Парадокс Глебова - Петроний Аматуни

Увы! Полнейшее отсутствие логики: неужто все дело в цветке, подаренном девочкой?

К моменту пробуждения мальчика «Нао» безжалостно констатировала несовершенство своего воспитанника, в действиях и мыслях которого «коэффициент неопределенности» достиг максимального значения; а Ло сожалел, что исчезли его сновидения…

Глава вторая

«ПОДЪЕМ!..»

1

Я проснулся рано утром…

Откуда-то доносится шум прогреваемых моторов, пение петухов (мне всегда приходилось жить вблизи аэродромов на окраине городов, как и большинству летчиков). Скосив глаза, вижу в окне голубое небо и облака, позолоченные восходящим солнцем. Слабый ветерок едва шевелит голые, чуть заснеженные ветви деревьев.

Что это — Земля? Неужели вылет не состоялся?..

Но ведь я помню: ночь, изящное тело звездолета «Юрий Гагарин»… Лифт доставил к входной двери нас, четырех космонавтов: командира Андрея Шелеста, астроштурмана Евгения Глебова, Боба Хоутона и меня…

Мы еще раз помахали провожающим, вошли в кабину. Потом каждый неторопливо лег в свой биотрон — прозрачное пластмассовое «яйцо», на дне которого своеобразная постель с мудреным кибернетическим оборудованием для анабиоза.

Надо мной бесшумно сомкнулись створки биотрона, и я погрузился в крепкий сон, замедляющий все жизненные процессы ровно в тысячу раз.

И оттого, что все это было, я отказываюсь соглашаться с реальностью своего теперешнего пробуждения, столь будничного…

Во мне уже поселилось ожидание иного.

Так где же я?

Ах, да… Ведь в нашем звездолете вместо окон — совершенные телевизоры. Это они создали мне привычную обстановку пробуждения.

Шевелю рукой, ногой, вдыхаю полной грудью…

Плавно раздвигаются надо мной створки биотрона, и раздается музыка… Урок спортивной гимнастики! Как будто кто-то включил приемник, настроенный на московскую широковещательную радиостанцию.

— С добрым утром, дорогие товарищи космонавты! — говорит диктор. — Готовимся к утренней зарядке…

И тут же веселый голос Боба Хоутона:

— Подъ-е-е-ем!..

2

… Порой хочется писать и писать: в конце концов это мой личный дневник, и для него нет литературных канонов.

Вместе с тем я стараюсь «не растекаться мыслью по древу», смиряя себя тайной надеждой, что жители моей планеты прочтут когда-нибудь эти искренние, безыскусные строки.

Поэтому я опишу лишь самое интересное, с моей точки зрения, оставляя за бортом мелкие жемчужины эпизодов и деталей, дорогих только лично нам, ринувшимся в Будущее…

3

После завтрака Шелест решил обсудить, как жить дальше.

— Я прошу высоких представителей земного человечества высказаться, — шутливо произнес он, когда мы угомонились.

— Недурно бы выйти в космос, — предположил Глебов

— Прямо на ходу?! — Хоутон сделал страшные глаза. — А впрочем…

— У нас есть кое-какие наметки… — робко вставил я. — И поскольку мы, так сказать, заранее «запрограммированы»…

Шелест с одобрением глянул на меня и уничтожающе — на Евгения Николаевича и Боба.

— Добро, — просто сказал он. — Будем действовать строго по плану: отдых, помноженный на отдых и возведенный в степень вдохновения, немного информации, вот пока и все. Полагаю, что сам космос всерьез нас мало интересует, не так ли?..

Евгений Николаевич Глебов возмущенно привстал: как ему, астрофизику, говорят такие вещи? Мы невольно засмеялись: ведь всем известно, что Евгений Николаевич — страстный звездолюб и в Москве жил среди небесных светил, тысячи часов размышляя о свойствах материи и происхождении миров.

Но раньше он делал это на почтительном удалении от звезд. Теперь же, что называется, щуку пустили в воду и хотят сделать ее вегетарианкой.

— Не все сразу, мой друг, — мягко остановил его командир, — сперва ознакомимся со всем тем, что происходило, пока мы спали… Вы же знаете, что киноаппараты работали для нас, и надо уважать их труд…

Евгений Николаевич послушно склонил голову. Мы сели напротив главного овального экрана, плечом к плечу, и командир включил проектор.

Тяжесть в кабине была несколько меньше земной, и во всем теле ощущалась живительная легкость, способствовавшая отличному настроению.

Голубоватый экран приступил к своему «рассказу»…

Подмосковье. Зима. Ночь. Четверо космонавтов в спортивных костюмах — без скафандров — скрылись за дверью звездолета, и ажурная башенка с лифтом отъехала в сторону.

В защитных укрытиях у пультов управления — десятки операторов. Их лица сосредоточены. То и дело посматривают они на стрелки часов, прислушиваются к звонким голосам секунд: капли времени, одна за одной, падают в океан минувшего. Каждая капля «включает» какую-то группу механизмов, а на долю одной — такой же бесстрастной, как и все, — достается главное.

Старт!..

В облаках снега и пара поползло вверх тяжелое туловище ракеты. Скорость нарастала. Вот уже на смену метрам ринулись под днище звездолета километры и вынесли его на своих легких плечах за пределы атмосферы. Золотисто-багровые струи раскаленного редеющего воздуха еще раз обняли прочные борта и скрылись.

Все немощнее тяготение, все увереннее устремляется в черный космос звездолет, разрывая острием холодное пространство.

Кабина… Космонавты-то есть мы! — в биотронах. Мы в анабиозе и не ведаем, что происходит вокруг, не чувствуем давящих перегрузок, доверившись тем, кто выводил нас на галактическую трассу.

Кадры сменяются как в приключенческом фильме. Земля… Величиной с горошину… Плавно отделяется наружная оболочка, обожженная трением о воздух: звездолет-удав меняет кожу. Но на ее месте не просто обновленная «кожа», а сложный металлический скелет.

Длинные фермы выползают из пазов корпуса и опускаются вниз. Они телескопически удлиняются, как ножки штатива, образуя ажурный вогнутый диск.

Из ракеты вырывается сине-фиолетовое прозрачное облако. Оно ширится, тает и, жадно прикрепляясь к радиальным фермам-антеннам, становится почти невидимым. Теперь оно напоминает колоссальный зонт в хвосте ракеты, будто догоняющий ее: это Z-поле, жесткость которого идет в сравнение разве лишь с гравитацией, заполнило просветы между антеннами.

Включается ионный двигатель. Нам кажется, будто мы видим, как его мощное излучение, похожее на солнечный протуберанец, отражается от чашеобразного экрана и разгоняет звездолет до крейсерской скорости…

Медленно гаснет Z-поле: дальше звездолет мчится по инерции, как новое небесное тело. Фермы «зонта» устало сокращаются и, прижавшись к бортам, вновь утопают в пазах.