Предатель крови - Барб Хенди

Лисил стоял неподвижно, не сводя глаз с луга по ту сторону границы. Ветер бесцеремонно сорвал с него капюшон, и теперь длинные пряди белых волос, извиваясь, хлестали его по лицу.

Ежели должно сие случиться, то так тому и быть. Главнее всего для нас — дитя мертвеца.

Вдалеке, на лугу всадник, что скакал впереди, перевернул палицу — и торцом ее ударил по спине одного из бегущих мужчин. Тот без звука свалился в траву и исчез из виду.

Малец зарычал сквозь стиснутые зубы, но рычание заглушили крики, со всех сторон раздававшиеся в толпе, которая собралась у ворот. Взбудораженный, он завертелся на месте, а затем уставился на лицо Лисила — окаменевшее, с неподвижным, остановившимся взглядом. Разум Мальца тотчас уловил воспоминание, которое всплыло из памяти его спутника. Жгучая волна стыда и раскаяния, которые терзали полуэльфа, окатила и Мальца, и на миг он увидел — глазами самого Лисила — сцену из его давнего прошлого.

С наступлением ночи купцы и горожане собрались в торговой зале местной сыромятни. Вначале они вполголоса кляли на все лады свое горестное существование, но очень скоро разговор принял иное направление: как покончить с тиранией их правителя. Лисил старался не смотреть на их искаженные гневом лица, старался не слышать их угроз и проклятий. У него добрых три месяца ушло на то, чтоб завоевать доверие одного из этих людей и быть приглашенным на это ночное собрание. С закрытым фонарем в руке он потихоньку продвигался к двери черного хода, зорко поглядывая, не следит ли кто за ним. Уверившись, что на его действия никто не обращает внимания, Лисил осторожно приоткрыл дверь черного хода и беззвучно выскользнул на улицу.

Там он открыл створку фонаря, выпустив на волю луч яркого света, и, прежде чем свернуть в ближайший переулок, поставил фонарь на землю около двери. Миновало несколько мгновений — и стал слышен отчетливый, ускоряющийся с каждой секундой перестук копыт, торопливый топот ног. Те, кто собрался в сыромятне, ничего не услышали, пока не стало уже слишком поздно.

Когда с грохотом сорвалась с петель входная дверь сыромятни, Лисил метнулся за конюшню, вжался, распластавшись, в дощатую стену. Звенела, визжала, скрежетала сталь, кричали люди. Лисил не оглянулся ни разу, даже не шелохнулся — до тех пор, пока в ночи снова не воцарилась тишина.

Воспоминание Лисила понемногу поблекло, оставив после себя лишь стойкий, беспредельно горький привкус отчаяния, — и в горле Мальца заклокотало рычание. Многое, слишком многое тяготит память и душу Лисила, и Малец страшился, что возвращения в прошлое полуэльф может не выдержать. Следуя за остекленевшим взглядом своего спутника и друга, пес посмотрел на луг, по которому отчаянно бежали, спасая свою жизнь, девочка и мальчик. И, все еще чувствуя горький привкус вины Лисила, Малец прижал уши и резко ответил своим сородичам:

Во времена человеческих Забвенных предки тех, в чью плоть я облекся, были с теми, кто противостоял Врагу. Мы сражались вместе с ними… и за них.

Довод его ничуть не тронул сородичей.

Только того ради, дабы сохранить равновесие. Только того ради, дабы сохранить в целости этот мир. Сейчас же случай иной — всего лишь еще одна песчинка в дюнах Вечности, — и ты допустил, чтобы смертная плоть свела с пути истинного твой бессмертный дух. Происходящее здесь и сейчас суть сама Жизнь, хищник и добыча в извечной борьбе за выживание. Вмешавшись, ты выиграешь мгновение, однако же можешь проиграть Вечность!

В напряженный слух Мальца ворвался мерный топот копыт.

Всадник, что скакал впереди прочих, нагнал бегущую женщину. Взвилась и опустилась палица — и пес различил едва слышный убийственный хруст, когда железное навершие палицы сокрушило затылок женщины. Несчастная лишь качнулась вперед — и рухнула замертво в траву.

Палица опять взлетела вверх, вся в крови и в клочьях волос.

Малец зарычал так громко, что это рычание на миг заглушило для него все прочие звуки… и дух его презрительно и гневно ответил сородичам:

Прячьтесь же, таитесь, коснейте в излюбленной своей Вечности… а я — не буду!

Винн дрожала всем телом, хотя и сама не знала, от стылого ли ветра или при виде того, что творилось на лугу. И все равно в груди ее тлел сумрачный, тусклый огонек — неприязнь к Магьер. Чейна больше нет. Магьер, одержимая своим безумием, убила его. Винн было больно, и она никак не могла избавиться от этой боли.

Порыв ледяного ветра хлестнул в ворота. Винн задрожала сильнее, и внезапно в голове ее вспыхнула острая боль.

Слух ее уловил небывало слитный хор голосов, звучавший из такого невероятного далека, что казался почти неразличим… или же она все-таки слышала эти голоса? Они походили скорее на невесомый шорох множества прозрачных комариных крыльев или же невесомое шуршание листьев, опадающих в осеннем саду. Странный этот хор наполнил сознание Винн, и мир перед ее глазами заколыхался, расплылся, как в ту ночь, когда…

Да, такое уже однажды было с ней.

Малец раздраженно расхаживал перед ней, и шерсть на его загривке встала дыбом. Глядя на него, Винн услышала… нет, ощутила трепет одинокого крылышка, шорох одиноко падающего листа — ответ незримому хору.

На лугу один из всадников ударил торцом палицы убегающего крестьянина.

Винн увидела, как верхняя губа пса приподнялась, — сморщилась, обнажив стиснутые зубы, но если Малец и зарычал — звук этот мгновенно заглушили вскрики и проклятия толпы, собравшейся на улице. Снова одинокий шорох то ли крылышка, то ли листа отозвался в сознании Винн — в тот самый миг, когда Малец завертелся на месте, отчего у нее на миг закружилась голова. Что он делает? Винн замерла и не дрожала больше, боясь даже шелохнуться в приступе головокружения, мучительно напомнившем ей о той ночи в Древинке, когда она безрассудно прибегла к тавматургии, чтобы обрести магическое зрение… чтобы увидеть стихийную, духовную оболочку мира.

Проклятия стражников заглушило рычание Мальца. Прижав уши, пес метнулся вперед — двое солдат поспешно отпрянули с его пути — и, развернувшись, уставился в лицо Лисилу.

Одинокий шорох крылышка-листа вдруг разросся в сознании Винн, превращаясь в оглушительный рев.

Она зажмурилась, зажала ладонью пересохший рот. К горлу подступила тошнота, и к ней вдруг пришло понимание. Этот звук в ее голове, этот одинокий шорох, так дерзко противостоявший слитному хору себе подобных… исходил от Мальца.

Малец метнулся вперед, рыча и скаля зубы. Два Стравинских пограничника, стоявшие в проеме ворот, шарахнулись с его пути. Замкнув сознание от своих сородичей, он развернулся к тем, кого любил, защищал и берег.