Люди с солнечными поводьями - Ариадна Борисова

Хорсун попытался сделать взгляд пронзительным, как учил отец, но зрение затуманилось. Воин едва усмотрел, что его собственное лицо двумя дрожащими лунами отражается в страшных глазах незнакомца. Эти очи притягивали и притягивались сами. Взор их приставал к лицу липучей смолой, оставался на щеках неотдираемой грязью. Хорсуну захотелось тотчас шмыгнуть за дерево, спуститься с увала к ручью. Отмыться… развести очищающий костер… или, нет, бежать… бежать опрометью, без оглядки!

Мысли ботура скакали саранчой, а сам он стоял как вкопанный. Незнакомец наконец отлепил и отдалил обжигающие холодом очи. Присел на обрубок дерева. Сапоги у него тоже были странные, с глянцем на носках и полукруглыми выступами на пятках. В похожей обуви ходили в Эрги-Эн редкие торговцы западных племен. Не нунчи́н ли, житель запада, этот пришелец?

Хорсун пошевелился, отмирая онемевшим телом. Он изо всех сил старался не показать обуревающего его страха.

…Нет, не нунчин. Не барлор и не гилэт. Вообще не человек. И, без сомнения, враг. Самый чудовищный из всех, когда-либо ступавших на землю Элен. Жилец не Срединного мира, не связанный пуповиной с Орто и вообще не имеющий с нею общих корней.

Тонкая кожа дохи облегала чужака плотно, не выдавалась на левом бедре, где обычно топырятся привешенные к поясу ножны. Стало быть, безоружный.

Мужчина зевнул громко, со смачным челюстным хрустом. Во всю ширь распахнул глубокий зев с двойными рядами острых клыков. Зачем такому меч или нож? Не укусит, так взглядом заморозит насмерть. Ни к чему играть в благородство.

Не таясь и не медля, Хорсун кинул стрелу к тетиве. Оттянул – аж плечо от напруги свело.

– Эй! – крикнул, чтобы не в спину стрелять. А через мгновение понял, что попал мужчине в горло.

Странник мог увернуться, мог на лету словить рукой кургузую, рассчитанную на беличью зеницу стрелу. Не успел ни того ни другого. Судорожно схватившись за шею пальцами обеих рук, закатил кверху жуткие глаза. Из-под древка стрелы толчками хлынула кровь, сок жизни обыкновенного багрового цвета…

Кем бы ни был иноземец, Хорсуну сделалось дурно.

Ему говорили: что – Посвящение! Мало летать в прыжках, бежать по отвесной круче, опускаться на дно озера. Мало являть чистоту мастерства живостью тела и четкостью движений. Мало владеть оружием… Воин проходит главное испытание, убивая первого врага.

Ему говорили: иные посвященные, впервые прикончив в бою человека, после боя оставляли бранное снаряжение в Двенадцатистолбовой и не возвращались в заставу.

Ему говорили: у смерти Ёлю страдающее лицо и она горазда запустить казнящую муку в такую твою сокровенную глубину, какой ты сам не ведаешь в себе. Хорсун был уверен: он выдержит, не дрогнув. Легко! Он ждал и жаждал испытания человеческой смертью. А тут, несмотря на то что клыкастый незнакомец вряд ли мог называться человеком, не сумел совладать с собой.

Ботур согнулся, и его бы стошнило, если б не смех странника. Приподняв голову, Хорсун снова застыл. Мужчина совершил невероятное. Вонзил длинные ногти в свое горло и с треском разодрал его пополам, словно ломкую, плохо промятую шкуру. Кровь забулькала, вскипела розовой пеной. В белеющих ободьях глотки показался костяной наконечник стрелы, застрявший в хрящах рожками острия. Пришелец без затруднений выдернул стрелу, приблизился и любезно пояснил:

– Она мне мешала.

Ошалевший воин ахнул, как девчонка. Белая ладонь с окровавленной стрелой простерлась к нему.

– Нет. – Хорсун спрятал руки за спину, отодвигаясь. – Стрела мне больше не нужна.

– Почему? – Странник вроде бы даже обиделся.

– Не нужна… – повторил парень.

– Ну и ладно, – весело сказал чужеземец и сунул стрелу в щель на боковине дохи. – Будем считать, ты мне ее подарил.

Он изъяснялся на языке народа саха бегло, но речь его была какой-то неровной – свистящей, прыгучей, словно в нее намешали сторонних звуков.

– В меня часто стреляют, – признался странник, доверительно вытягивая к Хорсуну шею. Она срасталась стремительно и без шва. – Никто еще не попадал. А у тебя получилось, сын Смеющегося левши… Хорсун, меткий стрелок!

– Кто ты? Что сделал с нашими шаманами? Как разведал мое имя?..

– Все-то тебе расскажи, – засмеялся пришелец. – Ты мне нравишься, Хорсун, любопытный! Поэтому ты узнаешь ответы на вопросы, заданные столь бесцеремонно.

Хорсун прищурился, всматриваясь против света, и на миг ослеп, как от удара. Из-за спины странника – воин в который раз не поверил зрению! – показались пропавшие шаманы Терют и Сарэл… удаганка Гуона… Их лица были бледны, как у мертвых. Наверное, от стыда… Но бессовестные губы улыбались.

