Anamnesis mali (История беды). Книга 3 - Александр Мишкин

Пётр кивнул. Он и сам уже понял, что – пойдёт.

– Но… как я пойму, что передо мной – часть ЭТОГО? Если найду… вернее, когда найду? Ведь я же не знаю, как выглядит то, что буду искать.

– Часы… Когда ты окажешься рядом с ЭТИМ или его частью – часы начнут бить. И прекратят лишь тогда, когда ты коснёшься того, что искал.

– Круто… – пробормотал юноша, разглядывая часы в своей руке.

Теперь он понял, какая неправильность в их форме резанула поначалу глаз: у часов не было заводной головки. Да и понятно, почему.

– Велимир, скажите… Стрелки ведь указывают только направление, верно? А как узнать расстояние до цели? – поинтересовалась Саманта.

Пётр встрепенулся и с улыбкой посмотрел на подругу: молодец, девочка! Как он сам-то не догадался спросить?!

– Не знаю… – Велимир пожал плечами, – Этого я не знаю. Думайте. Наверняка есть какой-то способ. Только его надо найти…

Пол вдруг зашатался. Стены старого дома жалобно затрещали и заметно задёргались. Сверху посыпалась труха.

– Опять! Уходите, скорее! Дом может рухнуть в любую секунду! – собрав последние силы и приподнявшись на локтях, закричал старик.

– Но… – начал было Пётр, вскочив на ноги, но Велимир не дал ему закончить:

– Бегите! Мне вы уже ничем не поможете! Бегите, чтоб вас…

– Он прав, Питер! Уходим! – Саманта нагнулась над стариком и быстро поцеловала его в щёку – Прощайте, Велимир. Бог с вами.

Вскочила и легко выпрыгнула в окно. Пётр ринулся за ней, но, уже взобравшись на подоконник, задержался на мгновение и обернулся.

Старик всё так же лежал, приподнявшись на локтях, и – улыбался. Губы его шевелились. Пётр прислушался – сквозь треск и грохот рушащихся стен с необыкновенной ясностью прорвался шёпот старика:

– Иди по стрелке, мальчик. Ты сможешь…

Через секунду Пётр уже бежал рядом с Самантой по узкому, пляшущему под ногами переулку, уворачиваясь от летящих сверху разнокалиберных обломков. Громкий треск сзади заставил молодых людей обернуться.

Дом, который они только что покинули, вдруг неловко дёрнулся, замер на мгновение в неестественном каком-то положении, – и неторопливо осел на землю невысокой кучей битого кирпича.

– Прощай, Велимир… – прошептала Саманта, больно вцепившись в руку друга.

– Прощай, Смотритель! – Пётр на миг склонил голову. И посмотрел на часы.

Чёрная стрелка по-прежнему показывала на «20».

15 июня, Нероград, отделение кардиореанимации, 13–45.

Городской телефон истерично заверещал. Я поморщился и снял трубку:

– Реанимация.

– Здрасьте. Суханов жив ещё? – с плохо скрываемой надеждой на отрицательный ответ спросили на том конце провода.

Я вздохнул. За долгие годы работы здесь нетрудно было научиться определять степень любви родственников к болящему. По тому, как те о нём справляются.

– Простите, а кем вы ему приходитесь? – поинтересовался я.

– Зятем, – угрюмо ответствовала трубка.

– Состояние тяжёлое, но стабильное, – выдал я привычную формулировку.

– Это как? – в голосе зятя теперь читалось разочарование.

– Состояние остаётся тяжёлым, но без тенденции к дальнейшему ухудшению, – расшифровал я.

– То есть – не помрёт? – не унимался заботливый зятёк Суханова.

– Почему же? Помрёт когда-нибудь. Как и все мы, – успокоил я его.

Пауза. Трубка тяжело сопела мне в ухо. Я терпеливо ждал: делать всё равно пока было нечего.

– А когда именно? – сформулировал, наконец, главный вопрос зять.

– Когда придёт его время, – философски ответил я. Разговор уже начал навевать на меня скуку, – Приём передач – через справочное отделение. С шестнадцати до девятнадцати. Всего доброго.

И, не дождавшись ответа, брякнул трубку на аппарат. Дремлющий на столе Петрович подскочил и вопросительно посмотрел на меня.

– Спи спокойно, дорогой товарищ! – ласково улыбнулся я ему.

– Не вызов?

– Нет. Добрые родственнички тревожатся.

– А-а… – протянул Ванька и опять прильнул к столу.

