можете быть свободны. Я как раз и хотел это услышать.

- Благодарю, - подполковник так и не понял, к чему вообще было его вызывать. - Честь имею.

Вице- адмирал указал, что кто-нибудь из штаба дивизии должен сообщить о состоянии и моральном духе солдат. Вот и послали Верховского -отдуваться. Правда, он практически не знал настоящего состояния дивизии, начальником штаба которой являлся. Однако подполковник привык бегать по начальству - потому и отправили.