Ключ дома твоего - Рагим Гусейнов

- Гуламали, передай Айше, что я в поле уехал с отцом, буду вечером.

- Гуламали, спроси у Эйваза, что приготовить для него.

- Гуламали, отнеси Айше этот цветок, его я сорвал вон на той вершине, обязательно покажи, пусть знает, что везде, куда бы я ни пошел, лишь она у меня в сердце.

И всегда в ответ лишь "конечно", "хорошо", "сейчас". Ни разу не услышали они недовольства ни в поведении, ни в речах Гуламали. И как это часто бывает, два сердца, бьющиеся вместе, не слышат третье, бьющееся рядом с ними. Гуламали сносил все, улыбки обращенные не к нему, слова, звучащие, но не зовущие, взгляды, проплывающие мимо, проходящие сквозь него, но не видящие и не чувствующие его. Но особую муку доставляли ему шутки и насмешки, которыми осыпали его в ее присутствии. И смех ее, возбуждающий и утешающий, ласкающий и дразнящий, дарящий этот мир и тут же забирающий его обратно, не дающий покоя, особенно больно ранил его исковерканную душу. Но все это было внутри него, а внешне он ничем не выдавал своих страданий. Наоборот, всем казалось, что более добродушного и мягкого человека, чем Гуламали, не найти.

- Гуламали дружбе верен.

- Дружба для него свято, это я тебе говорю!

- Согласен!

Но все чаще можно было видеть его остановившийся взгляд с застывшей недоброй улыбкой, который он украдкой бросал вслед Эйвазу.

...

- Гуламали, - улыбаясь обращалась Айша к нему, - почему ты не женишься, посмотри на Фатму, ну чем не хороша? И подмигивала она Эйвазу, - Ну, немного худая, это ничего. Женишься, накормишь, - пополнеет.

И глядя на насупившегося Гуламали, она от души смеялась. Смеялся и Эйваз, правда, потом, уже возвращаясь вместе с Гуламали домой, а жили они по соседству, Эйваз часто просил у него прощения за иногда очень колкие шутки Айши. Гуламали искренне удивлялся.

- О чем ты говоришь, Эйваз. Вы для меня ближе брата и сестры. От вас я все готов принять, даже яд.

Глава шестая.

Вернувшись с мельницы, куда она утром поехала с отцом, Айша первым делом спросила у матери:

- Эйваз не приходил?

На мельницу ехать она любила с детства, приятно было сидеть рядом с отцом на мешках с пшеницей, которую необходимо перемолоть, и, тихонько напевая, смотреть по сторонам, на луга, покрытые маком, если это весна, или на буйные, разноцветные краски осени, разрисовавшей неповторимым узором каждый листок на ветвях деревьев. На мельнице у Айши было много подруг среди детей мельника и его помощников, живших здесь же, недалеко от мельницы, отдельным хутором. В эти дни мать этих девочек тетушка Хейранса специально для нее выпекала хлеб из только что перемолотой муки, которую дети тут же, сидя рядом с тандыром, обжигаясь, ели вместе с овечьим сыром, и вкуснее этого для Айши и ее подруг в эти мгновения ничего не было. А потом, пока мужчины не закончат работу, девочки, уйдя подальше, шушукались, раскрывая друг другу свои секреты. Всегда после этих встреч Айша была особенно взволнована, узнав много такого, о чем она раньше только догадывалась. Не был исключением и тот день, когда она, вернувшись с мельницы, спросила об Эйвазе.

- Нет, доченька, он придет позднее. Гуламали здесь.

- Где?

- Здесь был. Может в гостиной? Подожди немного.

Айша не стала ждать и побежала в дом. Но в гостиной его не было, и Айша уже хотела вернуться, когда услышала звук, отдаленно похожий на стон. Прозвучал он лишь на мгновение и оборвался резко, как будто кто-то наступил себе на горло и заглушил его. Звук этот раздался из дальней ее комнаты. И Айша тихо, почти скользя по старинному, вытканному бабушкой еще в годы юности ковру, в котором преобладали красные краски и орнаменты из буты, подошла к дверям в свою комнату. Гуламали был там. Он стоял у противоположной стены, спиной к ней и в руках держал платье, висевшее на вешалке. Платье, которое она надевала вчера, когда вместе с Эйвазом и Гуламали была в гостях у тетушки Зулейхи. Айша вскрикнула, когда увидела, как Гуламали поднес подол ее платья к губам, как задрожали руки его, как заглушил он стон свой, прижавшись лицом к материи.

Вздрогнул Гуламали, резко повернувшись, но не было уже никого у дверей.

- Кто бы это мог быть? -гадал он быстро, спускаясь по ступенькам входной двери во двор, где женщины выполняли свою каждодневную работу. Айши среди них не было. Значит, не она, подумал про себя Гуламали, облегченно вздыхая, но тогда кто? Пытливо заглядывал он в лица встречных женщин, но ничего не говорили ему эти лица. Одни улыбались, глядя ему вслед, другие удивлялись, спрашивая, что ему надо, не заболел ли, почему такой озабоченный. Гуламали отрицательно мотал головой и быстро удалялся, подальше от этих расспросов, от их назойливой заботливости.

