Обратная теорема - Анатолий Жаренов

– Кто убил Виктора? – глухо спрашивает она.

Шухов не отвечает, задает свой вопрос:

– Чем вы объясните вот это? – Он бросает на стол билет, который лежал в кармане убитого. – У Назарова мы нашли билет до Сочи.

– Я… Я не знаю, – теряется женщина. – Неужели он меня обманывал? Зачем же он дал мне столько денег?

«Да, – думает Шухов. – Да. Странно все это, очень странно».

– Уточните, когда вы вчера пришли к Назарову?

– По-моему, в девять вечера. Было уже темно.

Было уже темно. А в семь Назаров заказал такси. Перед Шуховым лежит бумага, на которой записан разговор Кожохина с диспетчером автопарка.

Кожохин. Припомните с самого начала вашу беседу с клиентом. Он позвонил вам в субботу вечером?

Диспетчер. Да. Заказ принят в семь часов.

Кожохин. Что он говорил?

Диспетчер. Назвал фамилию. Адрес. Номер телефона. Попросил прислать машину к четырем часам утра в воскресенье. Сказал, что поедет на вокзал.

Кожохин. Дальше.

Диспетчер. Без четверти четыре я позвонила клиенту.

Кожохин. Вы сами звонили?

Диспетчер. Да, я. По графику я дежурю с шести вечера субботы до шести утра воскресенья.

Кожохин. Итак, вы позвонили?

Диспетчер. Без четверти четыре. Он поднял трубку, сказал: «Назаров у телефона». Я сказала: «К вам вышла машина № 24–23». Он сказал: «Спасибо. Буду ждать на улице».

Еще один протокол. Показания шофера такси.

«Я, водитель такси № 24–23, Иван Тихонович Загоруйко, подал машину к дому № 18 по улице Тополевской в воскресенье в четыре часа. Клиент, уже предупрежденный диспетчером по телефону, сказал, что будет ждать такси на улице. Я прибыл на место ровно в четыре часа. Клиента не было видно, а из форточки валил дым…»

«А из форточки валил дым», – подумал Шухов. Выходит, что Назаров обманывал Мокееву в этой истории с поездами. Но цена? Семь тысяч! Или Мокеева сейчас обманывает Шухова. Но не верится в это, не может Мокеева обмалывать. Весь шуховский опыт протестует против такого предположения. И тут же ему приходит в голову другая мысль. Опыт. А что такое, в сущности, опыт? Каждый из нас накапливает свой личный жизненный опыт. Мы опираемся на него, действуем сообразно с ним, поучаем других исходя из собственного опыта, которым гордимся, как хорошо подогнанной одеждой. Мы несем багаж своего опыта по жизни, пополняем его. А бывает, и останавливаемся. Считаем, что хватит. И тут мы становимся нетерпимыми к чужому мнению: оно кажется нам неверным, потому что противоречит нашему. Мы перестаем мыслить, начинаем мешать окружающим, а думаем, что они мешают нам. Полезный груз опыта превращается в гири, которые только оттягивают руки. Но мы этого уже не хотим ни понять, ни признать. Очень похоже на старость, и часто этот процесс сопутствует ей. Но это не старость, а некий психологический барьер, потолок, выше которого сумеешь подняться только тогда, когда поймешь, увидишь его, осознаешь. Грош цена шуховскому опыту, если он сейчас ошибается в Мокеевой. Конечно, она не убийца. У нее есть алиби. Он даже готов поверить, что Назаров сам вручил ей семь тысяч рублей. Что подтверждает ее слова? Бесспорное алиби. Во-первых, Кожохин выяснил, что она ушла из дому, когда Назаров был еще жив. Для того чтобы вернуться, у нее не было времени. Это во-вторых. Без четверти четыре Мокеева была у себя на квартире. Деньги были у нее.

Стоп! А если не у нее? Если ей отдал эти деньга кто-то другой? Мог убийца вручить ей деньги на вокзале? Да, это могло быть. И тогда вся история выглядит иначе.

Не было никакого билета до Курска. Назаров продал дом, собрался ехать в Сочи. Мокеевой он никаких денег не давал. И вся игра. Мокеева – эпизод в жизни Назарова. Он ей сказал «адью». А она захотела воспользоваться деньгами. Последняя ночь. Ссора! Назаров курит, нервничает. Мокеева уходит рано. У нее уже все задумано. После ее ухода в квартиру к Назарову входит убийца. Удар ножа. Хотя нет. Без четверти четыре Назаров еще жив, укладывает чемодан, разговаривает по телефону. Ну что ж, убийца мог знать о заказанном такси, а мог и не знать. Скорее всего не знал. Он пришел без десяти четыре, убил Назарова, забрал деньги и поджег дом. Конечно, он не знал о такси. Иначе поджог теряет смысл. Все укладывается в версию? Кажется, все, если отбросить старика Комарова… Если отбросить…

Значит, побоку психологические нюансы? А если Мокеева говорит правду? Если был билет до Курска? Кстати, и Комарову Назаров сообщал о том, что освободит дом в понедельник. Комарову тоже верить нельзя? Но ведь не могли же сговориться Комаров с Мокеевой? Уж очень неправдоподобно выглядело такое предположение.

