Остров. Роман путешествий и приключений - Геннадий Доронин

Главный радист протянул Игнату пульт управления:

– Тумблер влево и вправо – повороты, красная кнопка вперед, зеленая вверх… Это для закрылков…

Игнат осторожно взял в руки пластмассовую коробочку с кнопками и тумблерами, нажал легко на зеленую кнопку, и самолет послушно стал задирать нос, он щелкнул тумблером – самолет пошел по кругу… Машина, рассекающая сентябрьское пространство над Чаганом, беспрекословно слушалась хозяина.

– Влево и вверх! – и пилоты с револьверами принялись за фигуру высшего пилотажа.

– Вниз и вправо!

– Вперед и вверх!..

Пилоты творили воздушные чудеса. Под крылом проплывали то столетние дубы, то речная излучина с эскадрой водных велосипедов на ней, то рыжие крыши домов прибрежных улиц. Вороны пытались пикировать на аппарат, но летчики отбились от них, паля из маузеров, и те трусливо отступили.

– На первый раз хватит, будем сажать самолет, – сказал главный радист и, взяв пульт, стал нажимать кнопки посадки. Однако у летчиков были иные планы. Мотор затрещал отчаяннее, самолет принялся набирать высоту и вскоре превратился в точку – сияющую дневную звездочку.

Руководитель авиамодельного кружка, бывший истребитель Харитон Харитонович, недрогнувшей рукой сбивавший вражеские самолеты, метался по асфальту манежа и кричал:

– Куда? Куда? Сейчас же назад!..

Его широченные штанины развевались серыми стягами.

Однако пилоты не расслышали его приказ и взяли курс на город. Уральск, зажатый между Уралом и Чаганом, надвигался на самолет Золотой церковью, домом Карева, Макаровой мельницей.

– За ним! За самолетом! – закричал истребитель Хари тон Харитонович и бросился в седло своего велосипеда. – Если на крышу какую-нибудь сядет – ни в жисть его не найдем! А в нем одной аппаратуры!..

Тут некстати одна из его парусящихся брючин попала в предательскую зубчатку велосипеда, и Харитон Харитонович грохнулся оземь. Густой авиационный мат смешался с летными командами:

– Пропеллер его подери! Догнать! Найти!..

У Игната велосипеда не было, он бегом кинулся в сторону города. Мелькнули деревянные скамьи стадиона, парашютная вышка, водочный ларек у стены ликеро-водочного завода… Он обогнал «Победу», выехавшую из ворот завода, догнал полуторку, груженную дровами, – шофер поаплодировал ему, дескать, «ну ты, мужик, даешь стране угля, хоть мелкого, но много!», пролетел мимо школы, построенной на месте старого Ильинского кладбища, завернул на Большую улицу– слева осталась Золотая церковь, впереди показались горбы каревского дома. Где-то здесь, по его подсчетам, мог приземлиться самолет.

У стен знаменитого дома вилась очередь, в которой томились в основном женщины, но был и один мужик, с заскорузлой, как пятка, мордой. Он старательно отворачивался от прохожих, вдруг знакомые заметят, что он стоит в бабской очереди.

– Сичку дают! – сказала дама в белых туфлях на босу ногу и сама себя поправила: – Ситец то есть. Расцветка богатая, шикарная расцветка…

– Хоть на кофточки, хоть на наволочки – везде сгодится! – подхватила другая, в черных туфлях и белых носках.

– Товарищи женщины! – звонко обратился к ним Игнат. – Товарищи девушки! Может, кто-то из вас видел самолет, он сюда полетел?..

– Самолет! Сюда! На головы рухнет! – взволновалась очередь, но никто своего места не оставил – ситец был тогда почти по цене жизни.

– Бабы! – вдруг заголосил заскорузлый мужик. – До чего дожили – банбандировщики на мирное население насылают, бежим отсюда!..

Но сам, подлец, и не собирался убегать, а, воспользовавшись паникой, хапнуть побольше сички, хотя на дверях магазина висело объявление, где на чистом русском языке было написано: «Сичка артикула 1690 отпускается в одни руки не более пяти метров, сатин артикула 3407 отпускается до десяти метров включительно». Заскорузлый был известный в городе враль и забулдыга, он ситец брал для перепродажи, спекулянт и пьяница. Органы за ним следили. А может, он следил для органов, было и такое подозрение.

– Бежим! – еще раз завопил он, и с дюжину баб попавшись на его удочку, пустились наутек. А заскорузлый ближе подвинулся к прилавку.

– Видел я твой самолет, – сказал он Игнату. – Небольшой такой, да? Трехместный, верняк?

– Небольшой… Не очень большой…

– Зеленый такой, военный?..

