Шерлок Холмс и железнодорожный маньяк - Барри Робертс

Вскоре мы услышали, как плимутский поезд медленно выползает из Тэмпл-Коумба; когда же он затих в отдалении, стрелки перед нами с шумом защелкнулись. Пора было начинать. Машинист Пруст встал к своей сложной системе управления и трижды с силой выпустил пар, четыреста двадцать первый не спеша покатил по направлению к главной магистрали.

Первая часть нашего путешествия была скучна и однообразна. Милю за милей машинист Пруст вел паровоз на одной и той же скорости, а мы с Холмсом вглядывались в темноту, стоя по краям площадки. Как и предсказывал Холмс, стояла ясная ночь, озаренная яркой луной, окрестности и путь впереди хорошо просматривались, но все это время ни там ни тут я не видел ничего, что могло бы привлечь внимание. Мерный стук колес паровоза, сопровождаемый ритмичным шуршанием длинной лопаты кочегара Тэрранта, когда он подбрасывал уголь, стал усыплять, и только холодный воздух в лицо и крошки угольной пыли из трубы паровоза мешали мне забыться.

Мы уже проехали большую часть пути, и я начал было подумывать о теплой постели в Солсбери, как вдруг что-то неуловимо изменилось: я не сразу и осознал, что мы поехали гораздо быстрее. Мне не хотелось ломать над этим голову, видимо, Холмс, решив закончить бесполезные наблюдения, велел Прусту прибавить пару.

Я, впрочем, продолжал смотреть в темноту; мимо проносились фермы, хозяйственные постройки, поля и изгороди, все еще без единого признака чего-либо необычного. Время от времени я прислушивался к стуку колес и вскоре окончательно уверился, что мы едем еще быстрее; затем я повернулся лицом к кабине, чтобы спросить, почему мы так спешим.

К своему ужасу, я тут же увидел, что кочегар Тэррант крепко спит на маленьком сиденье у меня за спиной. Он повалился вперед, с закрытыми глазами, и единственным, что удерживало его от падения, была лопата, которую он все еще сжимал в руках. На другой стороне площадки на своем сиденье развалился машинист Пруст, руки его свесились по бокам, на лице застыло выражение дурацкого веселья. Холмс, согнувшись, продолжал наблюдение с другой стороны площадки.

Признаюсь, мне стало страшно до крайности. Скорость паровоза была шестьдесят миль в час, если не больше, и наши с Холмсом жизни теперь полностью зависели от действий бригады, которая, похоже, была безнадежно пьяна.

– Холмс! – воскликнул я, перекрывая грохот паровоза. – Холмс! Мы в опасности!

Он обернулся и тут же оценил ситуацию. Схватив машиниста Пруста под мышки, он оттащил его к тендеру и оставил валяться на куче угля, а я в это время изо всех сил старался последовать его примеру, пытаясь совладать с ватным телом кочегара.

Когда мы убрали их с дороги, Холмс занял место у топки, с трудом удерживая равновесие, ибо пол ходил ходуном.

– Холмс! – вновь закричал я. – Что в конце концов мы можем сделать?

– Спрыгнуть, – откликнулся он, – но это значило бы бросить бригаду на произвол судьбы. Надо остановить паровоз. Ради Бога, найдите ручку гудка у себя над головой и потяните!

Я ухватился за ручку гудка и рванул ее вниз. Перекрывая шум и грохот мчащегося паровоза, ночь расколол пронзительный вой. Крупные капли пота выступили у меня на лице, я смотрел на Холмса, обследующего рычаги и регуляторы, и с ужасом сознавал, что мы сейчас всего лишь в нескольких милях от места назначения. Неужели нам тоже суждено закончить нашу отчаянную гонку в груде разбитого металла на поворотах станции Солсбери?

Холмс шагнул вперед и начал сражаться с одним из рычагов управления на щитке. Я кинулся было помочь, но он резко отстранил меня.

– Гудок, Ватсон! – закричал он. – Не отпускайте ручку!

Одной рукой я цеплялся за край кабины, а другой изо всех сил схватился за ручку гудка. Паровоз теперь так и летел, и залитый лунным светом пейзаж за спиной Холмса сливался в одну сплошную полосу – так велика была наша скорость.

Пот градом катился по моим щекам, в глазах туманилось. Ноги подгибались, и, казалось, я вот-вот рухну на пол. Голова моя, еще минуту назад кристально ясная ввиду такого отчаянного положения, теперь почему-то отяжелела, будто бы со сна, непонятно было, зачем мой друг возится с рычагами. Рука самопроизвольно разжалась, и я повалился на сиденье кочегара.

– Ватсон! – крикнул Холмс. – Гудок! Нажмите гудок! – И я с трудом поднялся, чтобы вновь схватиться за ручку. Теперь, несмотря на чудовищную скорость локомотива, все ощущалось словно издалека. Шум паровоза стал приглушенным, а гудок казался слабым и далеким. Я забыл о нашей ужасающей скорости и близости станции Солсбери; меня охватил приступ какого-то безумного смеха.

