Хуже войны - Олег Буркин

Света сладко потянулась.

— Всю ночь спать не даст…

— А мой напьется на радостях да удрыхнет, — заявила Наталья. — Зато уж завтра поутру…

Заговорщицки подмигнув Наталье, Света повернулась к Аннушке, которая молчаливо протирала столы.

— А ты, Ань, торопишься или нет?

Словно не слыша, Аннушка продолжала орудовать тряпкой.

Официантки переглянулись. Света с укором протянула:

— Молчишь… Второй месяц тремся бок о бок, а все как чужая. Молчком да в одиночку здесь пропадешь.

— Пропадешь, пропадешь, — подхватила Наталья. — Мы тебе зла не желаем. Наоборот.

— Спасибо, — не поднимая головы, тихо сказала Аннушка.

— Думаешь, ты какая–то особенная? — продолжала Наталья. — Что мы, не знаем, зачем бабы сюда едут? Чем их еще заманишь на войну, где, неровен час… — она торопливо перекрестилась. — Или мужиками, или деньгами. Так, Светик?

— Кто нас с Наташкой на четвертом десятке дома бы замуж взял? А здесь с голодухи и сухарь слаще пряника, — Света прыснула. — Глядишь, какой–нибудь и найдется. Вон, Вовка мой уже собирается… Тьфу, тьфу, тьфу, не передумал бы! Ты, конечно, другое дело. Ты бы парня и дома нашла.

— Значит, денежки нужны, — хитро улыбнулась Наталья, тряхнув рыжей челкой. — На французские духи, итальянские туфли… Дома на это, хоть загнись, не заработаешь. Да что зарплата! Ты, Ань, тут озолотиться можешь, только не зевай. Молодая, красивая… Такой товар в Афгане дорого стоит. Посмотри вон, что Элка–машинистка вытворяет.

— Никому не отказывает, только плати, — вставила Наталья. — Зимой в Союз летала, в отпуск. Сколько у нее денег на таможне насчитали! Маничев с Элкой таможню проходил. Маничев врать не станет…

Собрав очередную порцию мисок, Наталья с грохотом швырнула их на тележку.

— Конечно, не всякая так сумеет… Уж если идут на это бабы, то через силу. И через злость. Как Элка ненавидит этих мужиков! Чуть что не по ней… Вчера вон Венславовичу рожу почистила, весь обляпанный пластырем ходит. А мужики все равно к ней тянутся: красивая…

— Красивая, — с нескрываемой завистью согласилась Света. — Вытерпит она проклятые два года и баста. Думаете, ей, как всем, не хочется, семью иметь, детей? Да она с тоски по такой жизни воет. А дотянет свой срок — забудет наш полк как страшный сон. Приедет домой — баба как баба. Кто там знать будет, как она в Афгане жила?

— Ну, чего молчишь, Ань? — снова попыталась она втянуть в разговор не проронившую до сих пор ни слова Аннушку. — Думаешь, будешь молчать — все беды пройдут стороной?

Аннушке захотелось вдруг закрыть глаза, заткнуть уши и убежать куда–нибудь, где никто не будет под грохот тарелок и ложек ждать ее исповеди.

— Если вы торопитесь, уходите, — стараясь не глядеть в глаза официанткам, предложила она. — Работы осталось немного, управлюсь сама.

Света с готовностью швырнула собранный уже пучок ложек на стол.

— Анька, ты золото!

— В другой раз и мы тебя выручим, — стягивая грязный фартук, заверила Света.

Аннушка осталась одна. Она опустилась на стул, чтобы передохнуть. Ей и в самом деле было некуда спешить: Фоменко не придет раньше полуночи. Но в полночь или чуть позже…

Аннушка прислушалась: за дверью столовой кто–то насвистывал простенькую мелодию. Кажется, марш «Прощание славянки». Дверная ручка медленно поползла вниз…

Официантка вскочила и растерянно уставилась на человека, который вырос на пороге.

— Поужинаешь со мной? — сказал командир полка, наслаждаясь эффектом, который он произвел неожиданным появлением.

У самого молодого в 40-ой армии полковника были широкие плечи, густые русые волосы, щегольские, аккуратно подстриженные усы, и не было ни малейшего намека на живот.

— Поужинать со мной не желаешь? — еще раз промурлыкал Тодоров.

Аннушка молчала. Командир растерянно хмыкнул, окинул официантку оценивающим взглядом и подошел к ней почти вплотную.

— А ты даже лучше, чем я думал, — сказал он, измерив ее взглядом. — Ну, чего испугалась, глупенькая? Я тебя не съем…

Хохотнув, он положил на плечо Аннушки руку.

Официантка, дернув плечиком, попыталась ее сбросить, но цепкие пальцы Тодорова уже гладили ее тонкую, нежную шею.

Аннушка прошептала:

— Пустите, пожалуйста…

— Не пущу! — прохрипел Тодоров, возбужденно дыша.

