Орден Ранункулюс - Ирина Кир

– Да когда как, – облегченно ответил Петр. Тайна, скорее всего, тяготила, и он был рад, что выдалась возможность не только поделиться, но и обрести понимание. – В этом деле системы нет. Просто ношу полтинник с собой до нужного момента, и все.

Девятого марта, после праздника, дворовая компания, куда входили Садо и Глинский, собралась в кино. Ромка зашел за Петькой, радостно съел предложенный Ниной Антоновной пирожок с капустой (родители отмечали праздник в гостях, а у Колавны в меню опять макароны) и первым съехал по перилам.

– Ы! Ы! – услышал он за входной дверью. – Ы-ы! Ыыыы!!

– Космические войска Гондураса! Ну, где ж ты раньше был! – донесся голос дяди Коли. – Тебя бы ребята похмелили!

– Ыыыы! – издал жалобный звук Маринкин Отец. – Ыыыы!

– Не рви мне контрабас! Сам аллилуйю к носу притягиваю! Моя все выгребла! Вот, глянь.

– Ыыыы! – умолял собеседник.

– Что случилось? – спросил доехавший по первого этажа Петька. – Чего стоим?

– Да вот, – ответил Ромка, – Маринкин Отец денег на опохмел собирает, а у твоего папы денег нет.

– Это правда, – кивнул Петя, – мать седьмого, как чувствовала, все до копейки у него забрала. Чтобы с опохмела в запой не сорвался.

Входная дверь распахнулась.

– О, Петруха! Ромка! – В подъезд ввалился поддатый дядя Коля. – Куда собрались? В кино небось? А на какие титимити?

– Нет, пап, какое кино! – ответил Петька и ткнул Рамана в бок, чтоб не выдал. – У нас, сам знаешь, денег нет. Ромкины родители в гостях, – приятель для убедительности пару раз кивнул, – он с Колавной. А у нее пятака не допросишься, – друг снова мотнул головой, – так что мы просто погулять.

– Ты отцу-то дерьма на ржавой лопате не подкладывай! – Глинский-старший попытался сделать гневный вид, но, видя ухмылки на лицах детей, сменил амплуа. – Петька, сын… – проникновенно начал дядя Коля, – найди папке деньжат, а? Вот тут, – он положил руку на грудь, – понимаешь, горит… а?

– Найду, пап, обязательно найду! – клятвенно пообещал Петя. – А сейчас мы пошли, ладно?

– Иди уж… что с тобой делать. Изоморфия!

На бордюре у подъезда сидел Маринкин Отец и тяжело вздыхал. В душе его скреблись кошки, они же в нее и нагадили… Пьяная лавочка (редкое дело) пустовала, и помощи глухонемому ждать было неоткуда.

– Расселась тут пьянь подзаборная! – брезгливо бросила проходившая мимо женщина. – Шел бы домой! Тут дети ходят! Какой ты пример им показываешь?

Отец Маринки не мог слышать обращенной к нему речи, он только вздыхал… В трясущемся кулаке зажаты несчастные шестьдесят копеек – таким трудом собранные по корешам. Какой только с них прок? Портвейну на шестьдесят копеек не купишь, на троих сообразить не возьмут – дело-то после праздника, а пива не завезли… Кто-то постучал ему по плечу. Глухонемой поднял голову – перед ним стояло двое мальчишек. Один протягивал ему пятьдесят копеек. До закрытия винного магазина оставалось двадцать минут.

Женя поднималась по лестнице, когда дверь на третьем этаже открылась и оттуда высунулась Марья Георгиевна:

– Женечка, – заговорщически начала соседка.

– Добрый вечер, Марья Георгиевна.

– Добрый вечер, добрый вечер. – Мурка торопливо зашептала: – Что я хочу тебе, Женечка, сказать: Венерка снова приходила к Юхану Захаровичу в твое отсутствие. Да! Я сама видела! Ты дурочку-то святую из себя не строй! Виды она на твоего мужа имеет. Даром что фамилия Блядинова.

– Билялетдинова, – автоматически поправила ее Женя. – Марья Георгиевна, ну что вы такое говорите? Юхан Захарович Венере как отец. Он ее в первый класс отводил. Из роддома встречал.

– То-то и оно! – подхватила Мурка. – С чего бы Юхан в первый класс Венерку повел?

– Да знаю я эту историю…

– Да ничего ты не знаешь! – перебила Ромкину маму соседка. – А я тебе скажу: истерики Венерка Фаридке закатывала, что-де у всех есть папы, а у нее нет. Вот и пошла Фарида к Захарычу, единственному неженатому мужчине в подъезде, поклон вешать – отведи, мол, пожалуйста. А теперь и до Венерки наконец дошло, что и самой надо устраиваться и волчонку отца заводить… И не абы какого! Все эти ее кавалеры… – Мурка покрутила в воздухе рукой. Со стороны могло показаться, что она объясняет Жене правило буравчика, – хахали-то все эти на «Волгах» – только время провести с ней весело готовы, а жениться-то не торопятся! Я тебе верное дело говорю! Глаз Венерка свой на Юхана и вашу квартиру положила. И Рауля за собой специально таскает, чтобы привыкал к новой обстановке. А мужик что? Мужик – всегда мужик. Кровь от головы ниже пояса прилила – мозг отключается. Другой бы на месте Юхана гнал бы паршивку метлой, а он привечает… Значит, тоже интересна ему шалашовка…

