Хадасса - Мириам Бодуэн

Неизменно оживленный управляющий театральным жестом щелкнул пальцами и быстро вышел. Поднимаясь по лестнице снаружи, он подумал о джутовой мешковине, которую надо было постелить, затем поздоровался с соседкой, выбивавшей свой коврик. Он ускорил шаг, залез на чердак над Лавкой, позвал кого-то и спустился с мягким, как тряпка, комком в руках — толстым Газ Баром.

На каменной стене за кассой часы показывали полдень. Ян вызвался пойти и купить кислой капусты в магазине «Евро Дели Пэстори», надел шерстяную куртку и направился в сторону Сен-Виатер. После чего вошла девушка с затянутыми в узел волосами и ровным пробором по центру головы. Маленькая девушка в розовом пальтишке изысканного покроя с шестью круглыми пуговицами. Едва появившись, она бросилась к приблудному коту, пригревшемуся под солнцем на ковре из листьев. Его черная шерсть блестела, он громко мурлыкал, высунув язык. Отпустив кота, девушка похвалила витрину и мило пошутила по этому поводу, прикрыв рот рукой. «Вы участвуете в конкурсе убранства к Хэллоуину?» — бросила она. Эта новая покупательница приходила сюда всего один раз в сопровождении подруги. Прогуливаясь по трем проходам, она обнаружила прилавки с фруктами и овощами, обогнула отдел сыров, потрогала несколько декоративных тыкв, восхитилась круглыми и плоскими лепешками с кунжутом. Взяла две, затем на прилавке с охлажденными продуктами выбрала соевое молоко с шоколадом. Когда раздались звуки колокольчиков, клиентка стояла у кассы. Она обернулась, удивилась, выронила кошелек в форме божьей коровки, потому что божьи коровки приносят удачу в жизни, — и монеты раскатились по полу. Новая клиентка в шапочке увернулась от них. Девушка присела, и Шарль бросился ей на помощь.

— Большое спасибо, — сказала девушка, не сводя глаз с шапочки и почти не обращая внимания на монеты. — У вас бывают такие клиентки? — прошептала она бакалейщику.

— Иногда, — ответил он тихо.

Клиентка в розовом пальто какое-то мгновение пристально разглядывала продавца, словно хотела узнать о нем больше, но он поднялся, услышав звонок телефона. Вновь прибывшая, зажав под мышкой сумочку, трижды обошла лавку, притрагиваясь то к одному, то к другому, ничего не купила и в конце концов ушла. Когда вернулся Шарль, девушка уже сосчитала свои монеты и протянула их ему.

На улице солнце исчезло за кучевыми облаками. Дрожа в своем розовом пальтишке, девушка застегнулась, забыла о происшедшем, вспомнила об ожидавших ее кипах тетрадей для проверки и села в автобус на улице Сен-Лоран.

Я узнала, что в каждом доме хранилось значительное количество священных книг, которые стояли в застекленном шкафу. Но не было ни дисков со считалками, ни телевизора, ни комиксов, ни романов, написанных на французском. Светскую культуру отвергала традиция, не поощряющая интереса к общественной жизни и пренебрежения религиозными ценностями, к которым приобщала семья. Отцы не читали газеты регулярно, дабы не связанное с религией чтение не отвлекало их от изучения Талмуда, и прежде всего не слушали радио, те женские голоса, что поистине опасны для подверженных слабостям мужчин. Мои ученицы, кажется, не страдали от этого, мир их детства развивался вдали от бесполезных волнений, они спокойно спали, не боясь ни Злой феи, ни Золушкиных сестер, ни Песочного человечка. При наличии восьми, десяти, двенадцати братьев и сестер одиночество было редчайшим явлением. Их окружение вскармливало человеческие отношения, которым предстояло шириться и укрепляться до смертного часа. Следует также учесть свадьбы, длящиеся семь дней, ежегодные, ежемесячные, еженедельные праздники, походы в зоопарк, на игровые площадки, путешествия в Бруклин или в Израиль, наборы лего, кукол, переодевания, занятия живописью, войлочными изделиями, игры в карты без королевы и короля (поскольку их убирали из колоды). Дочери не тратили время на стряпню в игрушечных духовках, они принимали участие в настоящих приготовлениях пищи, тогда как сыновья ходили молиться в синагогу со своими отцами. Герои не были литературными, недоступными, их звали мама и папа, и они спали в комнате с двумя кроватями.