Полковник привлек Аннушку к себе, сжимая ее в объятиях. Его рука

скользнула ниже ее талии и начала медленно забираться под юбку…

Аннушка вскрикнула:

— Да пустите же вы!

Собрав последние силы, она вырвалась из рук Тодорова и оттолкнула его.

Тодоров побагровел. Его лицо исказилось от злости.

— Что, целку из себя строишь? Я в своей комнате стол накрыл, а ты… Запомни: если я чего–то хочу, то всегда это получаю, поняла? Не хочешь со мной при свечах поужинать? Так я тебя прямо здесь трахну!

Расстегивая на ходу брюки, Тодоров начал надвигаться на Аннушку, беспомощно прижавшуюся к столу. Ее глаза торопливо шарили по сторонам…

Взгляд женщины уперся в большой чугунный черпак, который лежал на столе, и Аннушка схватила его. Полковник бросился на нее, но официантка, ловко увернувшись и отпрянув в сторону, изо всех сил опустила черпак на его голову.

Охнув, Тодоров рухнул на пол, а Аннушка попятилась к двери…

21

И был вечер. Близилось застолье.

Встречали полк с войны сегодня. И провожали на войну тоже сегодня.

Посреди стола возвышалась кастрюля с вареной картошкой «в мундирах», вокруг лежали наскоро ополоснутые под краном пучки зеленого лука; тарелок не было вовсе, зато кружек и ложек с вилками было в достатке.

Хозяева комнаты — Маничев и Чепига — накрывали на стол и дожидались гостей: Рокфеллера с Фомой.

Открывая банку тушенки, Маничев поранил палец. Сунув его в рот, он сидел на табурете и наблюдал, как Чепига, ловко орудуя ножом, нарезал уже вторую буханку хлеба.

Стрелка на стареньком пузатом будильнике подползала к девяти, когда пожаловал Фоменко. Капитан вошел не один, подталкивая в спину замешкавшегося у порога незнакомого, совсем молодого лейтенанта и приговаривая:

— Не стесняйся. Тут все свои.

Лейтенант долго и тщательно вытирал ноги о половичок, озираясь по сторонам, и наконец произнес:

— Здравствуйте.

— Ждорово, — промычал, посасывая порезанный палец, Маничев.

— У нас еще один гость? — кивнул на незнакомого лейтенанта Чепига.

— Не просто гость, — Фоменко, продолжая подталкивать лейтенанта перед собой, прошел к столу и, положив обе руки ему на плечи, резким толчком усадил на табурет. — Корреспондент окружной газеты, про мою роту будет писать, — гордо добавил он.

— Правильно! — сказал Чепига. — Давно пора.

Корреспондент смущенно привстал.

— Извините, я не представился. Лейтенант Средзакозовцев Слава, — он попытался протянуть руку расположившемуся напротив Маничеву, но Фоменко, обхватив лейтенанта за плечи, вновь ловко усадил его.

— Сиди! Сейчас выпьем по первой, потом по второй… Там сразу со всеми и познакомишься.

Ротный устроился за столом рядом с корреспондентом и нетерпеливо потер руки.

— Ну что, мужики, пора начинать?

— Рокфеллера ждать не будем? — вынув палец изо рта, поинтересовался Маничев.

— Он может в штабе и до утра просидеть, — поддержал Чепига Фому. — Потом догонит.

Начальник строевой части сел вместе со всеми за стол, аккуратно разлил содержимое одной из бутылок по кружкам и провозгласил:

— С возвращением.

Полковые со знанием дела сделали выдох и припали к кружкам. Быстро опорожнив их, потянулись к закуске. Корреспондент замешкался и выпил позже. Он едва не задохнулся и, выпучив глаза, громко закашлялся.

Фоменко от души треснул его кулаком по спине.

— Привыкай, чистый спирт.

— Ничего другого не держим, — вставил, отчаянно хрумкая огурцом, Маничев.

Ошалевший Средзакозовцев открыл рот и высунул розовый, как поросячье ухо, язык.

— Спирт? Первый раз пробую.

— И поверь, не последний, — едва прожевав, Чепига снова наполнил кружки. — Ну что, по второй?

— Давай, — согласился Фоменко и протянул Средзакозовцеву кружку с водой. — Запивай, легче проходит.

Суровые у вас нравы, товарищ капитан, — корреспондент опасливо покосился на бутылку. — Если так пойдет и дальше, я, пожалуй, окажусь под столом.

— Поднимем, — успокоил его Маничев.

Кружки опустошили повторно. Средзакозовцев, передернувшись от отвращения, тоже влил в себя теплую, пахнущую резиной жидкость.

Подцепив ложкой прямо из консервной банки кусок тушенки, Фоменко проглотил его, почти не разжевывая, и махнул рукой.

— Завтра опять на войну. Потери на Панджшере всегда большие…