Книга песчинок. Фантастическая проза Латинской Америки - Пальма Клементе

— Джеймс, дорогой, подойди поближе, я хочу поцеловать тебя, поцеловать в лоб, поцеловать в глаза...

Но я не выдержал и закричал:

— Спасите, матушка! Спасите, ангелы небесные! Силы небесные, спасите! Помогите выбраться из проклятого места!

И услышал отцовский голос:

— Замолчи, Джеймс! Успокойся, сын мой. Тише, тише.

— Нет,— кричал я, что было силы отбиваясь от слуг,— нет, я вырвусь отсюда, вырвусь и расскажу всем, что доктор Лин — чудовище, что женат он на мертвой!

КАДАВР

Заговорили о Бенвенуто Челлини[11], и один из нас усомнился в том, что великому ювелиру и вправду случилось видеть саламандру, как рассказывает он в своем жизнеописании. Но Исаак Кодомано сказал:

— Напрасно вы не верите. Могу поклясться, что видел своими глазами, так же, как вижу вас, уж и не знаю что — не то саламандру, не то привидение, не то вампира. Если хотите, расскажу.

Там, где я родился, колдовство — обычное занятие, как, впрочем, почти повсеместно в Латинской Америке. Ведь конкистадоры так и не смогли истребить древнюю ворожбу, а со временем на исконные верования наслоились христианские, и тот же колдун, что лечил от сглаза, стал призывать нечистую силу. Хорошо помню, что у нас в городке о привидениях, чертях и домовых говорили как о чем-то будничном. Знавал я, к слову, одну семью, что жила по соседству и едва сводила концы с концами. Так вот, их сыну явился призрак полковника-испанца и указал место во внутреннем дворике, где был зарыт клад. Юноша от потрясения умер, семья же разбогатела и по сию пору богата. Слышал я и про епископа, которому явился его предшественник, тоже епископ, и указал, где искать важный документ, который считался утерянным. А дом, из которого дьявол через окно уволок женщину, так до сих пор и стоит у меня перед глазами. Бабка моя не раз вспоминала о призраке, наводившем ужас на всю округу: ночами этот безголовый монах бродил, вытянув свою огромную волосатую руку, похожую на исчадие ада — гигантского паука. Каких только рассказов не наслышался я в детстве! Но однажды (а было мне тогда пятнадцать лет) случилось мне самому столкнуться с потусторонним миром, своими глазами увидеть, своей рукой дотронуться до...

...У нас в городе, как и у вас в испанских захолустьях, часов в восемь, самое позднее в девять, уже запирают двери и задвигают засовы. На улицах тихо — ни души. Разве что долетит откуда-то уханье совы да собаки изредка взлают.

Если же кому понадобится позвать врача или священника — да мало ли зачем выходят люди из дому ночью! — тот рискует свернуть себе шею: мостовая вся в выбоинах, фонарей мало, да и те еле светятся.

Бывает, правда, слышится музыка и пенье — женихи поют на испанский манер под окнами. Кто поет под гитару один, кто с друзьями, а случается, и нанимают музыкантов. Один богатый наследничек как-то нанял целый оркестр и пианиста в придачу и велел приволочь под окна своей избранницы рояль.

Итак, мне было пятнадцать лет, я жаждал узнать мир и жизнь, и конечно же, меня манили ночные улицы и певчие компании. Но, посудите сами, как мог я осуществить свою мечту?

Жил я у двоюродной бабки, которая держала меня в строгости и имела обыкновение, помолившись на ночь, самолично запирать все двери, удостоверившись, что я сплю и полог над кроватью спущен. Но вот однажды я узнал, что вечером компания собирается идти петь серенады и, мало того, они берут с собой моего ровесника и друга (он-то и расписал мне все прелести ночной прогулки). Целый день я не мог найти себе места; наконец план бегства был разработан. Я еле дождался вечера, еле дождался мгновения, когда дверь наконец затворилась за бабушкиными гостями — священником, нотариусом и адвокатом (они за картами обычно беседовали о политике). Теперь мне нужно было выкрасть ключ!

