Сны сирен - Евгений Ничипурук

– Не могу утверждать, что я понял все. Но хотя бы стала вырисовываться картина происходящего. Видишь ли, я знаю, зачем и к чему сон про Вильяма Хер-ста, и я, кажется, знаю, что мы должны сделать. Но об этом лучше дома. Не по телефону. Есть масса нюансов, которые нельзя упустить. Иначе не поймешь.

– Ну ок-ок. Давай домой. Купи по пути хлеб и сок. Целую.

– Люблю.

Я нажал «отбой». Огляделся. Вокруг сидели люди, оживленно беседовали друг с другом и не понимали, в каком удивительном мире мы живем. Не понимали, что все, что мы видим вокруг, гораздо сложнее и запутаннее… и, вместе с тем, гораздо более объяснимо, чем нам кажется. Я чувствовал, как внутри меня парят зеленые блестящие майские жуки. Они стремятся на свободу. Они вот-вот разорвут никчемную телесную оболочку, и я стану совершенно свободным, я сольюсь с этим глобальным разумом… ну или не знаю, что еще случится со мной. Я стану чем-то большим. Я-то понимаю это, а они, все эти пьющие кофе люди, – НЕТ. И меня еще больше распирает чувство гордости вперемешку с ощущением тотального одиночества. Я быстро допил холодный сладкий кофе. Закрыл лэптоп и поспешил домой.

Темнело. Я шел по Покровке к Садовому кольцу. Похолодало. Я поднял воротник плаща и втянул в рукав пальцы, сжимающие ручку портфеля. Таков февраль в Москве. Никогда не знаешь, что ждет тебя вечером. Если утром кажется, что наступает весна, то к ночи запросто может грянуть мороз. Мимо меня медленно катились машины, иногда даже казалось, что они стоят на месте. Садовое, как ты и сказала, замерло в пробке. Без труда обгоняя автомобильный поток пешим ходом, я искоса заглядывал в окна и пытался представить себе – кто все эти люди, куда они едут, что их ждет там и что им приснится, когда они наконец успокоятся и лягут в постель. Увидит ли кто-нибудь из них Сикарту, или Вильяма Херста, или, может, кого-нибудь не менее важного, а если увидит, то как среагирует? Просто расскажет утром за кофе или вообще забудет, едва проснется? Или станет, как мы, искать ответы на вопросы, на которые, казалось бы, нет ответов? Я шел по улице, чувствовал пробирающий тело холод и смотрел в лобовые стекла обгоняемых мною машин. Наверное, многим мои взгляды казались наглыми. Например, одна парочка так зыркнула на меня, что мне стало стыдно. Парень и девушка, видимо вконец уставшие от многочасового стояния, мило шептались обнявшись. Девушка ворошила парню волосы и что-то говорила ему, плотно прижав губы к его уху. Когда я, обогнав их машину, повернулся и посмотрел, они, разомкнув объятия, смерили меня тяжелым взглядом, и по губам девушки я явственно прочитал сказанное, возможно даже очень громко, слово «урод». Я смутился. Но подглядывания не прекратил. Мне надо было докопаться до сути вещей. Но я не знал как. Когда не знаешь, что делать, любое действие может оказаться полезным. Вот я и шел домой, изучая лица. Считывал какую-то информацию с них, что-то закладывал глубоко в память на бессознательном уровне… И вроде бы я обгонял все эти стоящие машины, и вроде бы я двигался в нужном направлении, но вдруг мне подумалось, что на самом деле мы все стоим в одной огромной пробке. Психологической. Просто кто-то чуть ближе к Садовому, а кто-то чуть дальше. Но все, по большому счету, не двигаемся. Потому что все равно ТАМ темно. И даже если доберешься до этого «Садового» в своей голове, то наверняка упрешься в новые тупики, новые пробки. И на самом деле те ответы, которые я нашел сегодня, вовсе не ответы, а лишь небольшие рывочки вперед. Скачки мысли, упирающейся во все новые и новые вопросы. Мне стало не только холодно, но и грустно. И я зашагал быстрее. На меня нахлынула вязкая, тяжелая депрессия.

Очень захотелось спать.

IX. ЦЕНА ВОПРОСА

На следующее утро мы впервые за долгое время завтракали вместе.

– Как же нам помочь ему? Все это, конечно, супер. История, которая у тебя получается, тянет на «Оскар», это точно, – ты усмехнулась, – но как помочь человеку, тридцать шесть лет находящемуся в коме? Если его не сумели вытащить даже самые крутые доктора?

– Не знаю пока. Если б знал, то наверняка бы уже начал что-то предпринимать. Но я совершенно не понимаю, как нам поступить. Ясно, что этот парень дал нам сигнал SOS, что его отключат от приборов и он умрет. Но что нужно сделать, совсем непонятно. Даже если мы найдем спонсора для поддержания его жизнедеятельности, это ничего не изменит. Он останется в коме, и его все равно отключат рано или поздно.

– Мы все умрем. Рано или поздно. Чем он отличается от нас? Почему нужно спасать именно его? Не умирающего от СПИДа ни в чем не повинного пятилетнего мальчика в какой-нибудь Замбии, а сумасшедшего художника, десятки лет пролежавшего в коме? Ты не думал, что все это немного странно?

