Кураж - Илья Туричин

Братья подбежали, дали лошадям по кусочку хлеба, присыпанного солью. Ласково погладили крутые шеи. Подошли Иван Александрович и Гертруда Иоганновна. Мальва потыкалась мордой в шею хозяйки, Дублон положил голову на плечо хозяина. На спины лошадей набросили легкие седла. Мальва удивлялась, перебирала передними ногами, беспокойно мотала головой: зачем седла? Где манеж?

В соседнем вагоне ревели медведи. Павел и Петр заглянули в открытую дверь. Серый лохматый пес залился лаем, натянул поводок, захрипел, потому что ошейник сдавил горло.

– Киндер! - крикнул Павел, влез в вагон и отстегнул поводок.

Пес подпрыгнул, лизнул его в лицо, потом бросился к Петру. Он метался от одного к другому, взвизгивал, облизывал их. И доброе собачье сердце готово было разорваться от счастья. Павлик схватил пса в охапку:

– Успокойся, Киндер. Приехали уже. Дома. В цирке!

Киндер завалился на спину, поднял лапы и замер.

Пес приблудился несколько лет назад в одном сибирском городе. Просто пришел и сел возле служебного входа в цирк. Он был еще маленьким, ничьим, ему некуда было идти. Мела поземка, шерстку запорошило мелким снегом. Он сидел и грустными щенячьими глазами смотрел на проходивших мимо людей. На него никто не обращал внимания. Потом подошли два мальчика. Они были одинаковые и пахло от них одинаково. Они остановились и присели на корточки. И щенок понял, что это те люди, которых он ищет с того самого дня, когда открыл глаза и увидел белый свет. Он встал на лапки и ткнулся носом сначала в колени одного, потом другого.

Один из них взял его на руки и понес. Руки были добрыми и теплыми.

Братья принесли щенка в гримировочную уборную, сунули в угол и прикрыли ковриком.

Потом пришли другие люди, большие. Долго шумели. А он все лежал в углу. Потом маленькие заплакали. И щенок не выдержал, вышел из угла, сел рядом с ними и заскулил.

И стало тихо.

Кто-то сунул ему кусок колбасы. Пахло очень вкусно, он ужасно хотел есть. Но к колбасе не притронулся, словно понимал, что решается его судьба.

И только когда мальчики погладили его спину, он лег и очень вежливо, но быстро слопал колбасу.

Каких только имен ему не придумывали! Но однажды женщина позвала детей:

– Пауль, Петер! Киндер!

Дети пошли к ней, и щенок с ними.

С тех пор его и зовут Киндер.

Он не выступает на манеже и ест хлеб свой даром. Хотя как на это посмотреть! Разве не приятно поделиться куском с верным другом? А он верный друг!

По городу от вокзала двинулась удивительная процессия. Впереди на гарцующих лошадях два милиционера. За ними шли акробаты-прыгуны в ярких алых трико, шестеро мужчин и три девушки. Иногда тот, что шел в центре, тихо командовал: алле… ап! И все девять одновременно подлетали и переворачивались в воздухе. Над мостовой словно вспыхивало пламя.

Потом на украшенном рекламой грузовике ехал оркестр. Музыканты сидели на скамейках и, завороженно глядя на взмахивающего руками дирижера, наигрывали веселые мелодии.

За оркестром, чуть отступя, вели лошадей. Крупы их были расчесаны в клеточку, хоть ставь шахматы и играй. Тонкие уздечки придерживали головы, и от этого лошадиные шеи круто изгибались, придавая лошадям необыкновенно гордую осанку. Над головами покачивались пышные султаны, у каждой пары своего цвета. Лошадей вели разряженные униформисты.

Дальше следовало трио жонглеров. На девушках - белые юбки и голубые жилеты, усыпанные блестками. На парне - белые брюки и такой же сверкающий жилет. Жонглеры на ходу перебрасывались булавами.

Следом, чуть отступя, дрессировщик Пальчиков вел свою Монику. На лбу слонихи красовалась красная бархатная шапочка с бубенчиками. Бубенчики тихо позванивали в такт шагам. Слониха хлопала ушами и поглядывала на людей, толпившихся на панели. Она шла с удовольствием, так приятно размяться после вагона! Справа и слева от нее шагали два ассистента с обезьянками на плечах. Обезьянки были одеты в пестрые цыганские платья, грызли яблоки и швыряли огрызки куда попало.

