Ах, Маня - Галина Щербакова

– Я напишу о Мане очерк, – сказала она. – Потрясающая баба. Я сделаю из нее героя нашего времени. Ни больше ни меньше…

– Это что значит? – спросила Лидия.

– Героя времени? Но ты же филология. Должна кумекать. Какое наше время? Время безоглядного слепого служения идее. Вот Маня и есть герой идеи.

– Герой? – Лидия почувствовала, что начинает злиться. Ей уже виделась со страницы журнала Маня, эдакая переросшая самое себя не то синеблузница, не то женотделка, раздражающе несовременная, какая-то радостно фальшивая, напористая, крикливая… Лидия до смерти испугалась этого возможного очерка. – Боже! Какой еще герой? – повторила она.

– Какой идеи? – Женя задумалась. – Ну, назовем так: не до конца воплощенный герой. Не исполнившийся за одну человеческую жизнь. Чего ты испугалась? Это же совсем не плохо и не криминал. Понимаешь – одной жизни для воплощения идеи не хватило. Вот в чем штука. Только и всего – не хватило жизни. Это грустно, но кое-что объясняет…

– Видишь ли, – сказала Лидия, – Маня, слава богу, еще жива.

– Это уже другой вопрос. Главное – такой человек. Она ведь флаг вывесила. Ты чувствуешь?

– Маня блажит, – ответила Лидия. – Даже милиция это заметила.

– Милицию можно поставить на место, – сказала Женя. – Мне жаль, что ты меня не понимаешь.

– Почему тебя? – засмеялась Лидия. – Я сегодня дурочка. Я никого тут не понимаю.

Зинаида просунула руку между досками штакетника, поискала засов, и калитка, ржаво запев, открылась.

– Муж у тебя нехозяйственный, – гоготнул Ленчик. – Тут смазать надо.

Они прошли по аккуратненькому дворику к дому, на дверях которого висел замок. «Замок! – вдруг обрадовалась Лидия. – Я и забыла, как он выглядит. А куда же она дела слепого Ваню?»

Почему совершенно не представлялось, что Вани уже нет в живых? Почему, увидев на Маниной терраске Зинаиду Лидия решила, что Ваня живой, здоровехонький, обязательно будет играть на Манином празднике? И только теперь, когда они вошли в комнату и первым перед ними предстал аккордеон, покрытый вязаной накидкой, а на нем портрет Вани в рост с этим самым аккордеоном в руках, а возле портрета вазочка с фиалками, и Лидия подумала: откуда фиалки? – и подошла к ним понюхать, а Зинаида, мимоходом подвигая мужчинам стулья и включая свет, бросила ей: «Да они же неживые!» – вот тут только все и понялось. Неживые. И фиалки. И Ваня. Наверное, в этот же момент что-то понял и Ленчик, потому что он как-то смущенно засопел, задвигался, вспомнил свой го-гот у калитки, а Зинаида засмеялась.

– Ну, кого у нас тут смазать надо? Кто скрипит? – Но это было совсем уж прямым напоминанием о его бестактности. Ленчика это смутило еще больше.

Лидия видела, как ему неловко, неприятно, и все они в чистенькой Зинаидиной квартире выглядят чуждо, пришло – ах, Маня, Маня, что за историю ты сегодня затеваешь!

От чая отказались так дружно и так в голос. что всем стало еще хуже. Лидия бросала выразительные взгляды на Сергея. Ну, выручай! Он толстокожий и не в курсе разных древнеисторических тонкостей. Но Сергей уже почти спал. Он еще сидел, но так выразительно мечтал, чтоб его положили бай-бай. Он ведь, бедненький, умаялся, выполняя разные Манины поручения. Он – честью клянется – никогда столько не делал домашней работы, Туда-сюда, туда-сюда, и все по мелочи, по мелочи. Лидия не знала, что он уже ругнул ее за ранний приезд. Надо было приезжать завтра, в день мероприятия, пусть бы сами молодящиеся пенсионеры и пенсионерки надрывали пупок, у них теперь только и дел что праздновать и флагами размахивать.

Так они и сидели молча. И каждый мысленно клял Маню: могла бы предупредить обо всем, могла бы не посылать сюда, могла бы не навязывать Зинаиде их общество, могла бы лихая женщина Маня хоть раз в жизни подумать и не делать глупостей.

Лидию положили в маленькой комнатке, окошком в палисадник. В ней, узенькой, как пенал, помещалась совсем узкая кровать, из тех, о существовании которых, как и о навесных замках, Лидия забыла… А увидела кровать – снова расстроилась. Железно-кружевные спинки – где это теперь найдешь? Все их давно пионеры нашли и сдали в металлолом, а вот эту хорошо спрятали. Даже у Мани лет двадцать уже стоит деревянная кровать. У Мани! Человека, которому всегда было все равно, на чем спать. Не имело это значения, кроватный вопрос не был вопросом в Маниной жизни. Но даже она имела деревянную! Держась за шершавые холодные переплетения кровати, Лидия поняла, как бедно жила всю жизнь Зинаида, если не выбросила этот пламенный привет тридцатых годов. Когда же умер Ваня? И чем она занимается сейчас? Шьет? Когда-то она была классная портниха. Но московские портнихи не бедствуют. Те, что что-то умеют, дерут будь здоров! Лидия это знала, она иногда, раз в десять лет, шьет у одной. Так она посчитала: приличное платье в таких случаях стоит ровно половину ее месячной хорошей зарплаты. Как тут не подумаешь, прежде чем решиться идти к портнихе. В общем, если брать домой шитье, то эту железную кровать вполне можно было бы выбросить. Значит, Зинаида дома не шила.

