Интимные тайны Советского Союза - Эдуард Макаревич

Крик души некоего офицера Анисимова – телеграмма в Кремль. «Москва Кремль Верховный Совет Калинину [Bо] время пребывания [в] отпуску [в] Кисловодске [моя] жена Анисимова имела сожительство [.] Результатом стала беременность [.] Имею семью двух взрослых детей [,] прожив 20 лет [.] Вследствие беременности Анисимова оставила семью [.] Прошу решения прервать беременность [,] возвратив [к] нормальной жизни семью 4 человека [.] После прервания Анисимова возвращается [в] семью [.] Ваше решение шлите [: ] Хабаровск [,] санитарное управление армии [,] Анисимову»[18].

Начальник секретно-политического отдела ГУГБ НКВД П. В. Федотов пристально вчитывался в заскорузлые строки канцелярской справки по абортам. А потом сумел в служебной записке передать всю драму вторжения в сексуальную жизнь запретительного правительственного постановления, жертвами которого становились сотни тысяч женщин. Упомянул при этом и секретное распоряжение Наркомздрава, которое предписывало изъятие из торговой сети противозачаточных средств. Глава НКВД Лаврентий Берия, сластолюбец по жизни, на федотовском «послании» с визой начальника управления начертал резолюцию: «Какие предложения?». Предложения последовали через день: обязать Баковский завод по производству противогазов освоить в дополнение к основной продукции производство презервативов. И Берия, с молчаливого одобрения Сталина, тогда сумел добиться в правительстве включения в план Наркомата химической промышленности выпуска нескольких миллионов презервативов ежегодно.

Скоро подмосковный Баковский завод резинотехнических изделий вслед за «Изделием № 1» (противогазы) освоил «Изделие № 2» (презервативы). Но несколько миллионов презервативов в год – капля в океане сексуальных контактов. Не мог один завод обеспечить весь секс в Советском Союзе. Танки в первую очередь, презервативы в последнюю. За танки и за любовь расплачивались женщины. Сначала сельские. Трудно до села доходили отечественные презервативы. Как выяснилось, опережали их электричество, радио и велосипед.

Часть 2

Апологеты новой сексуальности

Оазисы чувственности и интриг – московские салоны 20–30-х годов прошлого века

Вместе с Москвой рабочей, хозяйственной, партийной жила Москва театральная, музыкальная, пьющая, гулящая – Москва 20–30-х годов. В этой другой, необычной Москве властвовала богема: писатели, поэты, музыканты, актеры, художники. С ними находили вдохновение партийные вожди, наркомы, чекисты, военные и дипломаты, наши и иностранные. Дружить с ними было модно и престижно.

Центром этой красивой богемной жизни стали московские салоны. Там собиралась творческая и присоединившаяся к ней разночинная публика, там всегда можно было почувствовать настроения, узнать, кто что делает, кто с кем в каком конфликте, каких отношениях, кто кого оставил и кто с кем сошелся. Атмосфера там была шальная. Знакомства заводились быстро, симпатией проникались с первого взгляда, в первый же вечер определялись объекты сексуального поклонения. Оттуда по Москве расползались слухи, анекдоты, «ударные» словечки, манеры, стиль, мода. Самые известные московские салоны тех лет держались на привлекательности хозяек – Зинаиды Райх, Лили Брик и Евгении Фейгенберг-Хаютиной, жены тогдашнего наркома внутренних дел Николая Ежова, от упоминания которого знавшим его людям становилось тоскливо и страшно. А хозяйки на удивление были хороши: яркие брюнетки – Зина и Женя, и огненно-рыжая Лиля, все в общении легкие, все модные, сообразительные, и притом сексуально-одаренные.

Зинаида Райх, sex appeal

Зинаида Райх, жена Всеволода Мейерхольда, мэтра новаторской режиссуры, работала в его театре – Театре Мейерхольда. Этот театр он, по сути, бросил к ее ногам – из-за нее ушли великая Мария Бабанова, Эраст Гарин, Сергей Эйзенштейн. Но посредственная театральная актриса Зинаида Райх была великой женщиной. Сергей Есенин, первый ее муж, расстался с ней через два с половиной года, а продолжал любить до конца жизни, ненавидя ее. Не мог простить за тот обман, будто он у нее был первый. Оказалось, и Мейерхольд не последний. Сколько их, поклонников из элиты, вилось вокруг нее.

Человек из того времени, музыкант вахтанговского театра Борис Елагин, не скупился на подробности[19]: «Райх была чрезвычайно интересной и обаятельной женщиной, обладавшей в очень большой степени тем необъяснимым драгоценным качеством, которое по-русски называется „поди сюда“, а на Западе известно под именем sex appeal. Всегда была она окружена большим кругом поклонников, многие из которых демонстрировали ей свои пылкие чувства в весьма откровенной форме.

Райх любила веселую и блестящую жизнь: вечеринки с танцами и рестораны с цыганами, ночные балы в московских театрах и банкеты в наркоматах. Любила туалеты из Парижа, Вены и Варшавы, котиковые и каракулевые шубы, французские духи, (стоившие тогда в Москве по 200 рублей за маленький флакон), пудру Коти и шелковые чулки… и любила поклонников. Нет никаких оснований утверждать, что она была верной женой В. Э. (Мейерхольда. – Э. М.), – скорее есть данные думать совершенно противоположное. Так же трудно допустить, что она осталась не запутанной в сети лубянской агентуры… Общительная и остроумная (у нее был живой и острый ум) Райх была неизменно притягательным центром общества. И привлекательность и очарование хозяйки умело использовали лубянские начальники, сделав из мейерхольдовской резиденции модный московский салон с иностранцами».

К созданию такого салона приложил руку Яков Саулович Агранов, начальник секретно-политического отдела ОГПУ, впоследствии заместитель наркома внутренних дел. Всеволод Мейерхольд в письме драматургу Николаю Эрдману называет состав художественного совета своего театра. И в этом совете – Агранов, имя которого упоминается с большим уважением. Дружили они, Мейерхольд и Агранов. У них был свой круг общения.

И вновь спешу к свидетельству современника[20]:

«…Московская четырехкомнатная квартира В. Э. в Брюсовом переулке стала одним из самых шумных и модных салонов столицы, где на еженедельных вечеринках встречалась элита советского художественного и литературного мира с представителями правительственных и партийных кругов. Здесь можно было встретить Книппер-Чехову и Москвина, Маяковского и Сельвинского, знаменитых балерин и певцов из Большого театра, виднейших московских музыкантов так же, как и большевистских вождей всех рангов, за исключением, конечно, самого высшего. Луначарский, Карахан, Семашко, Енукидзе, Красин, Раскольников, командиры Красной Армии с двумя, тремя и четырьмя ромбами в петлицах, самые главные чекисты – Ягода, Прокофьев, Агранов и другие – все бывали гостями на вечеринках у Всеволода Эмильевича. Веселые собрания устраивались на широкую ногу. Столы ломились от бутылок и блюд с самыми изысканными дорогими закусками, какие только можно было достать в Москве. В торжественных случаях подавали приглашенные из „Метрополя“ официанты, приезжали цыгане из Арбатского подвала, и вечеринки затягивались до рассвета. В избранном обществе мейерхольдовских гостей можно было часто встретить „знатных иностранцев“ – корреспондентов западных газет, писателей, режиссеров, музыкантов, наезжавших в Москву в середине и в конце 20-х годов.