Алая аура протопарторга. Абсолютно правдивые истории о кудесниках, магах и нечисти самой разнообразной [litres] - Евгений Юрьевич Лукин

Тем бы всё и кончилось, если бы замдиректора сам всё не испортил. Очутившись на земле, он мигом подхватил портки и бегом припустился к лодке. Татары уразумели, что дело нечисто, и кинулись вдогонку. Намазов добежал благополучно, а Чертослепов запутался в портках, упал, был настигнут и вновь водворён на кол.

– Товарищи! – страшно закричал Намазов. – Там наш начальник!

Итээровцы выхватили клинки. Натиск их был настолько внезапен, что им в самом деле на какое-то время удалось отбить своего командора. Однако татары быстро опомнились – умело орудуя кривыми саблями, прижали экипаж к лодке, – и Чертослепов в третий раз оказался на колу.

Бой продолжал один Афанасий, упоённо гвоздивший наседавших татар своей железной палицей.

– Товарищ Филимошин! – надсаживался Шерхебель – единственный, кто не принял участия в атаке. – Погодите, что я вам скажу! Прекратите это побоище! Сейчас я всё улажу!..

Наконец Афанасий умаялся и, отмахиваясь, полез в лодку. Шерхебель тут же выскочил на берег и предъявил татарам овальную золотую пластину. Испуганно охнув, татары попрятали сабли в ножны и побежали снимать Чертослепова. В руках Шерхебеля была пайцза – что-то вроде верительной грамоты самого Батыя.

– Ты где её взял, хазарин? – потрясённо спросил Альбастров в то время, как татары бережно укладывали замдиректора в лодку.

– Да прихватил на всякий случай… – небрежно отвечал Шерхебель. – Знаете, печать печатью…

– Капитана… – еле слышно произнёс Чертослепов. – Главное, капитана не забудьте…

– Капитана? – удивился Шерхебель. – А при чём тут вообще капитан? Вот у меня в руках документ, покажите мне там одного капитана!..

Глава 3

Разогнанная дружными мощными гребками, лодка шла сквозь века. В зыбких полупрозрачных сугробах межвременного тумана длинной тенью скользнул навстречу острогрудый чёлн Степана Разина. Сам Стенька стоял на коленях у борта и напряжённо высматривал что-то в зеленоватой волжской воде.

– Утопла, кажись… – донёсся до путников его расстроенный, приглушённый туманом голос, и видение кануло.

Вдоль бортов шуршали и побрякивали льдышки – то ли шуга, то ли последние обломки ледохода.

Без десяти десять лодка вырвалась из тумана как раз напротив дебаркадера с надписью «Баклужино». Пристань была полна народу. Присевший у руля на корточки Чертослепов мог видеть, как по мере приближения вытаращиваются глаза и отваливаются челюсти встречающих.

Что и говорить, экипаж выглядел живописно! Далече, как глава на церкви, сиял шлем Афанасия, пламенела лисья шапка Намазова. Рубища и парча просились на полотно.

На самом краю дебаркадера, подтянутый, безукоризненно выбритый, в неизменном своём бежевом плаще, стоял капитан… Отставить! На краю дебаркадера стоял майор Седьмых, а рядом ещё один товарищ в штатском. Пожалуй, эти двое были единственными на пристани, для кого внешний вид гребцов неожиданностью не явился.

До дебаркадера оставались считаные метры, когда, рискуя опрокинуть лодку, вскочил Шерхебель.

– Товарищ майор! – закричал он. – Я имею сделать заявление!

Путаясь в полах дорогого восточного халата, он первым вскарабкался на пристань.

– Товарищ майор! – так, чтобы слышали все встречающие, обратился он. – Во время заезда мне в руки попала ценная коллекция золотых вещей тринадцатого века. Я хотел бы в вашем присутствии сдать их государству.

С каждым его словом физиономия второго товарища в штатском вытягивалась всё сильнее и сильнее.

Майор Седьмых улыбнулся и ободряюще потрепал Шерхебеля по роскошному парчовому плечу. Затем – уже без улыбки – снова повернулся к гребному устройству:

– Гражданин Намазов?..

Эпилог

Машинистку уволили.

Над Намазовым хотели устроить показательный процесс, но ничего не вышло – истёк срок давности преступления.

Электрик Альбастров до сих пор лечится от алкоголизма.

Что же касается Шерхебеля, то, блистательно обведя вокруг пальца представителя таможни (ибо незнакомец на дебаркадере был именно представителем таможни), он получил причитающиеся ему по закону двадцать пять процентов с найденного клада и открыл кооператив.

Замдиректора по быту Чертослепов ушёл на пенсию по инвалидности. А недавно реставраторы в Эрмитаже расчистили уникальную икону тринадцатого века, названную пока условно «Неизвестный мученик с житием». В квадратиках, располагающихся по периметру иконы, изображены моменты из биографии неизвестного мученика. В первом квадратике его сжигают в каком-то челноке, далее он показан связанным среди сугробов. Далее его бичуют сначала татары, потом – судя по одежде – русские язычники. В квадратике номер семнадцать его пытается удавить арканом некий разбойник весьма неопределённой национальности. Последние три картинки совершенно одинаковы: они изображают неизвестного мученика посаженным на кол. Озадаченные реставраторы выдвинули довольно остроумную гипотезу, что иконописец, неправильно рассчитав количество квадратиков, был вынужден трижды повторить последний сюжет. И везде над головой мученика витает некий ангел с огненным мечом и крыльями бежевого цвета. На самой иконе мученик представлен в виде измождённого человека в лохмотьях, с лысеющей головой и редкой рыжеватой растительностью на остреньком подбородке.

А Филимошина Афанасия Афанасьевича вскоре после мероприятия вызвали в военкомат и вручили там неслыханную медаль «За оборону Рязани», что, кстати, было отражено в местной прессе под заголовком «Награда нашла героя».

И это отрадно, товарищи!

1989

Там, за Ахероном

И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители.

Лк. 16: 9

Глава 1

На хозрасчёте

Лепорелло

Да! Дон Гуана мудрено признать!

Таких, как он, такая бездна!

Дон Гуан

Шутишь?

Да кто ж меня узнает?

А. С. Пушкин. Каменный гость

Во втором круге было ветрено. Как всегда. Насыщенный угольной пылью ревущий воздух норовил повалить тяжёлую тачку и, врываясь в многочисленные прорехи ватника, леденил душу.

Душа, она ведь тоже, как и тело, способна испытывать и боль, и холод. Разница лишь в одном: душа бессмертна.

Обглоданная ветром скала заслонила низкую, сложенную из камня вышку, и дон Жуан остановился. Навстречу ему порожняком – в тряпье, в бушлатах – брела вереница погибших душ. Подперев свою тачку булыжником, дон Жуан отпустил рукоятки и, надвинув поплотнее рваный треух, стал поджидать Фрола.

Фрол Скобеев был, как всегда, не в духе.

– В горние выси мать! – злобно сказал он, тоже останавливаясь. – Сколько было баб у Владимира Святого? А? Семьсот! И всё-таки он – Святой, а я – здесь! Эх, начальнички…

За четыреста лет дружбы с Фролом дон Жуан изучил русский язык в совершенстве. Но в этот раз Скобеев загнул нечто настолько сложное, что дон Жуан его просто не понял. Что-то связанное с Великим постом и посохом патриарха Гермогена.

– За что страдаем, Ваня? – надрывно продолжал Фрол. – Ну сам скажи: много сюда нашего брата пригнали в последнее время? Да вообще никого! Плюют