– Да нет, не зеленый, – растерянно проговорил Игнат, – только немного зеленоватый…

– А я что говорю! – горячо продолжил заскорузлый. – Они и вчера тут, суки, кружили, высматривали… Им сверху, знаешь, как видно все! Человек, он в высоту для чего рвется? Для того, чтобы больше рассмотреть всего такого, чего с земли никогда не увидишь. Я вот в среду на голубятню залез, а там высота смешная – пятнадцать метров, шестнадцать с половиной от силы. Так глянул вниз и обомлел, в окне, как на экране видно, – Ирка из двадцать второй квартиры голая в ванной сидит, а мужик ей спину мочалкой шоркает… Ты скажешь, что ничего тут интересного нет, каждый мужик– дай ему волю – стремится бабе спину пошоркать… Я не спорю, ты прав. Но дело в том, что мужик-то, который Ирку мыл, был совсем из другой квартиры, не из двадцать второй, а, кажется, из тридцатой… Вот теперь представь, какая у них видимость с самолетов – всю нашу жизнь, как в кино, разглядывать можно. А если что не так, если не понравилась кому эта строго контролируемая жизнь – пулеметом по нему с головокружительной высоты!.. Они нынче и на километр, и на пять километров поднимаются, и даже на десять километров!.. И страшно представить, чего они рассматривают через стратостаты!.. Через корабли безвоздушного пространства!..

– Что вы такое говорите? – сказал Игнат. – При чем здесь безвоздушное пространство?..

– Очень даже при том, – ответил заскорузлый, но голос приглушил. На всякий случай. – Безвоздушное пространство повсюду, оно везде, и его бескрайность пока не измерена – приборов не хватает, а воздушное пространство по сравнению с ним – крошечная капелька в бескрайнем море…

– Я только про самолет спрашивал, если видели…

– Ничего я не видел! – рассердился заскорузлый мужик и отвернулся от Игната.

– Женщины, самолета не видели? – опять обратился Игнат к очереди.

– Я, кажись, видела, – откликнулась продавщица, отмерявшая сичку. – В уборную выходила, а он как раз протарахтел над головой. Да какой-то потешный, маленький, как будто игрушечный… Так они с земли все игрушечными кажутся… Но мужиков в шлемах кожаных я разглядела. Один уж больно гожий – чернявый, усатый, рукой мне помахал!..

– Рукой помахал? – удивился Игнат. Продавщица не ответила, скосила глаза, дескать, в этом направлении полетел – на закат.

Игнат заглянул во двор каревского дома, там пучилась еще одна очередь – за сахарным песком. Здесь кружилась дюжина мальчишек, предлагающих себя в сыновья и внуки женщинам, стоявшим в очереди, – для получения двойной нормы – и требующих за это пригоршню песка. Мальчишки даже на вид были клейкими от сахара.

– Пацаны, самолет здесь не пролетал?

– Ераплан, ераплан посади меня в карман!.. – завопил один из мальчишек, самый клейкий.

– А в кармане пусто, выросла капуста!.. – подхватили остальные. Игнат понял, что от них он ничего не добьется, и направился к дому с колоннами, который иногда здесь называли домом Мизиновых, а спроси – почему так называют – не знал почти никто. Не было в доме жильцов с такой фамилией, не было и поблизости таких. Даже и не слышали такой фамилии. По-другому дом называли «офицерским» или «домом с колоннами», хотя и офицеров в нем жило не густо. В основном отставники. После войны скороспелых фронтовых капитанов да майоров было хоть пруд пруди, их увольняли в запас толпами, кто в военруки подался, кто в ДОСААФ устроился, кто спился. Вот таких отставников полно было в доме с колоннами.

– Постойте, молодой человек! – окликнули Игната. Он оглянулся – сухонькая старушка вся в черном – в чер ной юбке, черной кофте, черной шляпке. Так Игната до сих пор никто не величал, в лучшем случае говорили: «пацан», а чаще – «эй, мальчик!» Только в школе учителя называли по фамилии – «Иванов, к доске, Иванов, тебе законный неуд, Иванов, не вертись на уроке, как юла!» А тут: «молодой человек»! Да еще на «вы»!

Он остановился.

Черная старушка подошла к нему почти вплотную, наклонилась к его уху.

– Только говорите, пожалуйста, тихо! Лучше вполголоса! – таинственно прошептала она. – Нельзя показывать свою заинтересованность…

– Заинтересованность? – переспросил он.

– Ну да, – сказала она и оглянулась. – Не следует открыто демонстрировать свои намерения… Может последовать ответное противодействие… В этих местах, где открытые разломы времен, ничего нельзя хотеть – обязательно не сбудется… Или сбудется с точностью наоборот.

– Вы самолет не видели? – повторил он в сотый раз за день. – С бензиновым моторчиком?

– Видела, как раз видела! – сказала она. – Он, скорее всего, на крыше типографии, примыкающей к дому с колоннами…