Тайны русской империи - Михаил Смолин

Благочестивые императоры Феодосии II и Валентиниан III писали епископам Александрийской церкви, во главе со св. Кириллом Александрийским: «Состояние нашего государства зависит от благочестия, так как между ними много общего и родственного. Они поддерживают одно другое и преуспевают одно преуспеянием другого, так что истинная вера светит правдою, а государство процветает, когда соединяет в себе и то, и другое. И мы, как государи, поставленные Богом быть защитниками благочестия и счастья наших подданных, всегда стараемся сохранить связь между ними нераздельною, служа Промыслу Божию и людям, именно мы служим Промыслу, когда заботимся о преуспеянии государства и, предавшись всецело попечению о подданных, направляем их к благочестивой вере и жизни, достойной верующих, и прилагаем должное старание о том и другом. Ибо невозможно, чтобы тот, кто заботится об одном (государстве), не думал также и о другом (церкви)»{16}.

В актах VII Вселенского Собора снова звучит идея симфонизации власти: «Священник есть освящение и укрепление императорской власти, а императорская власть посредством справедливых законов управляет земным».

Правило VI Вселенского Собора: «Никому из мирян да не будет позволено входити внутрь священного алтаря: но по древнейшему преданию отнюдь не возбраняется сие достоинству царскому, когда восхощет принести дары Творцу»{17}.

Глубокие взаимоотношения церкви и государства для христианства — предмет совершенно традиционный. Еще в Ветхом Завете, предвидя судьбы новозаветной церкви, о ней говорится, что «будут царие кормители твои и княгини их кормилицы твои» (Ис. 49,23).

Евангелия повествуют о том, что Христос использовал физическую силу для ограждения Веры, когда изгонял бичом торгующих из храма (Мф. XXI, 12. Лук. XIX, 43).

Первым прямым прибеганием православной церкви к власти государства можно считать обращение апостола Павла к дамасскому тысяченачальнику. Апостол попросил помощи и защиты от преследовавших его сторонников иудейского синедриона, искавших его смерти (Деян. XXIII, 12).

Дальнейшая история церкви, даже в период гонений, содержит множество свидетельств просьб церкви к государству о защите се прав. Так, при царствовании языческого императора Аврелиана церковь просила его помочь в реализации исполнения соборного приговора над еретиком Павлом Самосатским, который не хотел оставлять епископской кафедры и епископского дома. Император внял просьбе и вооруженной силой выгнал еретика. Это очень характерный пример, который безусловно может быть применяем и сегодня. Церковь и сегодня может просить государство помогать в обуздании своих раскольников и еретиков, не подчиняющихся церковным увещеваниям…

После того как императоры приняли православие и стали членами церкви, ее охранение стало почитаться императорами своей важнейшей обязанностью.

Так, святой равноапостольный Константин говорил в своей речи на Никейском Вселенском Соборе: «Беспокойства и нестроения в церкви для меня гораздо важнее всякой другой заботы; не столько внешние дела государства озабочивают меня, сколько дела церковные. Я почитаю моим священным долгом охранять в народе, составляющем церковь православную, единство веры, духа, общение и согласное исполнение обязанностей» и утверждал, что «внутреннее смятение в церкви Божией, по моему мнению, страшнее и тягостнее всякой войны и битвы: это меня печалит более, чем внешние брани»{18}.

Церковь же со своей стороны во многих своих канонах одобряет прошения но разным церковным вопросам к императорской власти. Правила Карфагенского Собора говорят об этом следующее: «Подобает просити благочестивейших царей да повелят совсем искоренить остатки идолов во всей Африке; подобает просити и о сем: до повелят воспретите от языческого заблуждения привнесенные пиршества и в городах и селах; подобает просити и о сем: да воспретится представление позорищных игр в день воскресный и в прочие светлые дни христианские веры; подобает просити и о сем: аще кто восхощет от некоего игралищного упраждения приступити к благодати христианства, и пребывати свободным от оных нечистот: то да не будет позволено никому склоняти или принуждати нечистот: то да не будет никому склоняти или принуждати такового паки к тем же занятиям; заблагорассуждено такожде просити от славнейших царей, да истребляются всяким образом остатки идолопоклонства не токмо в изваяниях, но и в каких-либо местах или рощах, или древах; рассуждено и сие: да просят посылаемые от честного собора местоблюстители православных царей о всем, что усмотрят полезным противу донатистов и еллинов и суеверий их» (Карфагенского Собора правила 69, 71, 72, 74, 95).