«А в семь Назаров заказал такси». Против этого факта не попрешь. Билета в Курск могло не быть. Билет до Сочи лежал в нагрудном кармашке пиджака. Мокеева разошлась с мужем три месяца назад. Через месяц встретила Назарова. Муж Мокеевой? Еще одна фигура. Почему Мокеева смутилась, когда Шухов спросил, знал ли ее муж Назарова?

«Нет, тут надо подразобраться». Шухов нажал кнопку под столом.

– Мы продолжим разговор попозже, – сказал он Мокеевой. И позвонил Кожохину. – Нашли Митьку? – спросил он, когда они встретились.

– Нет еще.

– Ну ладно. Пока суд да дело, надо маленькую проверочку устроить. Тут еще одно лицо выплывает.

И Шухов рассказал Кожохину о допросе Мокеевой и о ее муже, с которым он не прочь познакомиться.

– Поедем к нему? – лаконично спросил Кожохин.

– Да, поглядим, что это за изобретатель…

Есть люди, которые, доживая до преклонного возраста, не приобретают права на уважение окружающих. Никто из соседей, например, не знает полного имени такого человека. Его до седых волос зовут уничижительно ласково Колей или Леней, обращаются с ним подчеркнуто фамильярно, словно с несмышленышем; знакомые беззастенчиво пользуются его простодушием, за услуги, оказанные им, расплачиваются не благодарностью, а смешком. Когда такой человек попадает в веселящуюся компанию, то по молчаливому сговору присутствующих избирается мишенью для острот. Шуточки разного калибра сыплются на его голову как из рога изобилия, а он только ухмыляется молча или хохочет вместе со всеми над своей неполноценностью. Его еще в детстве убедили, что он не такой, как другие, что у него мозги «с заскоком». А «заскоком» может быть что угодно, выходящее из привычного ряда, любовь к животным или страсть к изобретательству. Родители обычно считают его бестолковым, мальчишки, заметив изъян в его поведении, отмечают это обстоятельство метким липким прозвищем. Когда он становится постарше, то парни, рисуясь перед красивой девушкой на танцульке, обязательно покровительственно хлопают Колю или Леню по плечу, предлагая ему сделать что-нибудь такое, чего Коля или Леня сделать заведомо не может. Девица при этом кокетливо хихикает, поглядывая на парня, достоинства которого выигрывают в ее глазах от сравнения с Колиными или Лениными недостатками.

Эдуард Мокеев был таким человеком. Шухов понял это, как только бросил взгляд на обстановку квартиры, на лицо изобретателя. И он подумал: «Похоже, сюда мы приехали зря».

– Мокеев? Это какой Мокеев? Эдя, что ли? – спросила женщина, выносившая из подъезда ведро с мусором. – Господи, так бы и говорили. А то – Мокеев. Какой такой Мокеев? А Эдя – эвон он. В третьем подъезде квартира, на втором этаже.

Рядовая однокомнатная квартира выглядела странновато даже для привычных, казалось бы, ко всему следователей. На том месте потолка, где полагалось быть люстре, висела огромная железная гребенка. В углу – гора журналов и книг. Шухов сразу вспомнил свою неприбранную библиотеку. Над кроватью, прямо над изголовьем, торчал рогатый, со стальной просинью магнит. На письменном столе в беспорядке громоздились разного калибра линзы, обрезки медных трубок, аккумуляторы и еще какие-то приборы. Тут же стояло несколько граненых стаканов, опоясанных железными кольцами. Сбоку от кровати – небольшой верстачок с тисками, инструментами, мотками проволоки.

Хозяин, бритоголовый, не старый еще человек, в роговых очках, одетый в вылинявшую гимнастерку, заправленную в брюки, вопросительно оглядел гостей и скороговоркой произнес:

– Если вы насчет электроэнергии, то пришли напрасно. Да. Я плачу исправно. В этом отношении у меня все в ажуре. Напрасно, напрасно.

– Мы из прокуратуры, – перебил его Кожохин.

– Не понимаю, – человек смешно вздернул плечи. – Я для вас не представляю интереса. Так что это напрасно. Вот разве паспорт, – вдруг спохватился он, кинулся к столу, захлопал ящиками, нашел темную книжечку, близоруко заглянул в нее и торжественно произнес: – Нет, не просрочен. – И вновь принялся повторять полюбившееся, видно, словечко «напрасно».

– Чем вы тут занимаетесь? – с любопытством спросил Шухов, рассматривая странную окраску стен. Одна из них была как будто покрыта пылью. Две другие пестрели обычными цветочками наката. Зато четвертую словно покрыли сажей. Он подошел к черной стене, потом поглядел на гребенку под потолком и сообразил, что квартира превращена в гигантский работающий конденсатор или что-то в этом роде (Шухов не силен был в электротехнике). Пыль электризовалась и оседала на одной из стен. «Ничего себе пылесосик», – усмехнулся Шухов.