– Вы здесь спите? – спросила Лидия.

– Нет, – ответила Зинаида. – Тут Ваня спал. Ему нравилось, что сирень прямо под окнами. Он очень сирень любил. А я в кухне… Там всегда теплее, а эта комнатка холодная, тут же ни одна стенка не обогревается, это же пристройка. Да и то сказать. Планировалась не комната вовсе, хотели сделать теплую уборную и ванную. У нас тут все уже поделали, как только воду в дома провели. Вот и мы хотели. Да не получилось.

– Почему?

– Так кто же бы это все делал, Лидочка? – засмеялась Зинаида. – Ну стенки я сама выложила и крышу сама крыла. И дверь пробивала. А трубы вести… Тут моего ума не хватило. А потом Ваня заболел, тут лежал, сирень нюхал и говорил, как это я хорошо комнату выстроила. Решили: пусть и останется летней комнатой, а на ванную позовем специалистов. Не успел Ваня.

– Он когда умер?

– Да уже пять лет…

– А вы?

– Что я? – засмеялась Зинаида. – Я живая. Да ладно, Лидочка, ладно! Ничего вы такого не сказали. Вы про работу? Я работаю в швейной мастерской.

– У вас это должно хорошо получаться! – горячо сказала Лидия. – Я помню вас как самую модную у нас портниху.

– Какое там! – махнула рукой Зинаида. – У меня же никакого образования. Я же самоучка. Один фасон умею шить. Ладно, Лидочка, спите. Умаялись мы все сегодня.

Кровать оказалась удобной. Она чуть поскрипывала, но так ласково-утешающе, что Лидия, уже много лет не выносящая каких бы то ни было посторонних звуков, будь они самыми прекрасными и естественными, уснула сразу, не испытав раздражения и злости.

«Какая-то гипнотическая кровать», – уже сквозь сон подумала она.

…А потом вдруг сразу проснулась. От шепота. Ей показалось, что она спит в старой своей московской квартире, в узком пространстве между двумя старинными гардеробами. Тихий ночной разговор свекра и свекрови проникал к ним в выгородку через большое количество препон, через толстые стенки мебели на века, через ворох белья на полках, гору посуды. Оттого проникающий голос всегда казался то глухим, то гулким, то звенящим и даже скворчащим, как на сковородке. Такой голос имел и вид. Он был обряжен в шелковое с оборками платье свекрови, укутан в теплый, чистейшего козьего пуха платок, и, так весь одетый, голос был спрятан в треснутую супницу из китайского фарфора, где хранились серебряные кофейные ложечки 1871 года издания. Так вот, этот самый голос позванивал ложечками и, пробиваясь сквозь пуховую вязку платка, выползал из трещин супницы прямо Лидии в уши и в одно мгновение взрывал и ночь, и сон, и покой, и счастье.

– …Режет мясо, а потом вилку перекладывает в правую руку, чтобы есть, понимаешь, в правую руку! И не замечает, что все смотрят… Вилка в правой руке. Вилка… Вилка!.. Пятьдесят вилок начистила… Пятьдесят вилок в правой руке… Все смотрят… Такой моветон… Пятьдесят вилок… Зачем столько? Но она такая… Она всю жизнь была такая… И режет, и ест правой. А левая зачем? Все должно соответствовать предназначению. Ест правой, а флаг повесила. Милицию надо звать, милицию! Правой ест, правой! Пятьдесят вилок. С ума сойти. Это же значит и пятьдесят тарелок?!

– И рюмок, – гоготнул гардероб.

– Ш-ш-ш! – сказал голос.

– Дз-з-з… – серебряно звякнули ложечки. И Лидия окончательно проснулась.

В палисаднике разговаривали. Тонкие стенки комнаты-пристройки, оказывается, были прекрасными резонаторами. Знала ли об этом Зинаида? Сейчас здесь, на железной гипнотической кровати, было все отчетливо слышно, будто разговаривали рядом. И Лидия понятия не имела, как быть: обнародовать ли уникальное акустическое свойство Зинаидиного дома или уж смолчать… «Я ведь не подслушивала, – подумала Лидия. – Я услышала».

– .. .Ты мне скажи… – Ленчик со всхлипом вздохнул. – Ты меня всю войну ждала? Я ж, в общем, не в курсе…

– Нет, – ответила Зинаида. – Врать не стану. Не ждала я тебя… Знаешь, я тогда еще, когда Веру хоронили, поняла: не вернешься ты ко мне никогда. Ты помнишь, как ты бежал после похорон? Помнишь?