Император-гоблин - Кэтрин Эддисон

– Да, ваша светлость, – согласился Сетерис, склонив голову.

Они снова замолчали. Прошел час после ухода Ксевета, и Майя задался вопросом: неужели лорд-канцлер так хитро спрятался? Это было бы крайне странно и неприлично со стороны чиновника, занятого организацией государственных похорон. Очевидно, Чавар просто хотел выиграть время, а заодно унизить императора в глазах придворных.

«Такая тактика навредит ему самому, – подумал Майя. – Он не может тянуть время бесконечно. Таким образом он не вынудит меня пойти на уступки, зато рискует быть отстраненным от должности за неуважение к императору. Возможно, он считает, что я не пойду на такой шаг, но я не позволю ему руководить мною и диктовать свою волю. Допустим, он не испытывает ко мне никакого расположения, но ведь и я ему ничем не обязан. Я его даже ни разу не видел».

Погрузившись в мрачные мысли, Майя не сразу услышал шум и топот на лестнице, которые, судя по всему, свидетельствовали о приближении Чавара.

– Он что, привел с собой армию? – пробормотал Сетерис, и Майя прикусил губу, чтобы скрыть улыбку.

В дверях появился слегка запыхавшийся Ксевет.

– Лорд-канцлер, ваша светлость.

– Благодарим вас, – с достоинством ответил Майя и перевел взгляд на дверь.

Сам того не осознавая, он ожидал увидеть копию официального портрета отца – высокого надменного мужчину с холодными глазами. Оказалось, что его представления далеки от истины. Чавар был невысоким и полным по эльфийским меркам. Он двигался порывисто, возбужденно жестикулировал и, прежде чем преклонить колено перед Майей, буквально навис над ним.

– Приветствую вас, ваша светлость! – воскликнул он.

Майя едва сдержался, чтобы не вскочить с места и не отбежать в сторону. Он быстро кивнул Сетерису, разрешая отправить Ксевета за осмеррем Неларан, и когда Сетерис отошел к двери, Майя жестом велел лорд-канцлеру занять освободившееся кресло. Такое приглашение со стороны императора являлось знаком особой благосклонности.

Чавар грузно опустился в кресло и небрежно бросил:

– Каковы будут приказания вашей светлости?

Разумеется, вопрос был всего лишь формальностью, и Чавар не собирался ждать ответа. Канцлер уже открыл рот – без сомнения, для того, чтобы рассказать о подготовке к похоронам, – но Майя перебил его, впрочем, довольно милостивым тоном:

– Мы желаем обсудить нашу коронацию.

Секунду Чавар сидел с полуоткрытым ртом, потом, скрипнув зубами, закрыл его, сделал глубокий вдох и забормотал:

– Ваша светлость, разумеется, вы понимаете, что сейчас неподходящее время. Похороны вашего отца…

– Мы желаем, – холодно повторил Майя, – обсудить нашу коронацию. После того, как вы представите нам план этой церемонии, и мы одобрим его, мы выслушаем ваши соображения по поводу похорон нашего отца. – Он замолчал, глядя Чавару прямо в глаза.

Чавар выдержал взгляд Майи.

– Как вам будет угодно, ваша светлость, – процедил он, и Майя буквально физически ощутил неприязнь собеседника. Последовало молчание, красноречивое, как меч, наполовину извлеченный из ножен.

– Не будет ли дерзостью с нашей стороны попросить конкретных указаний вашей светлости относительно коронации?

Майя сразу почувствовал ловушку и постарался ее избежать.

– Как быстро вы сможете к ней подготовиться? Мы не желаем надолго откладывать проведение положенных обрядов и погребальную церемонию нашего отца и братьев, но, с другой стороны, мы не хотели бы, чтобы коронация прошла в спешке и произвела неблагоприятное впечатление.

На лице Чавара на миг отразилось раздражение. Очевидно, он не ожидал встретить соперника в лице восемнадцатилетнего императора, воспитанного в полной изоляции в глухом поместье. Майя усмехнулся про себя:

«Что ж, Чавар, попробуй провести десять лет с ненавистным “опекуном”, который тебя терпеть не может, и посмотрим, насколько это обострит твой ум».

