Лесные тайны - Николай Михайлович Мхов

увлеченно спорящих сыновей. Он наполнял опустошаемые стопочки и гудел, на удивление самому себе, непринужденно, легко.

Так и прошла бы ночь в праздничной радости, кабы не сорвалась у Аркадия Георгиевича непрошеная фраза:

— Скоро, Кириллыч, ты, как пушкинский рыбак, будешь жить здесь у самого синего-синего моря.

— У какого такого моря? — удивленно воззрился на него Василий Кириллович.

— Ну, Аркашенька, — расхохоталась Клавдия Петровна, отодвигая от мужа стопку с вином, — хватит с тебя, до моря допился!

Но Аркадий Георгиевич, не обращая на нее внимания, расчистил около себя на столе место, вырвал из блокнота листок и быстро провел несколько жирных линий.

— Это Яна, — объяснил он. — Здесь она впадает в Волгу, а вот тут между ее сдавленными берегами будет сооружена плотина, и вся эта местность, — окружил он пустоту карандашом, — на сотню квадратных километров затопится. Понял? Вода дойдет как раз до твоего бугра. До самого кордона.

Упираясь грудью в край стола, Василий Кириллович сосредоточенно всматривался в карандашные линии. Тяжелое раздумье взбороздило лоб глубокими морщинами, глаза потемнели, спрятались за погрузневшими веками, твердые, сухие пальцы застыли в путаных, густых волосах.

Фрося посмотрела на сдвинутые брови мужа, притихла — неясная тревога запала ей в душу. Клавдия Петровна, заметив перемену в настроении своих лесных друзей, тоже приумолкла. Петро с Сергеем, прекратив спор, с любопытством уставились в чертеж.

— Здесь предполагается организовать огромный деревообрабатывающий комбинат, построить завод стандартных сборных домов, оборудовать мебельную фабрику, ну и, конечно, на берегу моря воздвигнуть новый социалистический город.

Аркадий Георгиевич увлеченно рисовал картину преобразования глухого лесного края в индустриальный центр.

— Приедут инженеры, ученые, появятся десятки тысяч рабочих самых различных специальностей — загудят, заревут мощные механизмы, и лес с его глухоманью, — поднялся над столом Аркадий Георгиевич, — отступит, отойдет далеко, вон туда, — показал он рукой в окно, — за болото.

Василий Кириллович слушал, не перебивая, уставившись в чертеж. Кудлатая голова со сжатыми в волосах пальцами грузно склонялась над столом.

Аркадий Георгиевич не вдруг заметил скорбное молчание лесника. А когда заметил, примиряюще обнадежил:

— Не горюй, старина! И для тебя работы лесной невпроворот останется. Не понравится тут в людском шуме жить — вместе с лесом вглубь подашься.

Изрядно утомленные, только перед зарей заснули гости крепким, здоровым сном.

Рассказ Аркадия Георгиевича глубоко взволновал Василия Кирилловича. Кончалась тихая, привычная жизнь в лесу, где он обрел все. Стараясь скрыть свое тревожное состояние, он притворился спящим, но обмануть Фросю не удалось. Она повернула его голову к себе, прижала к щеке, сказала:

— Не расстраивайся, Вася. Когда-то это еще сбудется.

— Сбудется, — уверенно ответил он и, как маленькую, погладил по волосам. Бережно отстранив ее руку, успокоил: — Спи, а я малость посижу на крыльце.

Ночь выдалась темная, холодная, с неумолчным ветром в шапках сосен. В осенней черни неба золотились звезды, вплотную ко двору дремучей тьмой надвинулся лес.

Проснулся, почуяв хозяина, Бушуй. Подбежал с тихим ласковым визгом, лизнул руку, улегся у ног.

— Так-то вот, — пожаловался ему Василий Кириллович. — Кончилось наше лесное приволье. Куда, брат, денемся?

Бушуй положил голову на его колено, облизнулся, зевнул и ткнул холодным носом в ладонь.

