Рубин эмира бухарского - Марк Казанин

– Ни там, ни там.

Постепенно краска вернулась на его лицо.

– Но вы должны хорошо знать Индию, раз вам знаком язык.

Я уже разгорелся к этому времени:

– Индию хорошо никто не знает. Индия – целый океан. Послушайте, что по этому поводу сказал один знаменитый путешественник по Индии, проведший многие годы в странствованиях по ней. Он сделал тысячи наблюдений во время своих путешествий, написал и опубликовал пять огромных научных трудов. И вот, когда ему на докладе в одном из важнейших географических обществ мира задали тот же вопрос, что вы мне: хорошо ли он знает Индию, – он сказал: «Что из того, что я годы ездил взад и вперед по Индии… Индия слишком велика и бездонна, чтобы ее можно было легко узнать. Я могу судить об Индии не больше, чем червяк, прогрызший книгу от корки до корки, может судить о ее содержании».

Это понравилось моему собеседнику, как понравилось мне, когда я это впервые услышал. Он счастливо засмеялся и проговорил:

– Хорошо сказал.

После маленькой паузы он поднял голову и вновь обратился ко мне:

– Да, но вы не обыкновенный червяк. Вы червяк, умеющий читать.

– Немного, да. Но я еще не добрался до книги.

– Ваш чай остыл, – заметил он. – Я велю подать горячего. Вам нравится кок-чай?

Я смотрел на него молча. Он рассмеялся:

– А, понимаю. Еще не привыкли, и он вам не по вкусу.

Он сделал знак стоявшему в отдалении чайханщику, тот подошел. Мой новый знакомый распахнул свой пестрый ситцевый халат, под ним оказался другой, тонкий, шелковый, и вынул из-за пояса блестящую серебряную коробочку ювелирной работы. Он раскрыл ее, высыпал на руку щепотку черного чая и передал чайханщику. За это время я успел разглядеть коробочку. Это была серебряная офицерская лядунка с накладным золотым двуглавым орлом. Таких трофеев я в Петрограде видел немало. Заметив мой пристальный взгляд, он бросил небрежно:

– Славная безделушка. Купил здесь на базаре.

Через несколько минут на ковре появился чайник с крепким ароматным чаем, какого мы уже давно не пили в России, и неизменное блюдце со сластями.

Я принялся пить с наслаждением, поблагодарив его взглядом.

– Давайте представимся друг другу, – сказал он, – а то неловко, не знаешь, как обращаться. Я – Файзулла.

– Глеб, – отозвался я. Фамилия на Востоке была, по-видимому, излишней.

– Ну и что же, вы думаете когда-нибудь попасть в Индию? – продолжал, как бы преследуя какую-то мысль, Файзулла.

– Не знаю, как удастся. Может быть, вы бывали там? – парировал я. Мне не очень нравилось, что он меня выспрашивает.

– К счастью, нет.

– Почему «к счастью»?

– Так, знаете, – со вздохом, смысл которого был понятен только ему, произнес Файзулла, – в эти края не тянет.

– Вы не любите путешествовать? – удивился я. – Что может быть лучше? Неужели вы никуда не ездили?

– Да нет, я достаточно поездил и во многих местах побывал, но далеко отсюда.

– Где же? – полюбопытствовал я.

– Везде понемногу, – уклонился он.

– И что же вам больше всего понравилось? – настаивал я.

Он засмеялся и сказал:

– Вероятно, сказочный остров Ципангу.

Теперь округлились уже мои глаза. «Сказочный остров Ципангу» – это рассказы о Японии, одна из любимых книг моего детства. Я загорелся. Передо мной сидел человек интеллигентный, способный, моих лет, с которым я мог говорить и который бывал на Востоке. И не в Индии, а еще дальше.

– Так вы были в Японии!.. – медленно и задумчиво повторил я и почувствовал, что вся затаенная тоска и желание дальних путешествий должны были прозвучать в моем голосе.

Внезапно мой собеседник отстранился от меня. В глазах его читалась не то злоба, не то испуг. Он волновался:

– Нет, нет, это я так сказал. Просто в детстве слышал. Я не знал, что вы знаете эту книжку. Я пошутил. Я, конечно, там не был.

Взгляд его вновь упал на мою индийскую книжку, и он быстро переменил тему:

– А что это у вас по-индийски?

– Поэзия, – вздохнул я.

Весь мой энтузиазм по отношению к любимому предмету вылился наружу, и я со всем жаром молодости потянулся к сочувствию, я жаждал найти аудиторию, поделиться с кем-то. Перед нами лежала залитая солнцем площадь, у нас не было никаких забот, я был возбужден непривычно крепким чаем. О чем было говорить со своим ровесником, как не о поэзии?

– Знаете, что я перевожу? Знаете вы это место в «Сакунтале»?

– Нет, не знаю, – ответил он.