Должно быть, Чавар отчасти угадал мысли Майи по выражению его лица и поспешно предложил:

– Коронацию можно назначить на завтрашнее утро, ваша светлость. Таким образом, похороны задержатся всего на один день.

И Чавар замолчал, видимо, надеясь на то, что Майя еще недостаточно твердо стоит на ногах и уступит своему лорд-канцлеру.

Но Майя размышлял о другом. Прежде чем совершить неизвестный проступок, вызвавший гнев Варенечибеля, Сетерис успел получить юридическое образование. Оказавшись в изгнании в Эдономи, он задался целью внушить Майе простейшие вещи, которые были доступны недалекому, на его взгляд, подростку. Это было сделано отнюдь не из добрых побуждений, просто Сетерис придерживался определенного мнения насчет того, как именно следует воспитывать сына императора. Нельзя было допустить, чтобы сын императора оставался невеждой. Кроме того, Майя предполагал, что Сетерис скучал в Эдономи так же отчаянно, как и его воспитанник, и нуждался в каком-то осмысленном занятии.

И снова ему пришло в голову, что следовало бы поблагодарить Сетериса, но он не чувствовал благодарности.

Среди прочего, Сетерис вдалбливал ему протокол коронации, и Майя спросил:

– Успеют ли принцы прибыть на церемонию?

Он прекрасно знал, что не успеют, иначе Чавар назначил бы похороны на завтра. Но пока Майя не был готов открыто обвинить лорд-канцлера в неуважении и отстранить его от должности.

«Это было бы необычным началом царствования», – подумал он, но постарался согнать с лица горькую усмешку. Он знал, что ему придется терпеть присутствие Чавара до того времени, когда он не познакомится с механизмами управления страной и не сможет выбрать нового помощника. Майя было неприятно понимать, что этот день наступит не скоро.

Чавар тем временем довольно правдоподобно изобразил огорчение.

– Ваша светлость, мы нижайше просим у вас прощения за эту прискорбную оплошность. Но даже если мы отправим посланников с приглашением сегодня, принцы не смогут прибыть в столицу ранее двадцать третьего числа.

«Что мы уже знаем из вашего письма», – захотелось ответить Майе. Однако он промолчал, но по лицу Чавара понял, что придворный догадался о его мыслях. Лорд-канцлер продолжал:

– Ваша светлость, мы назначим коронацию на полночь двадцать четвертого числа и начнем подготовку немедленно.

И Майе пришлось принять это предложение – замаскированную просьбу о перемирии.

– Благодарим вас, – сказал он и жестом велел Чавару встать. – Следовательно, похороны состоятся двадцать пятого? Или вы успеете к двадцать четвертому?

– Ваша светлость, – ответил Чавар, склонив голову. – Двадцать четвертое число – это вполне приемлемо.

– Тогда приступайте.

Чавар уже открыл дверь, когда Майя вспомнил кое-что еще.

– А как насчет остальных погибших?

– Прошу прощения, ваша светлость?

– Я говорю о тех, кто находился вместе с императорской семьей на борту «Мудрости Чохаро». Когда состоятся похороны? Какие шаги вы предприняли для их организации?

– Разумеется, телохранители императора будут похоронены вместе с ним.

Майя видел, что на этот раз Чавар не притворялся – он действительно не понимал, о чем речь.

– А капитан корабля? А все остальные?

– Ах, вы имеете в виду команду и слуг, ваша светлость, – пробормотал сбитый с толку Чавар. – Сегодня вечером они будут похоронены в Улимейре.

– Мы намерены присутствовать.

Сетерис и Чавар уставились на него с нескрываемым изумлением.

– Они погибли вместе с нашим отцом, – сказал Майя. – Мы будем на похоронах.

– Слушаюсь, ваша светлость, – ответил Чавар, небрежно поклонился и скрылся за дверью. Наверное, лорд-канцлер решил, что у нового императора не все в порядке с головой, усмехнулся про себя Майя.

Сетерис, разумеется, в этом