Признание в любви - Мэри Гиббс

— Печальная история, но в ней урок, как сказала бы моя мама. Каждый должен придерживаться своих границ, монсеньор!

— Но, леди Темперли, существуют обстоятельства, при которых я испытываю полное удовлетворение.

Сара притворилась, что не поняла его, однако глаза ее говорили совсем обратное, а сердце трепетало.

— Мне нужно идти, чтобы помочь выбрать шелк, — пробормотала она.

— А вы, конечно же, сделали свой выбор?

— О да, это было легко.

— Я так и знал. — Лейтенант понизил голос и, все еще говоря на французском, добавил: — Белый с золотом или голубой, как у Мадонны…

Она знала, что ей надо рассердиться на него за эту дерзость, но не смогла: солнце никогда не было таким ярким, а мартовский день таким радостным, как сейчас. Сара тихо и быстро попрощалась с французом и вернулась в магазин.

— Ты долго разговаривала с этим мужчиной, — проворчала свекровь. — Он только притворяется, что не знает английского, Сара, дорогая. Он прекрасно понимал меня, когда я говорила с ним! С иностранцами следует разговаривать громко и четко, и они сразу же тебя поймут.

— Тэм очень легко объясняется с ними, — проговорила Мелисса, в отчаянии глядя на разложенные перед ней отрезы.

— О да, у него никогда не бывает трудностей, — подтвердила вдова. — А теперь, Сара, дорогая, скажи Мелиссе, какой цвет ей выбрать без всяких дальнейших колебаний.

— Розовый, какой выбрала я, — улыбнулась Сара. — Да, Мелисса, я настаиваю. Я видела, что тебе он тоже понравился, но ты не захотела об этом сказать. Он тебе идеально подойдет. Мистер Бриггс! — Она повысила голос, и бедняга мистер Бриггс, повернувшись, едва не потерял равновесие под тяжестью очередного отреза, на этот раз яблочно-зеленого, который он стаскивал с верхней полки. — Пожалуйста, заверните розовый шелк для мисс Мелиссы и отошлите его вместе с бледно-лиловым, который выбрали для мисс Черитон. Я передумала. Пришлите мне отрез вон того белого шелка, с легким золотым рисунком.

— Но, миледи, это ведь эмблема французского королевского дома! — вскричал озадаченный мистер Бриггс.

Сара рассмеялась:

— Никто не знает, что это такое, а я и не скажу. Я приглашу на обед нашего старого дорогого эмигранта, когда надену это платье в первый раз, и он будет в восторге.

Леди покинули магазин. Когда они подошли к экипажу, француз уже ушел.

Сара заметила его только мельком, немного позже, из окна экипажа по дороге к Доувертону: он сгонял возле памятника и с задумчивым видом читал надпись на постаменте.

— «Этот памятник, — читал лейтенант, — возведен жителями Доувертона в благодарность его величеству за устройство водопоя для лошадей, приезжающих на рынок…» — Он издал короткий смешок, а затем поднял глаза на памятник. — И в самом деле полный джентльмен! Эти англичане, — усмехнувшись, сказал себе месье Кадо, — не обезглавливают своих королей, по крайней мере сейчас. Они над ними смеются. — Он нахмурился, думая о том, что никто не смел смеяться над несчастным Луи XVI: тот не отвечал ни перед кем, кроме самого себя. Английский король отчитывается перед парламентом, а английское дворянство на протяжений веков помогало править палате общин, в отличие от французских аристократов, которые не имели слова в правительстве своей страны. Они только льстили человеку, стоящему у власти, и поэтому, когда он погибал, погибали вместе с ним. Но этого не объяснить англичанам. Они не слушали, как слушал он друзей его дяди-адвоката, когда они сидели за столом в маленьком доме в пригороде Парижа и говорили о Наполеоне и его изумительном твердом характере, сплотившем французов в одну нацию» в одну армию, готовую сражаться с врагами Франции…

Пожав плечами, лейтенант Кадо выкинул из головы короля Георга, вместе с его вареной бараниной и водопоем для лошадей, и пошел по Маркет-стрит. Вскоре он свернул на темную и узкую потайную дорожку, которая вела к дому мадам Джини, расположенному в самом низу улицы. Окна дома были плотно закрыты и занавешены тяжелыми портьерами: они открывались только вечером или ночью, когда его обитатели просыпались.

Кадо задумался над тем, что заставило прийти сюда сэра Темперли Бревитта Темперли в тот день, когда он случайно столкнулся с ним в тесном холле этого заведения.

— Ты ведь француз, не так ли? — спросил его сэр Темперли своим обычным надменным тоном. — Но ведь это заведение находится за пределами отведенной вам территории…

— Это касается английских офицеров, расквартированных в замке, монсеньор, но никак не французских, — спокойно ответил Филипп.

Баронет с подозрением уставился на него и, похоже, заподозрил его во лжи, но в это время вошла мадам, что-то тихо сказала ему, и он удалился вслед за ней вверх по лестнице.

Тогда лейтенант Кадо был удивлен аппетитом этого мужчины, но теперь поразился еще больше. Казалось, он, обладая всем, что может хотеть мужчина, в лице маленькой Мадонны, живущей в его доме в Темперли. Но истина заключается в том, что натура любого мужчины постоянно ищет удовлетворения и редко находит его. Дайте ему принцессу — и он захочет доярку; дайте ему доярку — и он будет горевать о своей потерянной принцессе. Может быть, лучше давать уроки танцев и французского языка этим английским леди и учить их мужчин фехтовать или, подобно Леконтре и его другу Фуке, вырезать модели корабликов из костей, подобранных на кухне замка?

За пять лет, проведенных в Англии, Филипп Кадо научился любить англичан, несмотря на то, что некоторые их привычки продолжали раздражать его, а такие английские мужчины, как огромный и неучтивый муж хрупкой леди Темперли, раздражали непомерно. Они разговаривали со своими женами так, словно находились посредине поля или обращались к глухим от рождения, а по своему опыту он знал, что английские леди совсем не глухие, а если их немного ободрить, то даже не немые.

А Сара тем временем ехала в экипаже по направлению к дому и не замечала вокруг ничего: в ушах ее звучал лишь голос лейтенанта Кадо, низкий и нежный. Он говорил ей о том, что платье ее должно быть белым с золотом или голубым, как у Мадонны.

Она разгадала тайный смысл его слов, и это льстило женщине, которая вышла замуж в семнадцать лет.

Она не могла не заметить выражения его красивого лица, подобного тому, какое было у маленького Джеймса, когда он хотел что-то выпросить у нее, или у Тэма, когда в годы юности он ухаживал за ней. Как давно это было, показалось ей в этот сверкающий день, и как быстро превратился ее муж в того громогласного, напыщенного и разглагольствующего Тэма, которого она знает сегодня…