Я поглядел на него. Черты лица изящны, глаза ясны, но интеллектуального блеска, который я знал, который был в глазах моих товарищей по университету, готовых просиживать дни за книгами или проводить длинные белые ночи на набережных Невы за спорами, – этого в нем не было.

– Хотите, я вам прочту свой перевод – я сделал в поезде, – предложил я и, не дожидаясь ответа, продекламировал. Потом я сделал небольшую паузу, сознавая, что постыдно напрашиваюсь на одобрение.

Он был изысканно вежлив:

– Чудесный перевод. В особенности конец.

Это было неверно. У него отсутствовал настоящий вкус. Конец был самым неудачным местом, и я решил его изменить. Но я уже не мог остановиться, мной овладел, демон какой-то экзальтированной болтливости.

– А знаете вы это место у Анандавардхана*? – болтал я. – Последнее купание небесной девы в драгоценном блистающем бассейне. Царь видит ее и говорит: «Мое сокровище, в хрустальном ты бассейне…»

– Как это? – задумчиво переспросил Файзулла.

Неопределенное выражение появилось в его глазах. Не насмешка ли? Нет, скорее какое-то лукавство, озорство или затаенная мысль, обращенная к самому себе.

– А хорошо ли? – вдруг тихо спросил он. – Может быть, лучше звучало бы: «Мое сокровище, ты в мраморном бассейне…»

– Нет, – с горячностью возразил я, – вот я же помню оригинал, – и я привел эту строчку по-санскритски.

Но тут меня охватило академическое сомнение. А что, если он прав? Все-таки это стихотворение IX века. Может быть, он видел другое издание или другой вариант? Или мы вообще говорили о разных вещах?

– А как вы помните? – спросил я. – Где вы видели?

Новое выражение мелькнуло в глазах Файзуллы. Опять что-то похожее на испуг.

– Нет, нет, – поспешно заверил он меня. Его голос дрогнул. Он облизнул губы. – Конечно, вы правы. Я нигде не видел. Как вы сказали? «В хрустальном бассейне»? Конечно, так лучше. Я просто так сказал…

Какая-то тень нависла над нами. Я поднял голову.

– А, Глеб! – развязно сказал Ратаевский. – Я уже несколько минут слушаю ваши разглагольствования; хотя ничего не понимаю. Можно посидеть с вами?

И откуда он взялся?

– Я не знал, что и вы в Фергане, – буркнул я.

– Что, надеялись избавиться от меня в Ташкенте? Нет, там еще долго не будут играть, ремонтируют театр, а мне поручили поехать посмотреть, что и как в Фергане, на случай гастролей.

Я подвинулся и дал ему место.

– Познакомьте меня с вашим другом, – попросил он.

– Знакомьтесь, – сказал я. – Это Борис, это Файзулла.

Оба, не говоря ни слова и, как мне показалось, принужденно, пожали друг другу руки.

Оставаться с Борисом и вести беседу о санскритской поэзии мне уже не хотелось. Я взглянул на часы. Был почти полдень. Я поднялся:

– Извините, я должен идти. Надеюсь, как-нибудь продолжим наш разговор.

Лицо и движения Файзуллы, когда он встал и протянул мне руку, были очаровательны.

«Какой все-таки природный аристократизм, какие манеры у этих людей Востока, – думал я про себя. – Или, может быть, это русский дворянский лоск и он получил его где-нибудь в России, ведь он так блестяще говорит по-русски, или это Дальний Восток. И бог знает, где он еще был». Во всяком случае новое знакомство произвело на меня впечатление, и я уходил почти счастливым. Теперь какой дорогой идти? Я пересек площадь, остановился и оглянулся кругом. Глаз мой поймал Файзуллу и Ратаевского. Они сидели на ковре в позе самой интимной беседы, если не перешептывания, головы их были сдвинуты вместе. Внезапно оба расхохотались. Борис крикнул что-то невнятное, но ухо мое уловило местоимение «ты». «Как это быстро у них получилось!» – удивился я.

Я отправился на встречу с Пашей у ревкома, чтобы сообщить ему о Рустаме, а уж потом искать пристанища и работы. Ревком помещался в бывшем губернаторском дворце. Там же находились и другие важнейшие организации. То ли от движения, то ли от воздуха мне очень хотелось есть. Однако это пришлось отложить.

Я дошел до ревкома. Паши на площади не было. В моей голове блеснула мысль поступить тут же на работу в какое-либо учреждение без помощи Паши. У меня были две руки и две ноги, я знал языки, грамотно писал, кое-как соображал – неужели я нигде не пригожусь?

Набравшись отваги, я зашел в комнату на верхнем этаже, где было написано «Предгорсовета», дождался очереди, вошел и с отчаянным видом и не без дрожи в голосе предложил свои услуги хотя бы в качестве секретаря. Председатель – плотный, пожилой небритый человек, в очках, за которыми виднелись холодные, мало сочувственные глаза, удивленно воззрился на меня и спросил: