Морские гезы (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Я не считал остров Мальта безжизненным, но дал монаху патард за полезную информацию. Благодаря ей, я придумал себе новую легенду. Теперь буду внуком родосского помещика, сбежавшего в Италию от неверных.

— Вот тебе индульгенция с прощением грехов на десять лет, — предложил мне монах клочок исписанной бумаги.

— Оставь себе. Я перебил столько неверных, что могу грешить всю оставшуюся жизнь, — отказался я и пошел к рыбным рядам.

— Бог тебе навстречу! — вдогонку пожелал монах.

На шести рядах каменных прилавков была разложена самая разная рыба, морская и речная, раки, моллюски. Рыба была свежая, соленая, копченая, вяленая. Между рядами ходили многочисленные покупатели, в основном женщины с плетеными корзинами. Торг шел спокойно. Складывалось впечатление, что торговцы и покупатели первым делом боялись обидеть друг друга, а не продать подороже и купить подешевле. В прошлую эпоху в других странах голландцев считали — и по делу — алчными жуликами. Говорили, где пройдет голландец, там травинки не найдешь. У себя дома они оставались такими же алчными, но жульничали как можно тише.

Дальний конец рынка упирался в широкий канал. Там с нескольких рыбацких лодок и баркасов выгружали ночной улов. За рыбаками присматривал чиновник. Наверное, чтобы продавали улов только оптовикам, которые продадут розничным продавцам, а те — покупателям. В итоге король получит налог с каждой сделки. Чиновник был в черной шапке с фазаньим пером, темно-красном дуплете и черных штанах, напоминающих тыквы, как по форме, так и благодаря вертикальным разрезам, через которые проглядывала алая подкладка. Под коленями алые подвязки. Чулки в черно-красную горизонтальную полосу. На черных кожаных башмаках сбоку золотая шнуровка. На вышитой золотом перевязи висела рапира длиной немногим более метра. Ножны черные, скорее всего, из крашеного дерева. Позолоченный эфес сложной формы: крестовина усилена щитком и двумя полукруглыми дугами, кисть защищена дужкой. Рапира намного легче меча и сабли. Следовательно, мне надо купить ее и пройти курс повышения квалификации, потренироваться с новым оружием. Я ведь знаю, что рапира, боевой вариант которой в России будут называть шпагой, надолго станет основным холодным оружием, особенно у дуэлянтов. Что-то мне подсказывало, что не раз придется отстаивать с рапирой свое право быть вечным.

Мне показалось, что верфи находятся в том самом затоне, в котором будет судоремонтный завод. Я стоял в нем две недели. На судне меняли механизм закрытия крышек трюма и сами крышки. Хотя возможно, что ошибаюсь. Я знаю, что во время Второй мировой войны Роттердам интенсивно бомбили сперва немцы, а потом союзники, уничтожив исторический центр, но по пути к верфям у меня несколько раз появлялось ощущение, что я в этом месте уже был. Особенно остро стрельнуло, когда проходил мимо богатого каменного дома и услышал, как из приоткрытого окна — рама была на полметра поднято вверх, работала по принципу гильотины, — послышались звуки играющего клавесина. Однажды я в двадцать первом веке гулял по городу и слышал из приоткрытого пластикового окна — верхняя его часть была наклонена наружу — эту же мелодию и исполняемую именно на клавесине. Неклассический случай дежавю — воспоминание о будущем.

На верфях строили каравеллу, уже доводили кормовую надстройку, и два пинка, которые пока что напоминали скелеты рыб. Один стапель пустовал. Рядом с ним находился небольшой деревянный домик с узким окошком, закрытым промасленной белой материей. Дверь была без ручки, а открывалась наружу.

Я постучал в дверь и громко спросил:

— Хозяин стапеля здесь?

