Запрети себя любить - Каролина Шторм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иду по больничному коридору и слышу знакомые голоса. Ну, конечно, кто додумается во время тихого часа сюда прийти? Только наша шпана общажная. Фауст разливается соловьём, его за километр слышно. И Евгена голос знакомый, словно надтреснутый. Последствия сотрясения, наверное. Распахиваю дверь, совсем как у себя в комнате, – широко, смело. Оп-па! А вот этого я не ожидал!.. Кто привёл сюда этих двух девочек? Фауст, зараза! Ну, что ж, раз такой расклад…
Делаю вид, что меня интересует один только Евген. Собственно, к нему я сюда и шёл. Выглядит, словно побитая собака. Волосы взъерошенные, трико это… отцовское, наверное. Наспех собрали, потом решили, что так сойдёт. Впрочем, Евген никогда хорошим вкусом не отличался. Ладно, фик с ним. Это же стационар, не показ мод.
Ксюша…
Блин, Ксюша!..
Как ты только оказалась здесь?
Добрая душа, решила друга проведать. Ты же не знала, что меня здесь встретишь.
И я этого знать не мог.
Судьба свела, не иначе. Только зачем?
Я стою к ней спиной, разговариваю с Евгеном. Но затылком ощущаю её взгляд, сверлящий меня изнутри. И самому становится не по себе. Я был груб с ней в нашу последнюю встречу. В тот миг, когда она ждала ласки, я бросил ей в лицо жестокость. Отравил её нежную тонкую душу своим ядом. И, наверняка, заставил эти огромные прекрасные глаза плакать. Я сам себя за это ненавижу, но по-другому не могу. Она слишком хорошая, слишком… правильная. Не для меня.
Нет, не для меня.
Мы выходим в коридор, любезно выставленные процедурной медсестрой. Мне надо бы уйти сразу же, но что-то держит здесь. А Фауст, сука, по любому с ними заодно.
– Пойдём, – говорит, – Юль. Поговорить надо.
Ах, да, у них же шуры-муры были. Видимо, Фаусту никто больше не даёт, вот он и решил отношения возобновить. А я уже на низком старте. Но вдруг вместо того, чтобы сбежать отсюда, неожиданно для самого себя говорю:
– Не хочешь прогуляться до кафе? У меня обеденный перерыв. Одному скучно.
Ксюша внимательно смотрит мне в глаза какие-то доли секунды. А у меня от одного её взгляда мороз по коже. Она меня осуждает. Почему это меня волнует?
– Хорошо, – соглашается она. – Составлю тебе компанию.
Я смотрю, как она одевается. Кутается в своё пальто, как маленькая птичка. На руки надевает варежки. Я не могу не улыбнуться, глядя на это. Маленькая моя, хорошая моя девочка!.. Зачем же тебе такой, как я? Ты достойна лучшего.
Мы выходим из больницы. Я хочу взять её за руку и повести за собой, но не решаюсь. Иногда прикосновение руки к руке может значить очень много. В детстве это казалось особенно важным. Взял девочку за руку – теперь она твоя невеста. А сейчас даже переспав с девушкой можно ничего не обещать. Её выбор – её ответственность. До чего стала цинична жизнь! И мы, люди, сплошь циники.
Я веду Ксюшу в маленькое кафе недалеко от парка. Не того, где мы были в ночь, когда выпал первый снег. В городе есть и другой парк. Он поменьше и выглядит более мрачным. И людей в нём мало. Особенно теперь, когда холодно. Я беру два кофе и предлагаю Ксюше пирожные. Она скромно соглашается. Маленькие любят сладкое. Странно, что мне именно такое сравнение приходит на ум. Она ведь уже взрослая, совершеннолетняя и… даже не девочка. Я вспоминаю об этом иногда. Её глаза, наполовину прикрытые пушистыми ресницами. Её маленький ротик, который издаёт слабые стоны. Я бы дорого отдал за то, чтобы это повторить. Но ведь я сам поставил точку. Или это было многоточием?
– Тебе по-прежнему нравится Евген? – спрашиваю я её. Дурак! Сам же знаю ответ. Но нет, мне важно услышать это от неё.
– Он мне всегда нравился, – спокойно говорит Ксюша. – Как человек. Он очень добрый, милый. Его хочется пожалеть.
– Что же он, по-твоему, такой беспомощный?
– Почему сразу беспомощный? – возмущается Ксюша. – Если к человеку возникает чувство жалости, разве это плохо?
– Да! Никогда нельзя допускать, чтобы тебя жалели.
– Кто тебе это сказал?
Я усмехаюсь.
– Сам решил. И следую этому принципу всегда.
– Значит, – и голос её дрогнул, – ты никого не жалеешь?
– Нет. Никого.
Она молча продолжила пить кофе.
Я чувствую, что должен был сказать что-то другое. Вернее, она другого от меня ждала. Но я привык кривить душой. Нет, конечно, я не такой злой, каким хочу казаться. И мне не чужды простые человеческие чувства. Но как же глубоко они запрятаны под толстым слоем моих защитных границ!
– Ксюш, пойми, я не могу и не хочу быть другим. Возможно, ты хотела бы видеть меня не таким. Но… это не моя проблема. Я такой, какой есть, – быстро говорю я.
А она в ответ:
– Я не знаю, какой ты есть. Потому что ты бываешь разным. То грубишь, бросаешь в лицо такие злые слова… – она делает глубокий вдох. – Потом приходишь снова, но уже совсем другим – ласковым, любящим. Я не понимаю…
– Ну, ласковым я могу быть только в том случае, если мне что-то нужно, – признаюсь я и дополняю образ наглой ухмылкой.
Я знаю, как это действует. Она поверит мне сейчас. И это хорошо для нас обоих.
– Ксюш, – снова обращаюсь к ней. Она отводит взгляд в сторону, но ресницы уже дрожат. И она кусает губы, чтобы не заплакать. Как легко быть сильным, независимым рядом с такой, как она – беззащитной! В который раз проклинаю самого себя. Но остановиться уже не могу. – Мы с Миладой подали заявление в загс. Свадьба через три недели. Это дело решённое.
– Ты любишь её? – по-прежнему, не глядя.
– Ты уже спрашивала, – и я на неё не смотрю.
– Тогда зачем с другими спишь?
– Я ни с кем не сплю! – почти взрываюсь. – Я трахаюсь!
– В чём разница?
– Я должен тебе объяснять? – почему она злит меня?
– Ты ничего мне не должен, – твёрдо заявляет Ксюша.
– Вот и отлично, – кофе допит, и я встаю из-за стола. Увидев это, ко мне шустро подбегает официант. Я расплачиваюсь с ним. Ксюша к пирожным так