– Вам, кажется, есть о чем побеседовать, – молвил бродяга. – А я спешу. Дела, дела неотложные… Дого́ните меня, – бросил спутникам и резво пустился по сытыганской тропе.

Чародеи помедлили, чтобы дать Хорсуну освоиться со своим внезапным явлением. Затем удаганка, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу, спросила:

– Может, и ты пойдешь с нами? – Тонким язычком облизнула бесцветный рот. – Ты не пожалеешь, если согласишься. Там, куда мы направляемся, великому господину служит лучшая рать. Она не то что облезлое эленское войско. Имя ей – Множество Множеств! Когда-нибудь эта рать завоюет не только Великий лес-тайгу, но и всю Вселенную!

Не в силах ответить, ботур в смятении мотнул головой.

– Зря, – усмехнулся Терют. – А мы сделали свой выбор.

– Вас ищут, – прошептал враз осипший воин. – Вас потеряли люди… ваши родичи… дети… – Он коротко глянул на Гуону, бросившую ради чужого господина мужа и маленькую дочь.

– Пусть, – пожала плечом удаганка. – Поищут и забудут. Идем! У тебя будет все что захочешь.

Голова Хорсуна замоталась еще сильнее.

– Нет, нет, нет… – бормотал он, пятясь.

Старый Сарэл злобно скривился:

– Э-э, не уговаривай, Гуона, пусть остается! Нужен ли он нам, не умеющий ценить оказанной чести! Иди, иди в свою жалкую заставу, сопливый ботур! – Хлестким взглядом, словно ребром ладони на отлете, мазнул по свежему шраму-молнии на воинской щеке: – Ступай и скажи всем – мы не вернемся!

Ошеломленно озираясь, Хорсун сел под кустом у тропы. Когда он умудрился заснуть? Потер виски, стряхивая дурман. Тяжелая голова отдавала приглушенным гудом, как пустой глиняный горшок. На пригретом солнцем песке виднелись четкие следы подошв торбазов. Его, Хорсуновы, следы. И никаких других. Что же, выходит, ему приснились шаманы и странник?

Воин внимательно прошелся по тропе. Тут он стоял – носки вровень, отпечатки глубокие. Тут вроде слегка отшатнулся. Дальше следы-шаги сбивались. Судя по ним, Хорсун то направлялся вперед, то непонятно зачем топтался на месте. А здесь за кем-то крался и гнался скачками… За кем, если никого не было?

Он пересчитал стрелы в колчане. Восемь. Одной нет! Точно помнил: он стрелял единственный раз – в пришельца. Подумав об этом, усомнился. Утреннее солнце светило так ясно и мирно… Длинные тени стройных сосен ложились на увал коричневатыми полосами, будто подкрашенные охрой… Мягкий, прохладный, почти летний ветерок лениво колыхал длинные иглы хвои… Не могло случиться страшного в прошитом лучами лесу. Почудилось, приснилось!

Но где же тогда стрела?

Сосредоточившись, Хорсун перебрал приключение в подробностях и все-таки решил, что встреча произошла вживе. Правда, он забыл лицо пришельца. В памяти остались лишь его ужасные ледяные глаза и гладкая ладонь со стрелой. В мозг крепко врубилось предчувствие: Элен в опасности.

До вечера воин обследовал сосняк, поросшие камышом поймы, пустоши с кочкарником-зыбуном и еловые перелески. Зашел к рыбакам в Сытыган, поспрашивал людей. Не нашел ничего подозрительного. Отчитываясь перед багалыком, обмолвился, что видел издалека человека в темной одежде, направлявшегося в рыбачий аймак. И все, больше ни слова. То же самое повторил перед Малым сходом.

Утаив главное, Хорсун чувствовал себя так, будто оступился в грязную лужу. Чем оправдаться? Не сумел проявить решительности, не схватил никого, не смог противостоять приневоленному сну. А расскажи он, как все случилось, люди бы не поверили. Самому небывальщиной казалось. Но паче всего терзал стыд за предавших долину шаманов, ушедших к небывалому господину с его Множеством Множеств. Воин догадывался: это тот самый «господин», о чьем черном имени страшно помыслить.

Не простодушно молчание. До этого случая слова Хорсуна еще ни разу не расходились с делом. Шли по прямой одно за другим. Легко делиться вслух бесхитростными думами, не обремененными темной тайной. А тут неподъемная тяжесть на сердце легла. Ботур содрогался от мысли, сколько возмущения принес бы его правдивый рассказ, сколько горя доставил бы он ни в чем не повинным родичам подлых изменников.

Позже сытыганский шаман Сордонг, камлая на Малом сходе, плел басни о неком кровожадном волшебнике. Злодей якобы вознамерился уничтожить всех шаманов по Большой Реке из желания стать самым могущественным в Великом лесу. Тряся бубном и звончатыми подвесками платья, Сордонг выл и крутился, словно ошпаренный пес. Вещал сквозь дурные вопли, что, обернувшись волком, бежит за чужаком и вот-вот догонит его. Мол, видит уже неимоверно раздутый живот и красное от крови лицо…