В школе не закупали книг уже лет двадцать. Старые томики были растрепаны, зачастую неполны, исписаны, и их хранили в тележке, болтавшейся на втором этаже. Я никогда не видела книг ни в классах, ни в руках детей. Для уроков чтения учительницы ксерокопировали тексты на различные темы, к ним прилагались смысловые вопросы, на которые надо было ответить развернутыми предложениями. В начале октября я убедила директрису в важности чтения для учениц и вызвалась создать библиотеку. Тогда мне предложили бюджет в пятьсот долларов, маленькую темную и холодную комнату рядом с гимнастическим залом и потребовали, чтобы каждое новое название было согласовано с цензурным комитетом. С малых лет привыкшие к строгостям девочки не стремились узнать, почему в новых книгах густой черной полоской были заклеены обнаженные руки и ноги, свиньи и церкви и почему несколько раз на одной странице слова были вычеркнуты и заменены другими, написанными от руки. Двадцать лет назад для них были отобраны веселые, полезные истории, в которых ничто не вызывало страха и все было предсказуемо и ожидаемо. А книги, что заказывала я, были ближе к тому, что их окружало в квартале, к сияющему и обжигающему солнцу, к бульварам, многолюдным и опасным, если не оглянуться налево, и направо, и еще раз налево, прежде чем пересечь их. Альбомы, комиксы, романы были цветными, разного формата, с искрящимися обложками и интригующими заголовками, такими, как «Я продал мою сестру», «Величайшая в мире ссора», «Мой отец делает уборку». Я нашла пустые этажерки, вытерла пыль на полках, поставила круглые столы, стулья вокруг них, приклеила на стены огромные плакаты, сообщающие о литературных новинках и классических произведениях. К тому же подреставрировала старые книги, распределила их под цветными шифрами, затем расставила рядом с пятьюдесятью блестящими, прошедшими цензуру великолепными томиками.

— Мадам, сегодня ты будешь читать нам книгу с выражением? — настойчиво спрашивала Ити Райнман каждый раз перед началом занятий.

Несколько раз в неделю я действительно откладывала точные науки, диктанты и утомительные занятия и приводила девочек в библиотеку, которая с первого дня стала для них своего рода кинозалом. Преобразившись, я, как чтица и актриса, обретала несколько голосов, несколько лиц, изображала всех тех персонажей, которых они не знали, открывали для себя, боялись или обожали. Я прыгала, сворачивалась в клубок, была ребенком, дедушкой, конем, бурей. Девочки за круглыми столами то смеялись, то пугались, переселяясь в воображаемые миры, и к концу каждой истории удивлялись, что все это могло уместиться в одной книге.

Пара за парой мы молча спускались в библиотеку. Когда дверь была отперта, девочки мчались выбирать себе место и выражали свое нетерпение криками, прыжками, создавая ужасный шум, за которым следовало «Ш-ш-ш-ш-ш… Мадам начинает читать!» И тогда, стоя перед ними с книгой в руке, я устраивала театр одного актера для моих учениц. Как-то в ноябре после полудня, сидя за столом, я приступила к следующему сюжету: «...Однажды коза, собравшись за покупками, велела козлятам никому не открывать в ее отсутствие. Но едва она ушла из дома, как семеро козлят услышали стук в дверь. „Тук! Тук! Тук!“ (Я постучала по столу, отчего девочки подскочили.) Это был большой злой волк (ученицы напряглись), и он сказал грубым голосом (я произнесла это с таким усилием, что ощутила боль в горле): „Откройте, милые крошки, ваша мама вернулась!“ Но козлята были не глупы, такой угрожающий голос мог принадлежать только волку, и они не открыли дверь. Тогда волк побежал к бакалейщику и купил меду, чтобы смягчить свой грубый голос. (Когда я наклонилась, чтобы взять воображаемый горшочек с медом, колено мое оголилось, и я безуспешно пыталась одернуть юбку, тогда одна из учениц потеряла терпение. „Мадам, это не важно, продолжай!“ — попросила она меня, и тут я поняла, наклонившись ниже, что в моменты чтения фантастическое отменяет закон стыдливости, самый важный для женщин этой среды, и продолжила.) Волк съел большой горшок меду и вернулся к дому козлят: „Откройте, деточки! Ваша мама принесла подарки!“ Но козлята увидели в окно огромную мохнатую лапу зверя. Тогда они прижались друг к другу и крикнули: „Убирайся, волк! Нам видны твои серые лапы, а у нашей мамы ножки белые и красивые! Мы не откроем!“ (Я услышала, как засмеялась Ити.) Волк решил купить муки и осыпался ею с головы до ног. Вернувшись к дому козлят, он постучал в дверь и сказал: „Откройте, крошки мои! Это ваша мама, я принесла вам много чудес — много подарков!“ Один из козлят попросил: „Покажи нам твою лапу, мы должны убедиться, что ты наша мама“. Увидев белую лапу волка, козлята решили, что мама вернулась, и открыли дверь. („Охххх…“ — простонали близняшки). Вот глупые-mo! Вошел не кто иной, как серый волк. Козлята попытались спрятаться, но волк нашел их, одного за другим, и съел первого, второго, третьего..» «МАДАМ, НЕТ!» — выкрикнула Хадасса, укутав лицо в воротник своего голубого шерстяного пальто, поскольку в подвальном этаже было очень холодно. Крик оторвал меня от повествования, я взглянула на нее и тут же поняла, что девочка не могла больше слушать историю, так же как и другие, прикрывшие руками глаза или уши. Этот рассказ остановился навсегда, сожаление и ощущение вины парализовали меня, ученицы не позволили мне закончить историю, рассказать, что волк так наелся, что заснул, а в это время вернулась коза и вспорола ему живот, вытащила своих козлят и заменила их огромной глыбой соли, что заставило волка убежать очень далеко к реке, чтобы утолить жажду, тогда коза и козлята устроили праздник и зажили счастливо и в безопасности НАВСЕГДА. Выбирая этот альбом, я не обратила внимания на сюжет, столь не подходящий для детей этой среды. Бедных козляток не должен был съедать волк, ведь это очень печально, мадам, почему волки едят коз? Мне СОВСЕМ НЕ ПОНРАВИЛОСЬ, мадам.