Мария Георгиевна Болотова считалась женщиной одинокой и неустроенной. Ее ойкумена имела четко очерченные границы: начиналась с окна третьего этажа, спускалась к палисаднику, огибала окрестные магазины и заканчивалась на лавочке перед подъездом. Те, кто считал, что бытие Марьгеоргевны пресно и лишено событий, сильно заблуждались. Отсутствие жизни личной цветовод-любитель с лихвой компенсировала копанием в чужих биографиях, а в них чего только не происходило… Она вела наблюдения, анализировала увиденное, домысливала услышанное, строила предположения и в итоге развивала такие сюжеты, что иным писателям даже не снились. В основном Ги де Мопассану, Набокову и немного Дюма. С творчеством ни одного из авторов, за исключением, пожалуй, Дюма, Мурка не была знакома, да и ни к чему это. И без них все очень ладненько получалось.

Года три назад Марье Георгиевне пришла в голову мысль, и с каждым днем она нравилась ей все сильнее – Венеркин Рауль сын хромого Юхана. А что? Все ложится один к одному: повел девочку в первый класс, держал за ручку, а малышка уже тогда была красивая, и мысли разные могли посетить одинокого на тот момент мужчину. Ему уже к сорока было. И не женат. Подозрительно… Какое-то время спустя он все-таки женился. И на ком? На этой худосочной Евгении – ей и сейчас, годы спустя, едва чуть больше двадцати можно дать, значит, имел-таки Юхан Захарович греховную склонность к несовершеннолетним девочкам. Имел!

А тут и Венерка подросла, расцвела, да как! Любой не устоит. Вспомнилась Юхану ее трепетная ладошка, взгляд бархатный, и накатила на него похоть… И она – дерзкая, горячая, развратная. Одно слово – Билялетдинова! Потянуло блудодеев друг к другу. А уж где и как – это при желании решить можно. Но вот незадача – случился ребенок… На этом эпизоде у Мурки образовался в рассуждениях затор. Временный. Все оказалось просто! Откупился хромой греховодник и пообещал деньгами помогать! Венерку все устроило, но со временем она поняла, что ни один из ее поклонников жениться-то на ней не собирается, а годы идут… Вот и начала она шастать на пятый этаж с весьма определенной целью. Одного только пока не могла объяснить себе Марья Георгиевна, и это сильно портило жизнь – почему Рауль не похож ни на знойную Шемаханскую царицу – мать, ни на «армянистого» отца. Но внешность ребенка – это уже детали. Сама Венера Хасановна, в конце концов, тоже не Фаридкиной породы, и что там за погибший летчик Хасан – еще требуется разобраться… Молчать не было сил, и Марьгеоргевна решила на первых порах озвучить Жене «облегченную» версию. Нельзя сказать, что все, что надумала любопытная соседка, являлось чистым вымыслом. С Венерой и Юханом Захаровичем у Мурки получилось засечь самую суть – стороны действительно имели друг к другу нешуточный интерес. К счастью для Юхана и Венеры, фантазийный алгоритм Марьгеоргевны не предусматривал иных, отличных от физиологического влечения, мотивов в отношениях. Даже в дружбе она видела зачатки гомосексуализма и всячески развивала свою теорию с кумушками на лавке перед подъездом. Венера и антиквар, сами того не подозревая, имели все шансы попасть на языки Муркиных товарок, но, узнав об угрозе «разоблачения», облегченно выдохнули «Слава богу!». Догадайся Марья Георгиевна про истинную подоплеку взаимности и разнеси ее по двору – дело могло бы закончиться конфискацией имущества. Венера работала в «Доме фарфора» на Кировской14, а Юхан Захарович на фарфоре специализировался. Один плюс один получалось два. С помощью Венеры Ромкин отец получал новую клиентуру, а красавица продавщица вполне приличный дополнительный заработок. Подобные «отношения» именовались «нетрудовыми доходами», «спекуляцией» и влекли за собой серьезные статьи.

Присматривая за хромым антикваром и молоденькой вертихвосткой, Мурка сделала еще одно верное наблюдение – в свои «завоевательные походы» к Садо Венера всегда брала сына Рауля. Кто был отцом мальчика, если кто и знал, то только Юхан – он выступил посредником между взбешенной Фаридой и ее беременной дочерью, он же встречал молодую мать из роддома. В свидетельстве о рождении Рауль писался Эрнестовичем, но мог с тем же успехом числиться Александровичем, Теймуровичем, Карловичем, Ицхаковичем, Ивановичем, да кем угодно. Тайна хранилась за семью печатями. А посмотреть на того «Эрнеста» желающих набиралось достаточно: многие хотели знать – от кого рождаются такие жутко красивые или, вернее, красивые до жути дети. Длинное, вытянутое имя прекрасно перекликалось с породистыми, благородными и утонченными чертами мальчика. Пепельные волосы, кожа – яичный фарфор, высокие скулы и раскосые глаза цвета ртути делали Рауля похожим на лайку или молодого волка. Все, кто впервые видел ребенка, впадали в ступор – глаза пугали и завораживали одновременно.