Червь (СИ) - Лагутин Антон

— В машину!

Мы прыгаем в фургон и быстро съёбываемся. Благо пробка чуть рассосалась и я уже на скорости наблюдаю в зеркало заднего вида, как наш мажорчик присаживается на корточки возле своей тачки и начинает чесаться. Весь чешется, словно ему под одежду залезли осы и жалят, жалят и жалят.

Растянувшись в довольной улыбке, я спрашиваю у Дрюни:

— Что это за хрень была у тебя в руке?

— Борщевик! — и добавляет: — Чувак, у меня кожа горит, нам бы в аптечку заехать… — и весь чешется. Ладонь у меня тоже начинает чесаться. И мы едем в аптечку, забив на очередного клиента.

Глава 4

— Тебя босс ищет! — кричит мне Дрюня в сортире. — Уже всех на уши поднял! Так что, ты попку получше подотри, а то у неё будет много работы сегодня! — и начинает смеяться. — Ладно, я пошёл готовиться к смене. Надеюсь машина чистая?

— Ага, чистая! — отвечаю я.

Такая чистая, что ты охуеешь, когда увидишь её.

Волдыри трут кожу моего конца как два надувных шара с тёплой водой и мне приходиться закончить, так и не кончив. Ладно, к этому вопросу всегда можно вернуться в любой момент. Было бы желание.

Я не успеваю открыть дверь в кабинет босса, как он уже с порога орёт:

— Какого хуя ты натворил?! Ты хоть понимаешь, что ты наделал? — он напряжён, словно его усадили на электрический стул. В руках его фирменный термос. В кабинете витает смесь из дорогих духов и дешёвых понтов в виде множества бестолковых сертификатов, что увешивают стену за его спиной.

— Нет, — спокойно отвечаю я, пытаясь убрать стояк в бок (в кармане у меня для этого огромная дыра), который неожиданно обострился при виде целлюлитно-бугристой задницы его секретарши, не умеющей спокойно сидеть на стуле — видимо уже привычка — ворочаться на всём, куда опустила свою жопу.

— Ты, придурок, — надрывается он, — сбил человека и съебался! Я… я… я даже не знаю, что сказать! Нет, ну ты нормальный? — и стучит себя кулаком по лбу, явно на что-то намекая.

Я ж говорил, из-за какого-то пустяка сорвал меня. Могли бы и завтра это обсудить. Ладно, пообщаемся…

— Нормальный, — отвечаю я, пытаясь заглянуть в глубокое декольте секретарши, когда та сползает со стула на пол, чтобы поднять выпавший из её рук карандаш. Я словно очутился на крыше высоченного небоскрёба, с края которого пытаюсь разглядеть в подробностях две огромные улицы, но чёрный кружевной туман мне мешает. Мне хочется погрузиться в туман и ощупать тёплые дома, решившие от меня спрятаться. Я вглядываюсь внимательнее, но вдруг встречаю её взгляд, плюющий в меня ядом. Ползает у моих ног, как грязная дворняга. Мне так и хочется задрать её короткую юбку, пристроиться по-собачьи, и слиться в долгом замке, пока не скину давление в клапане.

Карандаш подкатился к моим ботинкам, а я даже не дрыгнулся. Пусть сама поднимает, мне не до этого; я пытаюсь уловить смысл тех редких слов, что врываются из звериного крика моего, не на шутку взъерепенившегося босса.

— Ты думал, что мы не заметим разбитую морду машины? Зачем ты уехал? Не отвечай, я тебе помогу, повторяй за мной: Я уехал, потом что… — и крутить ладонь, ожидая, что я закончу за него.

Но единственное, что я сейчас хочу — закончить это фарс и уехать домой.

Пока я молчу, он начинает вращать головой, пытаясь из меня выудить вразумительное объяснение. Локон чёрных сальных волос, прикрывающий его лысину, скатывается на лоб, и он начинает нервно его поправлять, пробуя зализать обратно. Ну вот зачем так делать — отращивать с боку головы волосы, чтобы ими скрывать отсутствие других волос… Побрейся налысо и ходи с блестящей лысиной! Девочкам нравится — проверено! Как бы я хотел сейчас взять машинку для стрижки волос, снять насадку и побрить его бледную голову. И сбрить брови, чтобы он походил на стрёмного инопланетянина, вылетевшего из чёрной дыр.