– Это ОЧЕНЬ странно. Потому я и хочу его спасти. Помнишь, ты сказала, что в этой истории есть какой-то важный смысл. Важный для НАС. Если мы спасем или хотя бы попытаемся спасти этого человека, что-то в нашей жизни изменится.

– Да, помню. Меня и сейчас не покидает такое чувство. Но если размышлять с позиции логики, все, что мы тут обсуждаем, – бред полный.

Вчера я так ничего и не рассказал тебе. Пришел домой усталый и разбитый, прилег вздремнуть, да так и проспал до самого утра. Я думал, мне приснится нечто особенное, нечто «в тему», но, увы, я видел самые обычные сны. Ничего мистического, никаких символов, никаких посланий. Просто сны уставшего, задерганного человека. Утром я рассказал тебе о своих вчерашних открытиях и о своих опасениях, что больше никогда не смогу узнать что-то новое про Херста, никогда не сумею настроиться на ту волну. А следовательно, не смогу ему помочь. Хотя чувствую, что помочь мы должны. Возможно, мне просто показалось, но оптимизм твой несколько поубавился. История набирала обороты. Она становилась не просто основой для возможного сценария. Она оживала и требовала от нас решительных действий, повлекущих, вполне может статься, и какие-то потери. Даже если забыть о том, что сама по себе идея спасать приснившегося во сне человека абсурдна, то спасать человека, пролежавшего в коме тридцать шесть лет, как минимум неподъемна для обычных офисных крыс вроде нас. Но мы обладали качествами, которых, возможно, недоставало тем профессорам. Мы могли заставить себя поверить во что угодно. Поэтому наша цель вовсе не казалась нам нереальной. Просто мы пока не знали, как к ней подступиться.

– Давай попробуем иногда включать логику. Ну хотя бы там, где это полезно. – За что я тебя люблю, так это за твою страсть все систематизировать, даже необъяснимое. – Херст однажды заснул и не проснулся. Возможно, он заблудился в этом своем Саду Сирен. Другими словами, его разум застрял в том самом едином поле и не может найти дорогу обратно. Ты каким-то образом оказался в том же пространстве и считал его историю… Единственное, что мне приходит на ум, – так это придумать способ попасть в это поле и вывести оттуда Херста.

– Иначе говоря, ты считаешь, что логика диктует нам отправиться за Херстом в Сад Сирен? – Я обладал достаточной самоиронией, чтобы засмеяться. Ты прекрасно понимала, над чем смеюсь я, и тоже улыбнулась. Но такова была логика момента. – Значит, мы собираемся в поход!

Мне почему-то показалось, что мы действительно готовимся к увлекательному путешествию. Даже захотелось спросить, какие вещи будем брать и когда пакуем чемоданы. Поход в Сад Сирен. Путешествие внутрь себя и обратно.

– Осталось только придумать способ. – В отличие от меня, ты теперь была абсолютно серьезна. У нас с тобой разный подход к трудностям. Я, как и полагается любому раздолбаю, в случаях, когда не знаю решения, предпочитаю отшучиваться, ты же хмуришь брови и с серьезным видом ищешь ответы на вопрос.

– Как попасть в Сад Сирен? Хм… Боюсь, не просто отгадать эту загадку. Тем более что нам вряд ли удастся посвятить поискам ответа ближайшие дни. Меня уволят, если я окончательно забью на работу…

Мы допили чай. Оделись. Я проводил тебя до машины, поцеловал на прощание и пешком побрел в офис. Было двадцать седьмое февраля високосного года. До конца жизни Вильяма Херста оставалось немногим больше двух недель. И нам нужно было торопиться.

На работе, видимо в отместку за вчерашний побег с совещания, на меня навалили кучу крупных проектов с нереальными сроками сдачи. Скрипя зубами я погрузился в совершенно неинтересные мне сейчас темы. И задачу о путешествии в Сад Сирен пришлось на время отложить.

Три следующих дня я приходил домой поздно и практически сразу ложился спать. С утра мы успевали обменяться парой слов, не более. Однако я понял, что ты ничего не забыла и по ночам ищешь подходящие материалы в Интернете. Пришла пятница, и мне показалось, будто я столь жестко себя измотал, что мне требуется перезагрузка. Признаюсь: лет пять-шесть назад я был заядлым тусовщиком. Все рассказы про мои выходные могли начинаться с фразы: «В ночь с четверга на понедельник…» Но годы берут свое. Ты чувствуешь, что постарел, когда впервые в жизни отказываешься от алкоголя или кокаина, мотивируя отказ нежеланием болеть назавтра. А мысль затусить на arter-party заставляет организм содрогнуться от ужаса. Возможности человека ведь не безграничны. Это странно, но самое яркое доказательство, позволяющее понять, как с возрастом замедляется процесс регенерации, дает городскому прогрессивному жителю именно ночная клубная жизнь. К своим тридцати годам я четко понимал, что ночь в клубе, особенно с употреблением большого количества алкоголя в комплекте с кое-какими запрещенными веществами, отнимает у меня пять дней жизни. Как минимум, отнимает у жизни весь последующий день, когда ты лежишь пластом на кровати, издавая жалобные поскуливания. Однако осознание сего факта останавливало далеко не всегда. Иногда душа хотела «раскрыться, а потом закрыться». Так, чтобы искры из глаз и чтоб праздник до небес!