I Вселенский Собор, собранный по поводу осуждения арианства в Никее, отписал императору Константину: «Повели, Государь, чтобы он, оставив свое заблуждение, не восставал против учения апостольского; или — если останется упорным в своем нечестивом мнении, изгони его из общества православной церкви, да не колеблет он более веры душ слабых своими нечестивыми мнениями!»{19}

В таком же духе просят Святые Отцы III Вселенского Собора в Ефессе императоров Феодосия и Валентиниана об искоренении ереси Нестория: «Умоляем ваше величество, повелите истребить в церквах все его учение и книги его, где какие найдутся, предать огню, так как он посредством них старается уничтожить благодать Бога из любви к нам сделавшегося человеком, считая то не человеколюбием, но унижением божества… если кто презрит ваши распоряжения да устрашится таковый гнева вашего величества»{20}.

Пана Лев Великий писал императору Льву: «Царская власть сообщена тебе не только для управления миром, но особенно для охранения церкви, чтобы ты, обуздав некоторые дерзости, и добрые постановления защитил и истинный мир восстановил там, где было возмущение»{21}.

Подобное мнение высказывал и папа Григорий Великий в обращении к императору Маврикию: «На то дана Богом благочестию царей власть над всеми людьми, чтобы стремящиеся к добру имели помощь, чтобы шире отверзался путь на небеса, чтобы земное царство служило небесному».

«Когда отцы церкви, — писал профессор Казанской духовной академии Ф.Л. Курганов, — обращались к императорам с просьбою об утверждении их вероисповедных постановлений и об охранении чистоты веры от неправомыслия еретиков, и императоры давали санкцию их определениям; то и те и другие поступали так вовсе не из сознания того, что истина Божия и связанное с нею истинное богопочтение, рассматриваемые сами по себе без отношения к человеческому роду, имели нужду в санкции и поддержке императорского авторитета: в этом отношении как отцы церкви, так и императоры одинаково были убеждены, что истина в себе самой заключает основу для своего бытия; что бытие ее вечно, как вечен сам Бог, и что скорее небо и земля мимо идут, чем словеса Господни. Идея необходимости утверждения и охранения чистоты веры императорским авторитетом вытекала из идеи устроения временного и вечного благополучия человеческого рода, из того, каким образом образовать временное счастье людей и дать им возможность достигнуть вечного блаженства, как воспитать и возрастить в людях все, что в них есть хорошего и доброго, и, наоборот, подавить в них все зверское и порочное. С этой стороны необходимость императорского авторитета в деле охранения веры сознавалась всеми»{22}.

Византийские императоры держались правила «приспособляться ко всем (своим подданным) и, подобно врачу, подавать каждому потребное для его спасения, так, чтобы спасительное учение славилось у всех и по всему»{23}.

Конечно, история знает и еретиков императоров, и незаконные их действия, подрывавшие православие, но покровительствовали ереси они не по злому умыслу, а по убеждению, что они поддерживают православие. В период борьбы за точность и торжество православия византийские императоры, так же как и другие миряне, ошибались, но в них почти всегда было видно стремление защитить истинную веру Христову. «Императоры, несмотря на все свои ошибки, которым они, как люди, подвергались, оказали великое и благотворное влияние как на уяснение Христова учения в среде своих подданных, так и на проявление его вовне, в жизни общественной и частной: их авторитет, простирающийся на всех подданных и почитаемый ими священным… силен и действенен был в том отношении, чтобы заставить очнуться если не всех, то большую часть своих подданных, прийти в себя и посмотреть, что в их желаниях правильного и законного и что покоится на возбуждении страстей, — силен и действенен был в устранении самолюбия и других мелких личных страстей между иерархами и тем самым в сохранении мира и единства церкви. В этом отношении отцы церкви справедливо усвояют авторитету императоров великое значение для церкви, называя их утвердителями православия, охранителями веры и т.п., и нужно иметь крайнее пристрастие, чтобы считать заслуживающим порицания все, к чему так или иначе прикосновенен императорский авторитет»{24}.