Собрание сочинений в шести томах. Том 6 - Всеволод Кочетов

3

Под вечер мы отправились в части. Указать нам дорогу взялся один командир, который возвращался в свой 2-й стрелковый полк, где комиссаром товарищ Гродзенчик, тот самый именинник, кому мы должны доставить торт и письмо от его жены.

За Опольем в нескольких километрах — станция Веймарн. Бомбами разбито станционное здание, раскиданы, согнуты рельсы, порваны провода. Наш провожатый объяснил, что именно здесь выгружались из эшелонов ополченцы и отсюда начинали свой боевой путь.

Последние дни июля. Вечереет, но очень тепло. Стекла в машине опущены, в них входит душистый полевой и лесной воздух. Удивительно мирно. Вокруг стоят пшеничные нивы. Их надо убирать, они перезревают. Трудно верится в войну. Еще и потому трудно, что уж слишком все это близко к Ленинграду, уж слишком знакомы здешние места, исхоженные пешком, ногами корреспондента, сотрудника сельскохозяйственного отдела «Ленинградской правды». Мы едем мимо усадьбы МТС, едем через колхоз, о которых совсем еще недавно приходилось писать. И если что и напоминает о войне — это тревожные, тоскливые взгляды людей у ворот, в большинстве, конечно, женщин. Мужчины, видимо, уже ушли в армию.

Переезжаем противотанковый ров по оставленной для этого узкой перемычке. Ров тянется далеко вправо и влево.

— Только вчера отсюда ушли ленинградцы, — объясняет нага спутник. — А то все дни копали, под солнцем. Немцы налетали, обстреливали из пулеметов. Разбегутся по кустам. А потом снова за лопаты. Теперь отправились к Алексеевке. Копают там.

Въехали в лес, полный людей и автомашин. Люди ходят от палатки к палатке, от землянки к землянке. У всех какие-то дела: они спешат, они озабочены. Выясняется, что это тылы 2-й ДНО. Тут склады продовольствия и боеприпасов, всяческие канцелярии, интендантства, заправочные и обменные пункты.

Отсюда у нас новый провожатый. Едем дальше. Смеркается. Совсем невдалеке слышны выстрелы и разрывы. Для нас это первые выстрелы и первые разрывы этой войны. Я еще но отличаю, из чего стреляют — из орудий, из минометов? А провожатый, хотя он тоже солдат очень недавний — недели три назад был затяжчиком на фабрике «Скороход», — солидно объясняет:

— Из минометов кроет по переднему краю. Что-то заметил, гад.

Значит, где-то неподалеку уже и «передний край» — загадочный, таинственный, героический «передний край», побывать на котором, как представляется нам, само по себе немалое геройство.

Машину нашу загоняют в кусты, где и еще стоят машины. Серафим Петрович Бойко остается при ней в обществе других шоферов, а мы идем мелколесьем дальше. И когда стемнело окончательно, добираемся до входа в землянку. Это землянка командного пункта 2-го стрелкового полка, или, как здесь говорят, 2-го СП.

Внутри землянка неожиданно оказалась обширной. Может быть, оттого, что освещалась тусклой керосиновой лампой, и поэтому углы ее уходили во мрак. Среди пе-скольких командиров мы нашли там и Гродзенчика. Он был комиссаром полка, но звание носил не слишком крупное, не то что газетный полковой комиссар, — всего лишь старший политрук, одна «шпала» на петлицах. Это общая черта ополченцев: малые и до крайности пестрые звания. Откуда же они их могли набрать, эти мирные ленинградцы? Они с жаром певали: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути». Они совершенствовались как специалисты своих мирных профессий, они шли от ударничества к стахановскому движению, они учились работать по-коммунистически, но звания-то воинские у них стояли на запасных путях. И командир полка оказался только майором. И начальник штаба — капитан. И вот комиссар — старший политрук.

Торт, конечно, тотчас был поставлен на стол и разрезай. Появился чай. Начались расспросы: как там, в Ленинграде? Потом была вытащена и разостлана на столе карта. Нам показывали по пей участок, занятый 2-й ДНО, и в частности 2-м СП. Слева от 2-й ДПО, в районе селений Извоз, Слепино, Сабек, оборону держат, оказывается, курсанты пехотного училища имени С. М. Кирова, а справа, вплоть до Кингисеппа, заняла фронт кадровая 191-я стрелковая дивизия.