Я встал и подошёл к окну. Какая-то неясная мысль царапала сознание. Что-то шло не так. Вот только – что именно?

Пытаясь определить источник непонятной тревоги, я распахнул окно и уселся на подоконник. Отсюда, с нашего седьмого этажа, открывался неплохой вид на небольшой лес и излучину Урала вдалеке: больница стояла на окраине города и поэтому урбанистические пейзажи наши взоры не раздражали.

Вдалеке, за Уралом, висела огромная чёрная туча. Занимая собой пол-неба, она неприятно клубилась где-то внутри себя, периодически озаряясь сполохами молний. И, кажется, ползла в нашу сторону. Судя по духоте, царящей снаружи, грозы было не избежать.

Но тревожило меня вовсе не приближение ливня с громом и молниями. Что-то другое…

Вот оно! Осенённый догадкой, я спрыгнул с подоконника. Михалыч! Как-то подозрительно долго он не возвращается из своих палат…

Небольшое отступление. Михалыч (Виктор Михалыч, если полностью) – третий врач из нашей сегодняшней бригады. Самый молодой и самый… гм, инициативный, что ли. Ну да, пожалуй, это самое точное определение…

Видите ли, есть старое доброе врачебное правило: не навреди. Иными словами, твоё лечение не должно принести пациенту больший вред, чем его болезнь. Придумано давным-давно и не нами, но по сей день – закон. Очень правильный, следует заметить.

К этому закону есть великое множество правил попроще, нацеленных всё на то же – не навредить. Мы в своём отделении свято придерживаемся трёх следующих:

1. Если лекарство можно не назначать – его не нужно назначать.

2. Если манипуляции можно избежать – её нужно избежать.

3. Если после двух попыток манипуляция не удалась – третью попытку отдай коллеге.

А манипуляции у нас бывают разные и практически все – связанные с втыканием в организм пациента всякого рода острых металлических предметов, а потому – весьма для этого самого организма небезразличные. И, честно говоря, небезопасные. Как, впрочем, и большинство наших лекарств.

Поэтому три золотых правила мы чтим и неуклонно им следуем. Все, кроме Михалыча. Ну, вот нравится ему бурная деятельность. Даже немотивированная. Экшн, так сказать.

Случаев, когда наш юный коллега демонстрировал свою неуёмную тягу к рукоблудию (термин Витаминыча, нашего заведующего, – означает нездоровое стремление доктора во что бы то ни стало сделать что-то с пациентом руками, вместо того, чтобы подумать головой) – не счесть. Вот, к примеру: из последнего, так сказать.

Дежурили мы неделю назад втроём: Михалыч, Витаминыч и я. Всё шло относительно благополучно, пока в палату к Михалычу не поступил новый больной. Наш чудо-доктор привычно натянул колпак с маской – и отправился в палату принимать пациента. В том числе – ставить ему катетер в подключичную вену.

Мы с шефом спокойно занимались своими делами. Как говорится, – ничто не предвещало…

…Пока через час (!) в ординаторскую не вошла сестричка из палаты Михалыча и, потупясь, предложила нам зайти к новому пациенту.

– А что случилось? – хором поинтересовались мы с шефом.

– Ну… Мне кажется, вам нужно там быть! – загадочно ответила сестра.

Витаминыч пожал плечами и направился к выходу из ординаторской.

– Я нужен? – поинтересовался я, не особо желая отрываться от накопившейся за день писанины.

– Да справлюсь, наверное, – самоуверенно заявил Витаминыч и исчез.

Вернулся шеф довольно быстро. И принялся молча нарезать круги по ординаторской, выкуривая одну «Приму» за другой. Без остановки.

Немного зная привычки Витаминыча, я терпеливо и молча ждал. С интересом наблюдая, как едкий дым красивыми клубами заполняет тесное помещение.

Успокоился шеф лишь на пятой сигарете. И коротко сообщил причину своего душевного раздрая:

– Михалыч подключичку ставил!

– Бывает, – кивнул я головой, – И что?

– Палыч, не поверишь! Семнадцать дырок! – Витаминыч вцепился руками в собственные волосы, – И все – справа!

– О……ть! – потрясённо прошептал я.

– Представляешь, я, когда дырки увидел, – первая мысль была: гномик из автомата Калашникова стрелял. Маленького такого… Очередью! – не отпуская волосы, шеф принялся раскачиваться из стороны в стороны, – Палыч, может его побить, а?

Конец ознакомительного фрагмента.