Любить Джона: Нерассказанная история - Мэй Пэнг

Через два часа, в четыре утра, я увидела Гебхардта, маячившего за камерой. «Положите муху ей на промежность», — приказала Йоко. Оператор уставился на нее и не пошевелился. «Я не могу», — наконец сказал он. «Я хочу, чтобы муха вошла внутрь, а потом вышла.»

«Сделай это сама», — сказал Гебхардт.

Йоко взяла муху и склонилась над распростертым телом. Она прищурилась и выпрямилась. Явно с неудовольствием посмотрела снова вниз. Затем она наклонилась вновь и взяла рукой тесемочку «тампакса», торчавшую из женщины. Йоко выдернула «тампакс» и положила муху.

В ту ночь, после более сорока часов работы, фильм был почти закончен. «Я хочу, чтобы муха вылетела в окно», — сказала Йоко. Однако не было никакого способа заставить муху сделать это. «Муха должна вылететь в окно», — настаивала Йоко. Оставалось совсем немного мух, и никому не хотелось тратить их впустую. Все же, чтобы угодить Йоко, мы попытались заставить мух делать, как она хочет. Почти все они кончились, и не одна не стала сотрудничать с нами. В конце концов осталась одна муха. Как только она очнулась, она ринулась на свободу.

«Ловите ее», — сказала Йоко. Мы все погнались за мухой.

Джон взобрался на стул и стал махать руками, пытаясь схватить ее.

«Джон, — сказала Йоко, — ты ведь боишься мух. Что ты делаешь?»

Поймать муху было невозможно, и Гебхардт решил направить камеру на окно так, — очень быстро — что создавалось впечатление у зрителей, будто муха сама вылетела в окно. Ранним утром все собирали вещи, чтобы идти домой. Я была в числе последних, кто уходил. Обвела взглядом чердак. Пять — десять человек в течение двух дней бродили по нему, и это был какой — то кошмар, Повсюду валялся мусор: пачки от сигарет, пустые пивные банки, тарелки с недоеденной пищей. Взглянув наверх, я увидела, что потолок покрыт тучей мух. Пойманные, принесенные на чердак и обработанные газом, они очнулись и неистово жужжали, тычась в стекло.

Я устремилась вниз по лестнице и вышла на ночную улицу. После этих двух жутких дней я была рада вернуться в уютный дом к своей маме.

Пока в отеле «Редженси» шел спешный монтаж фильма, Йоко и Пол Мозьян отправились осматривать «Элджин Театр». В Элджине шел «Эль Топо», крутой сюрреалистический эпический фильм чилийского режиссера Александро Джодоровского. Йоко была в бешеном восторге. Она посмотрела его снова вместе с Джоном, и Джону он тоже понравился.

Джодоровский встретился с Джоном и Йоко. Он был привлекательным мужчиной и очень обаятелен. Ленноны сделали ему комплимент, и он, в свою очередь, сделал им. Он превосходно умел заговаривать зубы и льстить, и пока все бились над завершением их фильма, Джон и Йоко дали уговорить себя финансировать «Волшебную Гору», новый фильм Джодоровского.

Тем временем, ритм работы по завершению нашего фильма не замедлялся ни на секунду. «Не беспокойтесь. Ни о чем не беспокойтесь», — повторяла Йоко, постоянно всех поторапливая. Она даже уселась в одной редакционной комнате в «Редженси» и сама сделала кое — какой монтаж.

Когда до начала фестиваля остался один час, фильмы все еще не были готовы, и Боб Фрайз кинулся в Элджин просить еще немного дополнительного времени. Наконец, фестиваль начался. Публика высидела несколько короткометражных фильмов Джона и Йоко, включая «Сооружение» — короткое исследование Джона постройки лондонского международного отеля. Затем они посмотрели «Вверх по вашим ногам навеки», который длился час двадцать минут, «Муху», которая длилась пятьдесят минут. Когда на экране стали появляться одна за другой пары ног, народ забеспокоился. «Это утомительно», — выкрикнул кто — то, и некоторые захлопали. «Какого черта нам показывают?» — крикнул кто — то еще. Зрители попробовали утихомирить забияк. Однако аудитория шумела все больше и враждебней и начала улюлюкать и свистеть. Джонас Мекас, лидер нью — йоркского кино — объединения авангардистов и старинный друг Йоко, вдруг встал и закричал: «Это — искусство. Работа двух великих артистов. Как вы можете так вести себя?» Аудитория взорвалась и освистала Мекаса.

Джон и Йоко не пришли на демонстрацию фильмов. Они уже уехали в Японию, в страхе перед остановкой в Лос — Анджелесе, потому что Джона попросили дать показания следствию по делу Чарльза Мэнсона по поводу смысла нескольких текстов песен БИТЛЗ. Мэнсон сказал, что считал БИТЛЗ четырьмя длинноволосыми ангелами, о которых упоминалось в Библейском Откровении 9. Руководствуясь своей интерпретацией таких песен из «Белого Альбома», как «Helter Skelter» и «Piggies», он водил свою «семью» на кровавую резню.

Джон не мог представить себе, как это кто — то может извлекать из этих песен призывы к насилию. Он знал, что Мэнсон — ненормальный, и сказал, что его беспокоит, что всякие психопаты используют музыку БИТЛЗ для оправдания своих безумств. Он сказал, что видел подобное безумие когда — то в глазах своих поклонников, дожидавшихся его. Как бы то ни было, он не хотел давать показания.

«Почему я должен? — спросил он. — Не я же написал «Helter Skelter». Это Пол написал.

Сейчас, когда вспоминаешь об этом, некоторые вещи видишь гораздо ясней. Тогда участие в делах Джона и Йоко заняло ценнейшее место в моей жизни. Я продолжала работать в АВКСО и ждала, когда они вернуться. Я ХОТЕЛА, чтобы они вернулись. Три месяца после их отъезда из города были сплошной скукой, которую оживляли лишь слухи и информация, доходившие до нас из Англии. После своей поездки в Японию они вернулись в Титтенхерст Парк в Эскоте, и Джон сразу же засел в своей домашней студии (несмотря на то, что она все еще ремонтировалась), чтобы сделать новый сольный альбом, «Imagine», который, как он надеялся, покажет всему миру, какое место он занимает по отношению к альбомам Пола МакКартни. Он должен было стать серьезной заявкой и не быть «обойной музыкой» — термин, которым Джон и Йоко определяли музыку БИТЛЗ. Он также был настроен, что этот альбом будет успешней сольных альбомов МакКартни.

В нашем офисе бурно обсуждали, что происходило во время записей «Imagine». Говорили, что все партии инструментов были расписаны и Йоко постоянно напоминала музыкантам, что они не должны отклоняться от них. Вряд ли такая работа была по душе такому клавишнику, как Ники Хопкинс. Особенно был возмущен попытками Йоко все контролировать Джордж Харрисон. Говорили, что когда он не записывался, Джордж уходил в биллиардную комнату и ругал ее перед всеми, кто там находился. Был еще момент, когда Джон готовился к записи «Imagine», заглавной песни альбома, и Йоко, как передавали очевидцы, заявила, что играть на клавишных нужно Ники Хопкинсу, а не Джону. «Ники играет лучше тебя, Джон», — говорила она ему в присутствии остальных музыкантов. Джон отклонил ее предложение и сам сыграл в «Imagine» на рояле.