Длинный Мимоза в рыжем парике с маленьким колпаком на макушке, в узком пиджаке с коротковатыми рукавами, в широченных клетчатых штанах и огромных блестящих туфлях с загнутыми вверх носами кланялся направо и налево, словно складывался пополам, посылал воздушные поцелуи, спотыкался. Иногда внезапно наталкивался на идущего рядом Гурия Александровича. Хватался за голову, волосы его вставали дыбом, на лбу вырастала огромная лиловая шишка, из глаз били струи слез. Он утирал их несуразным носовым платком с дыркой посередине. Люди на панели смеялись. Тогда рассерженный клоун доставал из кармана "камень", из другого кармана большую рогатку, прицеливался в какого-нибудь незадачливого прохожего и стрелял. "Камень", не долетая до цели, возвращался назад, потому что был на резинке. И Мимоза начинал смеяться. Гурий Александрович давал ему подзатыльник. Обиженный Мимоза доставал свисток и начинал свистеть, вызывая милицию. Спотыкался, проглатывал свисток. Начинал объясняться с Гурием Александровичем, но вместо слов у него получался только свист.

Потом шел грузовик с клетками, в которых сидели медведи. А за грузовиком дрессировщик Олег Пашенный в синей расшитой по вороту желтыми ромашками косоворотке, подпоясанной желтым шнурком с кистями, в лаковых русских сапогах вел на тонкой цепочке Алешеньку. Алешенька неуклюже топал на задних лапах, потряхивая мохнатой головой, кувыркался, приплясывал. А когда Пашенный давал ему бутылочку со сладким молоком и надетой на кончик соской, яростно сосал.

За медведем бежал Киндер в нарядном ошейнике. И все время оглядывался. Он не был запланирован в шествии, но считал своей обязанностью охранять хозяев. Он потому и оглядывался беспрестанно, что хозяева двигались за ним. Гертруда Иоганновна вела в поводу Мальву, Иван Александрович - Дублона. А Павел и Петр, сидя в седлах, приветствовали публику, заставляли Мальву и Дублона идти, не сгибая передних ног, или пританцовывать, переходить на красивую рысь. Меланхоличный Дублон все делал привычно-старательно, а Мальва неохотно. Она привыкла к манежу, работать на улице ей не нравилось.

За Лужиными - третий грузовик с опущенными бортами, завешанными полотнищами с надписями: "Цирк", "Жак Флич", "Фокусы с участием публики". На грузовике стоял столик с черным кубиком. И невозмутимый Флич в черной фрачной паре с цилиндром на голове подымал кубик, раскрывал его, показывая прохожим на улице, что он пустой, потом закрывал и начинал доставать из пустого кубика цветные ленты. Они вились в воздухе и падали к ногам Флича.

Прохожие аплодировали.

Замыкали колонну два конных милиционера. Каурые лошади под ними шли понуро, а завороженные милиционеры следили за руками фокусника. Потом, словно спохватившись, натягивали поводья, и лошади начинали гарцевать.

За веселой кавалькадой двигалась толпа, шумная и праздничная. По расчетам Григория Евсеевича, она должна была выстроиться возле открывшихся касс цирка.

В школу Павел и Петр пришли во время большой перемены.

В длинном коридоре бегали, толкались и орали малыши.

У одного из окон нянечка в синем халате с засученными рукавами забралась на стул и протирала стекла тряпкой. Она то и дело вздрагивала, когда резвящаяся мелюзга натыкалась на стул:

– Уроните!… Бисовы души!…

Братья спросили у нее, как пройти к директору. Нянечка даже не взглянула на них, только закричала:

– Витька!… Чтоб тебя холера!… Кому говорю!…

Из круговерти выпал мальчишка, перемазанный чернилами.

– Своди до директора. Мне нема часу. Что вы их, салом мажете? - Она ожесточенно задвигала тряпкой по стеклу.

Витька посмотрел на братьев и заулыбался. Зубов у него не хватало.

– Это вы вчера дралишь? - спросил он шепеляво. - Идем.

Братья пошли за Витькой сквозь беснующийся водоворот. Поднялись на второй этаж, отметив, что на перила лестницы набиты деревянные шишки. Чтоб не катались!

До чего все школы похожи! Коридоры разные, лестницы, окна, двери… А гам на переменках везде одинаковый.

Витька довел их до двери с табличкой "ДИРЕКТОР ШКОЛЫ" и исчез в толпе.

Павел постучал, приоткрыл дверь.

– Можно?

За большим потертым столом сидел лысый мужчина, с желтым, изможденным лицом, с глубокими морщинами у носа и губ. Губы, наверное, не выдерживали тяжести морщин и концы их опустились. Поэтому лицо казалось брезгливо-надменным.

На столе, несмотря на солнечный день, горела настольная лампа под зеленым стеклянным абажуром. И зеленые точки зловеще отражались в директорских очках.

– Здравствуйте, - поздоровались братья.

– Здравствуйте, - ответил директор глуховатым голосом. - Ну?…

– Мы приехали из Ташкента, с цирком, - сказал Павел.

– Слышал. Знаю. Драку вчера учинили.