Труда, надо сказать, это не составило. Где лежит ключ, я знал, а спала бабушка крепко, сном праведницы. Итак, около полуночи ключ был в моих руках. Я отпер дверь и очутился на улице как раз вовремя — из-за угла вскоре появилась компания. Скрипка, флейта и виолончель вели мелодию. Я вмиг почувствовал себя мужчиной и устремился вослед музыке. Пока оркестрик играл под окнами, компания потягивала ликер. Потом портной — местный тенор — спел сначала «О лунный луч!», а потом «Помнишь, как на заре...». Как видите, события той ночи до мелочей врезались мне в память. Спев одной Дульсинее, ватага решила переместиться под окна другой, и вот когда мы шли через площадь... Я уже сказал, что было мне пятнадцать лет, что уже бушевали во мне юношеские страсти, распаленные нашим жарким солнцем, что бабка держала меня взаперти (ходил я только в коллеж и обратно, да и то под присмотром) ... Неведомое манило меня! И вот там, на площади, я увидел женщину. Закутавшись в плащ, она неподвижно сидела в углу, словно спала. Сердце мое бешено заколотилось. Я остановился.

Молода она? Или старуха? Нищенка? Сумасшедшая? Да не все ли равно! Я стоял у порога неведомого и томился жаждой приключений.

Компания тем временем скрылась из виду.

Неярко светили фонари. Я приблизился к ней, заговорил — не то чтобы нежно, скорее настойчиво и горячо. Она не отвечала. Я наклонился, тронул ее за плечо, попытался заглянуть в лицо. Я был вкрадчив и в то же время дерзок. И когда я уже предвкушал близкую победу, она вдруг обернулась, открыла лицо — ия обомлел. На меня глядел труп: глаз стекал на щеку, кости местами обнажились, ошметки кожи свисали с черепа. Пахнуло могильным смрадом, и тут это исчадие оскалилось — никогда не видал я ничего жутче этой ухмылки! — и, хрипло каркая, захохотало:

— Хр-гыр-гыр!

Волосы у меня зашевелились, я отскочил, закричал, стал звать на помощь.

Компания вернулась, но чудовища и след простыл.

— Чем хотите поклянусь,— сказал Исаак Кодомано,— но как я вам говорю, так оно и было.

ТАИНСТВЕННАЯ СМЕРТЬ БРАТА ПЕДРО

Не так давно, будучи в одном из испанских городишек, мне случилось посетить монастырь. Приветливый священник, мой провожатый, показал мне все местные достопримечательности, а после повел на кладбище, где у могильной плиты, на которой было начертано: «Hie jacet frater Petrus»[12] произнес:

— Дьявол искушал его и погубил!

Так уж и дьявол! Куда ему искушать на старости лет! — пошутил я и услыхал в ответ:

— Ошибаетесь! Именно дьявол, и новейшего образца — Демон Знания.

И священнослужитель рассказал мне историю брата Педро.

Злой дух, разжигавший жажду знанья, терзал брата Педро. Худой — кожа да кости, измученный, бледный, он проводил дни и ночи в молитвах и ученых изысканиях (полагая, что таковые могут принести пользу монастырю, ему дозволили даже оборудовать лабораторию). Еще в ранней юности брат Педро занялся оккультными науками. Когда в разговоре ему случалось помянуть имена Парацельса или Альберта Великого, глаза его загорались восторгом, а монах Шварц[13] — тот самый, что смешал нам на горе серу с селитрой,— внушал ему величайшее восхищение.

Жажда знанья подвигла брата Педро на изучение астрологии и хиромантии и отвратила душу его от мудрости, запечатленной в Священном писании. Любопытство, погубившее прародителей наших, завладело и его душой. Все чаще, захваченный очередными экспериментами, он забывал о молитве. В его распоряжении была монастырская библиотека — вся, без изъятья, ибо ему дозволялось читать любые книги, и в том числе те, авторы которых глубоко заблуждались,— так что в конце концов брат Педро вознамерился и сам заняться колдовством и начал с белой магии. К самому краю пропасти увлекла его жажда знанья! И брат Педро позабыл, что знанье — орудие Змия — крепит силу сатанинскую и отвращает от веры истинной, тверд в которой лишь тот, кому ведомо: «Initium sapientiae est timor Domini» [14].