Нерадостные думы тяжким гнетом легли на сердце. Заводы, ревущие гудки, грохот металла, дым каменных труб, многоэтажные здания, бесконечный поток людей — все это, не вмещаясь в сознание Василия Кирилловича, порождало острое чувство своей ненужности, затерянности в людской суете.

— Стало быть, сплошная рубка с раскорчевкой пойдет. Догола на десяток километров. Застонет вековой лесок. Придется рушить гнездо.

Делился своей тоской с Бушуем Василий Кириллович, положив ладонь на его густошерстную голову. Бушуй молчал, не шевелился, блаженствуя от хозяйской ласки.

Каждую зиму отводились под повал крупные делянки. Василий следил, как, глубоко зарываясь в снег, падают столетние великаны. Но никогда не одолевала его так жалость к вырубленному лесу, как сейчас, когда он представлял себе, как будут валить подчистую квартал за кварталом и аммоналом выворачивать пни с могучими корнями.

— Море, — скорбно рассуждал Василий Кириллович. — На черта оно нужно? Воды не хватает? А лесов хватает? Аль лес дешевле воды? Подсчитали! Учетчики, — с сердцем плюнул Василий Кириллович и вздохнул. — А как гнездо рушить? Шутка сказать! Как сниматься? Куда сниматься? — И, жалея себя, спросил темноту: — Где старость утешить?!

С востока над черными кронами сосен белесой мутью забрезжил рассвет. Ядовитый ветерок пронизывающе забирался за ворот и в рукава полушубка.

Василий Кириллович смотрел на много раз виданное зарождение утра и невесело думал о том, что скоро вместо деревьев зори здесь будут встречать дымные трубы да железные крыши. Вспомнил восторг в голосе Аркадия Георгиевича, широкие, сопровождающие рассказ жесты и зло усмехнулся:

— Ученые! Выучились природу изводить!

Василий Кириллович не мог выразить иначе охватившего его горя. Лес он любил и жизнь свою не мог представить вне его. Сколько раз лес утешал его, спасал от бед. Но он совсем не думал о том, что нарушится его хозяйство, что всего, десятилетиями нажитого, не захватишь с собой. Скупостью Василий Кириллович никогда не отличался.

— Наживем и проживем и снова наживем, — успокаивал он Фросю, когда та печалилась по поводу какой-нибудь домашней утраты.

— Ну что ж, перечить не будем. Против рожна не попрешь — уедем, — решил Василий Кириллович. — Без леса мы как дерево без воды — усохнем. Подадимся вглубь.

Эта простая житейская мысль отчасти примирила с неизбежностью и успокоила.

Пускай уничтожат леса на десятка два километров, пускай затопят низины, болота, снесут родную деревню, но не совсем же он исчезнет. Останется где-нибудь еще такой же дремучий лес.

— Стало быть, не пропадем, — сказал он увереннее.

Бушуй вскочил, заворчал, лязгнул зубами, ощерив огромные белые клыки, — на загривке вздыбилась густая шерсть.

Василий хлопнул его по спине, успокоил:

— Испужался? Так-то и я было напужался. Ан оно и не так-то вроде страшно, как спросонья кажется. Люди из леса будут капитал выколачивать, а мы с тобой охранять его.

Фрося давно наблюдала за Василием, прячась за колонку крыльца. Она понимала, как тяжело ему. Но когда громкий возглас Василия объяснил ей лучше всяких слов состояние мужа, она облегченно вздохнула:

— Слава те господи — переломил себя!

И, сойдя со ступенек, подошла к нему.

Прикрыв полой полушубка, он прижал ее к себе. Молчали, долго слушали предзоревый шум ветра в деревьях. Над качающимися кронами мачтовых сосен занималась заря.

— Ничего, Вася, ребята тут при деле устроятся, а мы с тобой от леса не отойдем: он отодвинется — и мы отодвинемся. По крайности все рядом будем — ребята к нам, мы к ним.

— Чего было —