В домике что-то заскрипело, то ли стул, то ли кровать, послышались тяжелые шаги. Дверь резко распахнулась. На пороге стоял массивный мужчина с приплюснутой головой на короткой шее. Большие уши напоминали пожухшие лопухи, из-за чего я подумал, что передо мной профессиональный борец. Впрочем, такой профессии пока нет. Да и борьба в Северной Европе не в почете. На голове что-то типа обычного берета темно-зеленого цвета. Усы и короткая борода недавно подстрижены, волосины еще топорщатся. Они такие светлые, что седина почти не заметна, а ее много. Поверх несвежей белой полотняной рубахи с треугольным вырезом, из которого выглядывал клок седых волос, на мужчине был кожаный жилет, расстегнутый до пупа, и короткие темно-зеленые штаны без чулок. Толстые волосатые ноги были кривы, будто служили образцом для изготовления корпуса судна. На ногах деревянные сабо, некрашеные.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Чего надо? — спросил мужчина, выдохнув свежий пивной перегар.

— Хотел узнать, сколько возьмешь за постройку пинка, — ответил я.

— Смотря, за какой, — произнес он. — Если за такой, — кивнул на ближний строящийся, — то не меньше тысячи. Это если без излишеств. Паруса и такелаж отдельно.

Лезть в долги не хотелось. Тем более, что нужны будут деньги и на покупку товара. Вряд ли кто-нибудь доверит ценный груз иностранному капитану, утопившему предыдущее судно. Придется строить небольшое и быстроходное. Скорость — залог выживания. Не можешь отбиться — умей удрать.

— А небольшое судно по моему проекту сделаешь? — спросил я.

— Да какое угодно, если толково объяснишь, что тебе надо, — ответил корабел.

— Давай нарисую, — предложил я.

Он принес черную доску наподобие той, на которой рисовал меняла, и кусок мела. Сыроватый мел оставлял слабый след, а когда я нажимал сильнее, крошился. Я сделал набросок судна типа бермудский иол. Это двухмачтовое, точнее, полуторамачтовое судно, у которого задняя мачта, бизань, ниже передней, грота, и расположена позади головки руля. Длиной восемь метров по килю и десять с половиной наибольшей, шириной — два метра, осадкой — немного больше метра и водоизмещение тонны четыре-пять. Мачты придется делать невысокие, чтобы не перевернуться при резких порывах ветра. Иначе для улучшения остойчивости потребуется большой киль, залитый свинцом, а это увеличило бы осадку, что не рекомендуется в здешних мелких водах, и лишило бы возможности ложиться на грунт во время отлива, что тоже не есть хорошо для контрабандиста. Корпус я предложил сделать расширяющимся до ватерлинии, а потом сужающимся, как у флейтов, которые пока не видел. Не для того, чтобы уменьшить налог, который берется исходя из площади главной палубы — для чего и придумали флейт жадные голландцы, а чтобы улучшить остойчивость и смягчить удары волн о корпус. В кормовой части расположил кокпит — углубление, где будет находиться штурвал, нактоуз и место рулевого. Из кокпита будет лаз в маленькую каюту для двух членов экипажа — меня и матроса. Там установим поперек судна двухъярусную узкую кровать и рундук для запасов еды и воды. Питаться в море будем всухомятку. Переходы предполагаются короткие, так что потерпим. Между кокпитом и грот-мачтой сделаем комингс трюма, низкий, чтобы не закрывал обзор рулевому, В носовой части соорудим люк для запасных парусов и второй, поменьше, для якоря и якорного каната. Фальшборта не будет. Вместо него установим релинги — ограждение из бронзовых стоек, соединенных тросами. Сделаю ограждение повыше, чтобы опять не свалиться за борт. Парусное вооружение будет состоять из грота, бизани, грота-стакселя, бизань-стакселя и спинакера — шарообразного паруса, который применяется при слабых попутных ветрах. На иолах площадь бизани составляет от силы десять процентов парусности судна. Это скорее воздушный руль, чем парус. С таким расположением второй мачты лучше обзор рулевому и легче работать с парусами.

Корабел, которого звали Трентье Шуурман, рассматривал мой чертеж и слушал объяснения с нескрываемым интересом. С таким типом судов он сталкивался впервые.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты собираешься плавать на нем по реке или дальше? — поинтересовался он.

— Намного дальше, — ответил я.

— Разве что в тихую погоду и вдоль берега, — саркастично произнес Трентье Шуурман. — Во время первого же шторма оно перевернется и утонет.

— А тебе-то что с того?! — также саркастично бросил я.

— И то верно! — согласился он и выпалил: — Четыреста флоринов.