Рванув напоследок один из рычагов, Холмс развернул меня к выходу из кабины и так и держал, выставив мою голову наружу за металлическую перегородку, одновременно нажимая на ручку гудка.

Ветер сдувал кепку с моей головы и хлестал так сильно, что поначалу мне никак не удавалось вздохнуть. Постепенно дыхание восстановилось, но я все еще чувствовал слабость и головокружение.

Немного овладев собой, я вырвался из рук Холмса.

– Паровоз, Холмс! – прокричал я, задыхаясь. – Вы не можете остановить его?

Он удержал меня твердым движением руки.

– Слушайте внимательно! – скомандовал он. Я вслушался, и до меня медленно доходило, что темп гонки изменился. Теперь постукивание колес на стыках стало реже, паровоз сбросил скорость. Вскоре мы вернулись к тому постоянному ритму, с которым машинист Пруст выехал из Тэмпл-Коумба.

– Попробуйте дотянуться левой рукой до рычага! – прокричал Холмс. – Нет! Не поворачивайтесь в кабину, просто держите ручку. А я попытаюсь включить тормоз. – И сыщик перешел на другую сторону площадки.

Через несколько минут, когда я, пошатываясь от головокружения, все еще цеплялся за ручку гудка, четыреста двадцать первый затормозил у полустанка неподалеку от западной сигнальной будки Солсбери. Как только локомотив застыл на месте, я скатился с площадки и на нетвердых ногах стремглав бросился к насыпи.

7

ИЗОБРЕТЕНИЕ МАНЬЯКА

Придя в себя, я обнаружил рядом Шерлока Холмса.

– Ватсон, дружище, с вами все в порядке? – участливо спросил он.

Я кивнул и глубоко вдохнул чистый ночной воздух.

– Теперь мне намного лучше, Холмс. Давайте займемся этими беднягами из тендера.

С помощью сигнальщика Холмс спустил на землю машиниста Пруста и кочегара. Усадив их поудобнее, он взял у сигнальщика фонарик и стал пристально изучать лица членов паровозной бригады. Они, казалось, находились в шоке или трансе, и только свежий воздух и свет фонарика постепенно привели их в норму.

Холмс выпрямился и протянул фонарик мне.

– Если вы в силах, Ватсон, будьте добры, засвидетельствуйте, что эти люди не пьяны, а затем дайте медицинское заключение об их состоянии.

Я склонился над ними и принялся осматривать. Туман в глазах слегка рассеялся, но мне все еще с трудом удавалось фокусировать зрение в слепящем свете фонарика. Лица людей смутно вырисовывались в темноте, пятна сажи на щеках были прорезаны белыми полосками там, где пот когда-то катил градом. Зрачки были сужены, дыхание казалось замедленным. С помощью Холмса я измерил пульс; он оказался очень частым и неровным, и у того, и у другого.

– Ну как, Ватсон? – поинтересовался Холмс.

– Просто невероятно, Холмс! Эти люди, безусловно, трезвые – от них не пахнет спиртным, но налицо все симптомы отравления. Не понимаю, каким образом, но по всем признакам они приняли одну из форм опиатов!

– Тогда ваше мнение совпадает с моим, Ватсон. А вот и народ со станции подоспел! Полагаю, следует перевезти машиниста с кочегаром туда, где о них позаботятся.

Приблизились какие-то темные фигуры – это по железнодорожным путям со станции Солсбери пришли станционные служители, некоторые из них с фонариками. Пока Холмс раздавал указания, я сел на насыпь рядом с путями; головокружение и тяжесть вернулись вновь. Я не помню почти ничего из той ночи, кроме того, что ковылял вдоль железнодорожного полотна, поддерживаемый Холмсом, а потом трясся в кебе, который, видимо, доставил нас в гостиницу.

Мое пробуждение следующим утром было не самым приятным. Открыть глаза, даже в приглушенном свете занавешенной комнаты, удалось с трудом, а когда, оглядевшись, я обнаружил себя в совершенно незнакомой спальне, мысли мои окончательно спутались. Язык присох к глотке, и даже в лежачем положении ощущалась слабость в руках и ногах. Сообразив по меблировке, что это гостиница, я схватился за шнурок колокольчика. Тотчас же в дверь постучали.

И без всяких приглашений в комнату вошел Холмс с чашкой кофе на подносе.

– О Ватсон! – воскликнул он. – Позвольте пожелать вам доброго утра!

Я еле-еле собрался с силами, чтобы ответить:

– Холмс, где, ради Бога, мы находимся?

– Вы уже забыли события прошлой ночи, Ватсон? Мы в «Герцоге Кларенсском», старой респектабельной гостинице в Солсбери, куда вас доставили после приключений на площадке машиниста.