— Хорошо! — продолжает он. — Если твоя пустая башка нихера не понимает, я ей помогу: ты ехал через весь город с заляпанным кровью лобовым стеклом! Кусочки мозга застряли в решётке радиатора! В разбитой фаре лежит глаз! И ты, идиотина, берёшь, и прямиком возвращаешься на работу, словно ничего и не случилось! Да? По-твоему это нормально?

Я молчу, но чувствую, как внутри меня начинает закипать кровь на летучем топливе его криков.

Я не собираюсь объяснять этому тупому пидору, почему сбил того ублюдка. Видите ли, ему не понравилось, что во дворе я ехал с небольшим превышением скорости. Тот спортсмен ткнул в меня пальцем и сказал, что это смертельно опасно — гнать через двор на скорости больше 40 км в час. Не представляю, как можно навредить на столь малой скорости, но с уверенностью могу сказать — что на скорости 80 км в час, человек, перебегающий пешеходный переход, влетает в машину как олень на ночной трассе. Как птица в лобовое стекло самолёта заходящего на посадку. Я врубил дворники, выкрутил музон на полную и поехал дальше, не сбавляя оборотов. Машина слегка качнулась, как будто проезжает лежачий полицейский, но я знаю — они тут не установлены.

— Я уже вызвал полицию, — он ставит на стол термос со своим ужином; как правило — гречка с вонючим мясом. Окидывает себя взглядом и, увидев крупицы гречихи на своей любимой жилетке, начинает их смахивать.

Мне кажется, что мои губы успели побелеть от злости. Адреналин начинает брызгать в мозг короткими струйками, словно из водяного пистолета. И тут происходит экстраординарное событие, ранее такого не происходило, я бы точно запомнил. Он подрывается со своего стула и начинает тыкать в меня пальцем, приговаривая:

— Ну ты и мудак! Ты хоть знаешь, что ты наделал?

В моей голове срывается плотно сжатая пружина и кидает меня на моего босса. Я подлетаю к столу, хватаю термос и со всей силой замахиваюсь. Гондон даже ничего не успел сделать, лишь обосрался от моей дерзости, превратившись в глянцевый манекен дешёвой витрины. Даже руки не вскинул, когда его же термос проломил ему череп.

Всё произошло быстро. Бац, и он упал, опрокинув стул. Бац, и его ручная сучка начинает так сильно визжать, что у меня аж уши закладывает. Встала возле меня, прижала ладони к своим побелевшим щекам и орёт как оголтелая, словно случилось что-то страшное. Пришлось её заткнуть.

Я сдёргиваю ремень со своих брюк. Пока она что-то пытается сообразить, кожаный ремень перелетает через её голову и ложиться прямиком на её нежную шею. Резким движением я перекрещиваю свои руки и прижимаю сучку к себе. Чувствую, как бьётся её сердце. Чувствую страх, сменивший её благоухание. Она уже хрипит, на гладком лбу проступили жирные вены. Изо рта, вытянувшегося в форме овала, брызжет слюна. Она даже не сопротивляется. На секунду мне показалось, что ей нравиться. Нравиться, когда перекрывают газ. Я укладываю её на пол. Сажусь сверху и продолжаю душить. Она вся дрыгается. Чёрные слёзы текут по щекам, оставляя за собой дорожку из туши. Красная помада испачкала её острый подбородок. Сейчас она напоминает резиновую куклу с застывшим лицом. Я наклоняюсь, чтобы заглянуть ей в глаза, а она тянет ко мне свои грабли. Может, хочет достать мой болт и пуститься в пляс? Я готов! Давай, вытащи его! Но нет… А я уже губу раскатал. Она хватается за мои руки и начинает сдирать с них кожу своим дорогим маникюром. Я сжимаю ремень посильнее, и её ногти ломаются, глубоко застревая в моей коже. Миллиметр за миллиметром ремень туго затягивается на её посиневшей шее. Волдыри лопаются на моей ладони, и белёсый инфильтрат прыскает ей на лицо.

С конца капает на пол.

Долбят и долбят.

Всё, я закончил. Пилу я швыряю в усатого таракана, но тот быстро среагировал, и успел юркнуть под холодильник. Пытаюсь встать, но нога так затекла, что у меня аж в глазах потемнело. Перед носом закружили жирные мухи, загудело в ушах. Видимо давление поднялось. А нехер сидеть на корточках по полчаса!

Я заглядываю в коридор и вижу, что двери уже почти пришёл полный пиздец. У меня мало времени, пора съёбывать… Но куда? Думай… Думай… Есть одна идейка, может и прокатит! Живём один раз!