— Вот именно сюда, — рассказывал нам начальник штаба полка, — немцы двинули свой Сорок первый мотокорпус после того, как им дали жару под Лугой. Хотели прорваться здесь. Но тоже, видите, не вышло. Правда, реку они форсировали вот тут, в районе Поречья. Это было на днях, четырнадцатого июля. Без боя. Потому что на этом участке просто не оказалось наших войск. Мы только-только подходили. Ну, они закрепились на правом берегу, создавали, так сказать, плацдарм, переправили тапки. И решили рвануться вперед, на село Среднее. Чтобы выйти сюда, на шоссе Кингисепп — Красное Село, и к Финскому заливу, к Копорью, и двинуться в Ленинград, обойдя таким образом Лужений узел обороны. Но тут уже подошли мы. Задача у нас была — выбить противника с правого берега Луги, ликвидировать его плацдармы. Пока сделать это не удалось и но удается. Но все же мы его остановили, заставили окопаться. Вот так, дорогие товарищи корреспонденты. Предстоят новые бон. Вы приехали вовремя.

Гродзенчик дополнил:

— Энтузиазм большой, порыв огромный. Только уж очень плохо мы обучены. Несколько дней позанимались боевой подготовкой — и сюда. Но выстоять, конечно, выстоим. Немец еще узнает не раз, что такое ленинградские ополченцы.

Итак, мы всматриваемся в карту. Поречье, Юрки, Ивановское, Сабек — это правый берег, это немцы, переправившиеся через реку Лугу, это плацдармы, где противник накапливает силы для нового удара. Здесь, в лесах, с обеих сторон идет непрерывная кротовья работа: одни подкапываются под других — кто кого. Бои утихли только что. Наши уцепились за северную окраину Ивановского. Теперь повсюду окапывание, уход в землю, создание прочной обороны.

К полевому телефону позвали начальника штаба.

— Ну! — воскликнул он, выслушав какое-то интересное сообщение. — Это здорово! Пусть тащат сюда. Молодцы! — И уже к нам, положив трубку: — Ганса в плен взяли. Ранен, правда. Ну ничего, поговорим. Сходите кто-нибудь, позовите врача и переводчика.

Мы тоже, понятно, взволнованы. Сейчас увидим живого немца, одного из тех, кто победным маршем прошел почти по всей Европе, видел столицы десятка государств, того, кто, может быть, еще вчера орал «хайль» своему фюреру, кто давил, топтал, резал наших людей в Прибалтике, на Псковщине и кто до этого часа сидел там, в Ивановском, над картой путей к нашему Ленинграду. Человек из того, из другого мира, который нам чужд, враждебен, антагонистичен.

Мы с нетерпением ждали его, по человек этот уже был мертв. Он умер по дороге. Разведчики, огорченные, понурые, доставили на командный пункт полка только мундир немца, его оружие и документы.

Врач не понадобился совсем, а на долю переводчика досталось чтение документов, найденных в карманах убитого.

Рассматриваем темно-серый мундирчик, мокрый от крови, нашитые на нем ленточки и значки.

— Обер-ефрейтор, — поясняет переводчик, листая бумаги убитого. — Двадцать один год. Отличный стрелок… Вот знак, утверждающий это. Ого! Награжден Железным крестом… Вот она, ленточка, на мундире. Родом из Ганновера. Вот письма родителей. Вот его девица, блондинка с пышной прической. Вот и он сам!

На фотоснимке мы видим молодого парня в высокой, заломленной фуражке с нашитым на нее распластанным орлом фашистской империи Гитлера. Лицо с правильными чертами, по в глазах — ничего, никакого выражения. Холодные, бесстрастные глаза. Он сфотографирован в этом же самом мундирчике, в котором и убит. Да, действительно, вот она, эта ленточка Железного креста, вот значки за отличную стрельбу и еще за что-то. Чего только не повидали глаза молодого гитлеровца! Сколько перебили наших людей эти смиренно сложенные перед фотоаппаратом руки… С него сняли — они тоже тут, доставленные разведчиками, — автомат и парабеллум в тяжелой черной кобуре. Переводчик читает вслух письма родителей к этому молодцу. Папаша с мамашей называют его «наш мальчик», «наш Генричек», но перед нами его холодные глаза, ленточка его креста за убийства, его автомат и пистолет с восьмимиллиметровыми пулями в патронах. И мы чувствуем, физически чувствуем, как ненавидим их проклятого «мальчика», их «Генричека», прикатившего на тяжелом дизельном грузовике из далекого, бесконечно далекого Ганновера в район деятельности Кингисеппской МТС.

— Их было трое, — рассказывает один из разведчиков. — Мы лежали в канаве. Солнце уже зашло, но небо еще было светлое. Они шли через рожь в нашу сторону, и все три силуэта хорошо виднелись на фоне неба. Потом мы кинулись на них. Завязалась рукопашная. У нас, наверно, выдержки не хватило: два типа отбились и удрали в темноте. А этого в суматохе мы ранили. Да еще и прикладом по голове стукнули. — Разведчик до крайности смущен и расстроен.

— Ничего, ничего, — утешил разведчиков Гродзенчик. — Все дается опытом. Следующего ганса возьмете аккуратней.