Спустя несколько дней Гуламали ясно понял, что это все-таки была Айша. Нет, она ничего не говорила ему, но все ее поведение, внезапная серьезность в речах, когда она что-то отвечала ему, задумчивость и жалость во взгляде, когда она смотрела не него, ясно подтверждали его догадку - она все видела, все знает.

...

И замолк Гуламали, притаился. Все реже и реже он теперь появлялся в доме у Айши, часто Эйваз один приходил, а на вопрос, где Гуламали, вначале в шутливой, а затем в удивленной форме отвечал:

- Не знаю, право, честное слово, не знаю. С утра всегда рядом, спрашивает о вас, а как только видит, что собираюсь к вам, его как ветром сдувает.

- Обидели парня! - раздраженно говорила Яшма, мать Айши, - где это видано, смеяться над взрослым мужчиной. И над чем, над природным недостатком! Как не стыдно!

Улыбался на это Эйваз.

- Да разве мы серьезно, так, дурачимся, он тоже это знает.

- Знает, не знает - все равно. Не красиво это!

- Ладно, не будем! - соглашался Эйваз.

Но все равно Гуламали стал теперь редким гостем.

...

Через месяц, когда Айша, навестив свою подружку, старшую дочь мельника, которая недавно родила, возвращалась домой, уже смеркалось. Рядом с ней бежала маленькая белая козочка - шестимесячная Гезаль. Несколько месяцев назад, когда она с отцом была на пастбище, чабаны, заметив, как засветились от радости глаза Айши при виде этой красивой козочки, подарили ее ей. С тех пор они почти не расставалась. Как маленькая, послушная собачонка она теперь всюду радостно бежала за своей хозяйкой, весело позванивая колокольчиком.

Айшу хотели проводить, но она категорически воспротивилась этому. Что может случиться, дорога ей с детства знакома, каждый бугорок, каждая тропинка сотни раз исхожены вдоль и поперек. Весело окликнув Гезаль, она побежала по тропинке вверх, Гезаль заблеяв, смешно перепрыгивая через камни, старалась не отстать от нее.

Уже видны были огни в окнах первых домов Вейсали, когда она вздрогнула, услышав внезапно конский храп. Он раздался справа из-за деревьев, что почти примыкают к селу. Не успела Айша повернуться в ту сторону, как выскочившая оттуда тень накрыла ее. Даже вскрикнуть она не успела, когда поняла, что на нее бросили бурку, и чьи-то сильные руки подхватили ее, оторвали от земли и бросили поперек шеи лошади, что понесла ее вдаль, прочь от родного очага.

В страхе шарахнулась в сторону Гезаль, притаилась, дрожа в кустах, изредка тихо блея. Лишь когда затих вдали конский топот, она медленно вышла и, потерянно озираясь, стала беспомощно тыкаться в стороны, ища свою хозяйку.

Глава седьмая.

Долго скакал в темноте черный всадник со своей ношей, завернутой в бурку, уже перестала биться она, устав от бесплодной борьбы, но крепко держали ее руки мужчины, придавив к луку седла. Ни слова не произнес всю дорогу похититель, - " Но, но!", - только погонял он коня и голос его низкий, охрипший, приглушенный буркой, Айше был не знаком. Наконец конь остановился, тяжело дыша. Его шатало от усталости, он хрипел, задыхаясь, дрожа всем телом, и дрожь эта передалась Айше. Все тело ее затрепетало от страха, когда почувствовала она, что ее вместе с буркой кто-то снял с коня и осторожно положил на землю.

Первое, что она увидела, когда высвободила голову из-под бурки, был яркий свет полной луны, ставшей вдруг большой, почти на все небо и висевшей совсем близко над ее головой. Такой она луну видела впервые, казалось, луна сама нагнулась к ней, помогая освободиться от пут. Она была столь яркой, что Айша непроизвольно зажмурила глаза и хотела никогда больше их не открывать. Хотела, чтобы все это оказалось сном, чтоб наступило утро, и она забыла о нем, как о тяжелом кошмаре, мучавшем ее всю ночь. Или рассказала бы о нем, как учила мать, горькой луковице, надкусив ее, чтобы сон не сбылся, выбросила бы далеко, прочь от дома, прочь от родного очага. Но это был не сон.

Она узнала этот силуэт, что на миг промелькнул перед ней в свете луны, и не было больше в ее сердце страха, а был большой стыд, а еще была обида и боль, пронзившие ее сердце, и слезы, горькие, тяжелые, медленно скатывались из-под ее крепко зажмуренных глаз вниз по щекам. Мутными были эти слезы, это в слезах радости свет играет тысячами огней, искрится, светится, наполняя все вокруг счастьем. В слезах Айши утонул лунный свет.